Багровая смерть (ЛП) - Гамильтон Лорел Кей

— Пожалуйста, никогда не води меня больше в оперу.

Он рассмеялся, но опять же это был тот осторожный смех, восхитительный, но это все еще была маскировка.

— Ашеру, в отличии от тебя, действительно нравится то, что теперь называют высокоинтеллектуальной культурой.

— Полная версия «Спящей Красавицы» Чайковского вызвала у меня желание наложить на себя руки, а мне казалось, я люблю балет.

— Большинство людей любят подборки известных постановок балета, но понятия не имеют, сколько времени было сокращено.

Ладно, стоило признаться, что я полная деревенщина, но стук в дверь спас меня. Я хотела спросить, кто там, но только подумав об этом, почувствовала Никки по другую сторону двери, и. . Синрика.

— Почему с ним Син? — спросила я вслух.

— Не знаю, — ответил Жан-Клод, затем позвал: — Входи, Николас.

Дверь открылась, и широкие плечи Никки заполнили ее, когда он прошел, но над его головой виднелись несколько дюймов темных волос, потому что Синрик был более высоким их них двоих.

— Я уже говорил тебе, Жан-Клод, просто Никки, это не сокращенное имя.

— Прошу прощения, Никки, но, кажется, слишком короткое имя для человека, которым ты стал.

Он пожал плечами, насколько позволяла его мускулатура.

— Моего деда по материнской линии звали Николас, суку, которая называла себя моей матерью, назвали Николь в его честь, а меня назвали Никки в честь них обоих. Позволь просто сказать, коль уж подняли эту тему, я знаю, что Натэниэл хочет назвать мальчика Николас в честь его покойного брата, но я бы предпочел этого не делать.

— Какого мальчика мы хотим так назвать? — спросила я.

— Вашего, — ответил Синрик.

— Син, всегда удовольствие видеть тебя, но сейчас у нас приватный разговор к Никки, — сказал Жан-Клод.

— Хочешь сказать, что Натэниэл уже выбирает имена для детей? — встряла я.

— Ты же знаешь, как он бредит детьми, — сказал Никки.

— Выбор имен — это куда больше, чем бредить детьми, — возразила я.

— Ты знаешь, Анита, как Натэниэл хочет семью, — сказал Син.

— Да, и, если бы он мог забеременеть, мы бы поговорили об этом, но поскольку я единственная утроба в наших отношениях, этого не произойдет.

— Ты больше не единственная девушка, — заметил Син.

Я уставилась на него, готовая разозлиться на Натэниэла за то, что он выбирал имена для ребенка, на которого я не подписывалась, но нацелившись на того, кто рядом.

— Что это значит?

— Это означает, что когда Натэниэл в последний раз упоминал о желании завести ребенка, там была Фортуна и она сказала, что вполне готова.

— Иметь ребенка от Натэниэла? — спросила я

— Так далеко не зашло, но у нее никогда не было детей, и, так как они с Эхо чувствуют себя в безопасности, она задумалась об этом, вот и все. — Син протянул руки в небольшом отталкивающем жесте.

— Думаю, поговорю с ней о детях в самолете, — буркнула я, и была очень зла, но также, там были какие-то и другие эмоции. Я поняла, что мысль о том, что у Натэниэла будет ребенок от другой женщины, меня очень тревожит. Черт побери, я не хочу размножаться!

— Не хотел развязать скандал, Анита. Ты сказала, что против беременеть и заводить детей. Я думал, то, что другая женщина в нашей поли-группе готова забеременеть, решит все, а не разозлит тебя, — пояснил Син.

— Что ж, это ничего не решило, — сказала я, злобно. Проклятие.

— Ma petite, у нас нет времени на спор, если хочешь успеть покормиться до вылета.

— Вообще, мелкий прав, — заговорил Никки. — Если бы твое единственное возражение заключалось в том, что нужно забеременеть кому-то еще, то это решило бы проблему. — Он наблюдал за мной, и что-то в том, как он это сказал, дало мне понять, что он чувствовал именно то, что чувствовала я сама. Я не могла чувствовать его эмоции так, как могла с Жан-Клодом или даже Синриком, если бы опустила свои психические щиты, но также не могла удержать Никки от ощущения моих эмоций так, как могла других. Как моя невеста, Никки был вынужден делать меня счастливой. Это буквально, казалось, причиняло ему дискомфорт, если не боль, если я чувствовала себя несчастной. Он, вроде, никогда не делился ни с кем из других людей в нашей жизни тем, что чувствовал от меня, но взгляд его глаз сказал, что из всех, он, точно знал, почему я расстроена.

