Полный вперед назад, или Оттенки серого - Джаспер Ффорде

— Очень простая, — ответил Кортленд, не отводя от меня глаз. — Мы сделали привал, ты споткнулась о камень и пошла обратно.

— А если Бурый разболтает об этом мошенничестве с баллами?

— Не беспокойся, он передумает, — заверил ее Кортленд. — Правда, Эдди?

— Я хочу довести экспедицию до конца, вот и все, — ответил я, глядя на Кортленда. — На все остальное мне наплевать.

— Он согласен, — сказал Кортленд.

Виолетта быстро потрусила обратно, не говоря ни слова.

— Все отлично, — заметил Томмо, когда мы взяли свои рюкзаки, — но, значит, нам теперь надо идти в Верхний Шафран!

— И что? — осведомился Кортленд. — Боишься?

— Ты до ужаса прав. Думаю, я тоже вывихну ногу… или что-нибудь еще.

— Ты идешь с нами. — Тон Кортленда не допускал возражений. — Ты заварил эту кашу и будешь расхлебывать ее вместе с нами, до конца.

— Ты прав, — без энтузиазма произнес Томмо. — Как я рад.

— Идемте, — сказал я. — Следующий привал через час.

Томмо и Кортленд переглянулись. Если бы Томмо ушел вслед за Виолеттой, мне стало бы сильно не по себе. Кортленд был способен почти на все — но, как я заключил, не в присутствии Томмо. Тот, конечно, пресмыкался перед Кортлендом, но мог заработать немало баллов на доносе, если бы вдруг Кортленд замыслил какую-либо глупость. Но мне все равно следовало проявлять осторожность.

Перед тем как продолжить путь, я написал на вырванном из тетради листке бумаги, что Виолетта ушла обратно, поставил время и свою подпись — и оставил листок на дороге, придавив его пирамидкой из четырех камней. Мы зашагали дальше. Я подумал, что этот поход напоминает любой другой: много споров — и все не гладко.

На пути к зенитной башне

3.6.23.12.028: Овалтин разрешается пить только перед сном.

Идти становилось все труднее, а дорога делалась все менее различимой. Похоже, после растрескивания перпетулита по ней никто не передвигался на колесном транспорте. Много времени мы тратили, пробираясь сквозь густые рододендроны, обходя встречавшиеся порой ятевео и стараясь держаться дороги. Время от времени листва становилась такой густой, что почти ничего не было видно. Однажды я вообще сбился с пути и нашел следы дороги, лишь когда лес поредел и затем перешел в травянистую пустошь.

Сначала я заметно нервничал, но потом успокоился, услышав, как Томмо с Кортлендом болтают о пустяках. Томмо спросил у Кортленда, кажется ли трава ему желтой, а тот ответил, что все зеленое ему кажется желтым: это единственная составляющая зеленого цвета, которую желтые могут видеть. Примерно полмили мы шли по открытому пространству, слегка под уклон, а потом набрели на остатки селения. Из построек остался стоять один только каменный молитвенный дом, уже почти скрытый двумя выросшими на этом месте тисами. Я засек время и набросал в блокноте план селения. На перекрестке стоял еще один насквозь проржавевший трактор, опутанный ветвями кустов и густо покрытый лишайником. Между траков гусениц буйно произрастали первоцветы, чистотелы и таволга. Трактор походил на виденный нами «фармолл» в том смысле, что был гусеничным, но намного превосходил его по величине и прочности конструкции — кузов его местами достигал четырех дюймов в толщину. Он тоже сильно пострадал от времени. Казалось, будто машину хотели вывернуть наизнанку: сталь была вся в зазубринах и сколах, как разбитый горшок.

— Сделаем привал? — предложил Кортленд.

— Через пять минут.

Я пошел посмотреть на старый почтовый ящик, оплетенный со всех сторон большим буком. Дверца его раскололась. Я без труда открыл ее и нашел, вместе с покинутыми птичьими гнездами и сухими листьями, остатки так и не изъятых посылок: стеклянную подвеску, несколько монет, беспроводной телефон в очень хорошем состоянии.

— Эй! — закричал Томмо, показывая в ту сторону, откуда мы пришли. — Я кого-то видел!

— Чепуха, — возразил Кортленд. Голос его звучал не так уверенно, как ему, вероятно, хотелось бы. — Тут никого нет, кроме нас.