— Эта тема реально выбивает из колеи, — сказала я, и в моем голосе все еще была нотка гнева, но в основном он звучал стервозно и плаксиво, и я ненавидела слышать это в своем собственном голосе. Я могла бы поступить разумнее. Как-то я сказала Натэниэлу, что, если он забеременеет, мы поговорим о детях серьезнее. Это был мой способ откреститься от темы, но одна вещь, которую я не учла, когда мы добавили других женщин в нашу поли-группу, заключалась в том, что я была не единственная, кто мог забеременеть. И стало неожиданностью, как мне будет плохо от мысли о том, что кто-то другой носит ребенка Натэниэла. Я все еще не хотела беременеть, но и не хотела, чтобы он делал это с кем-то еще, что не имело никакого смысла. Но одна вещь, которую я усвоила на терапии, это то, что только потому, что чувство не имеет смысла, еще не заставляет тебя перестать это чувствовать.

— Я не хотел делать все еще более сложным или странным, — пробубнил Синрик.

Никки посмотрел на него взглядом, в котором читалось, что он сомневается в последней части. Он не часто так смотрел на Синрика, так что что-то произошло.

— Давай, малыш. Скажи им, чего ты хочешь, чтобы это не усложняло задачу или не делало ее более странной.

— Только не говори, что я ошибаюсь.

— Я не говорил, что ты ошибаешься. Я просто не сказал, что ты был прав.

— Либо одно, либо другое, — возразил Синрик.

— Нет, ты можешь быть прав и не прав одновременно.

— Нет, не могу, — настоял Синрик.

— Насколько бы я ни хотела, чтобы мир был черно-белым, да или нет, правильно или неправильно, Никки прав: иногда ты можешь быть обоими, — сказала я.

— Ах, ma petite, ты так помудрела с тех пор, как мы впервые встретились, потому что тогда ты верила, что мир черно-белый без серого между ними.

— Что это значит? — спросил Синрик.

— Это значит, что когда-то я бы согласилась с тобой, что невозможно быть правым и неправым одновременно.

— Я все еще не понимаю, — сказал он.

— Расскажи им свой план, и они тебе объяснят, — сказал Никки.

Синрик состроил упрямое лицо.

— Логично, — ответил он.

— Я спорю с тобой не о логике, мелкий.

— Прошу, перестань называть меня мелким. Это не очень помогает мне высказать свою точку зрения.

— Не моя проблема — помогать тебе высказывать свою точку зрения, — сказал Никки.

Я нахмурилась на обоих.

— Почему вы грызетесь?

— Мелкий, ой, прости, Син, пытается меня бортануть.

Синрик закатил глаза.

— Спасибо за элегантно ввернутое словцо, Никки.

— Всегда пожалуйста, — сказал он с вполне искренней улыбкой, как будто не понял сарказма. Я знала, что понял, но также знала, что он был прекрасным актером, когда хотел или ему это было нужно. Фишка социопатов.

— Хватит разговоров, Синрик, — сказала я, — Говори в чем дело.

— Прошу, Анита, называй мое имя.

— Это и есть твое имя.

— Тогда используй прозвище, которое я предпочитаю.

Я глубоко вздохнула, но, в конце концов, сказала:

— Хорошо, Син. Но пиши хотя бы имя как С-У-Н[4].

— Ты же знаешь, что так оно неправильно произносится.

— Знаю, знаю. Тебя бы назвали: Синди, Сидни, или Сид[5].

— Или Кэрол, Карен, Карл, или Кэнди[6] — это было моим любимым, когда я писал его как С-У-Н.

— Ладно, Син, пиши его как оно звучит. Так что случилось? — спросила я, не пытаясь скрыть капризность в голосе.

Его выражение из упрямого превратилось в его версию капризного. Он был очень красивым парнем, но не в таком настроении. Многие мужчины, и женщины, в моей жизни, уже давно отступили бы, но Синрик, прошу прощения, Син, имел черту твердолобости и решительности, составляя серьезную конкуренцию моим, а это о чем-то говорило.