— Они были там, заглядывали поверх стены.

Томмо показал на обрушившийся участок стены в тридцати ярдах позади нас.

— Ты уверен? — спросил я.

— Как в самом себе. Может, это… бандиты?!

Мы все переглянулись. Даже Кортленду, видимо, стало не по себе, несмотря на его обычно наглый вид.

— Есть только один способ выяснить это, — пробормотал я, добежал до стены и заглянул через нее.

В поле паслось стадо альпак, посмотревших на меня без всякого интереса и снова принявшихся щипать траву. Людей я не увидел, однако за холмом, поросшим утесником, легко могла спрятаться сотня бандитов. Живот мой свело. Я постоял несколько минут, вслушиваясь и наблюдая, но ничего больше не заметил и не услышал, после чего вернулся к перекрестку.

— Стадо альпак, только и всего, — сообщил я. — Может, это они и были? Я имею в виду, бандитов в этих местах не видели сколько лет? Двадцать?

— Тридцать, — поправил меня Томмо, — но после этого большинство из тех, кто добирался досюда, не вернулись назад. И бандиты едят мозги…

— Заткнись, Томмо, ты только действуешь на нервы, — велел ему Кортленд.

— Согласен, — поддержал я. — Замолчи, Томмо.

— Что мы делаем? — спросил Кортленд, после того как мы постояли в бездействии. — Правила гласят, что при обнаружении хотя бы даже следов бандитов экспедиция отменяется.

— Я ничего не видел, — отозвался я, стараясь мыслить позитивно.

— Это все ты, со своими бредовыми идеями, — набросился Кортленд на Томмо. — И если уж переходить на личности, я представляю слишком большую ценность для нашего города, чтобы пропасть в каком-то дурацком походе.

— Вчера вечером ты охотно согласился идти, — с вызовом ответил тот.

— Почему бы вам не отправиться домой? — поинтересовался я. — Никто вас не держит.

Но Кортленд, невзирая на все свое чванство, не был идиотом. Если бы он вернулся раньше, а я — позже, все поняли бы, что он струсил. А ему требовалось доказать, что он не только будущий желтый префект, но и гражданин, самоотверженно рискующий жизнью ради блага города.

— Ладно, давайте успокоимся, — сказал я. — Томмо, ты точно знаешь, что это был человек?

Он глубоко вздохнул, посмотрел по очереди на нас и пожал плечами.

— Это могли быть альпаки, — признался он. — То есть это они и были.

— Тогда я иду дальше, — заявил я. — А вы?

Кортленд отвесил Томмо подзатыльник.

— Идиот! Конечно, я иду. И этот, с картонными мозгами, тоже.

Я записал в блокнот, что Томмо видел кого-то, поставил время, вырвал листок и оставил его на дороге под кучкой камней, как и предыдущий. Я сделал также соответствующую запись в журнале, и мы пошагали вперед — на этот раз в более взвинченном настроении, то и дело оглядываясь.

Минут через десять мы оказались на вершине холма и вошли в буковую рощу. Сверху свисали ползучие растения, иногда приходилось перелезать через упавшие стволы. Странно, что, удалившись от центра города всего на два часа пути, мы попали в места, где почти пятьсот лет не ступала нога человека. И все же я оказался здесь и мог вернуться назад к одиннадцати вечера. Если был настроен на это. Загородная местность будоражила кровь, равно как заставляла беспокоиться. Сердце забилось быстрее, уши ловили малейший звук.

Двадцать минут мы шли довольно бодро по равнине, встретив лишь жирафа, лося и оленя, потом наткнулись на очередной трактор у опушки леска. Выйдя из леса, мы внезапно остановились.

— Задница Манселла нашего, — прошептал Томмо.

— Зачем это здесь? — сказал Кортленд. — То есть зачем прокладывать цветопровод, идущий из ниоткуда в никуда?

— Не знаю.

Перед нами возвышался дуб приличных размеров — но не серый, как обычно, а яркий, общевиднопурпурный. Кора, листья, желуди, ветки и даже кусочек земли под деревом — все было окрашено насыщенной маджентой. Некоторое время мы глазели на дуб, поскольку никогда не встречали предмета таких размеров, окрашенного столь неуместным образом. То был хромоклазм: разрыв трубы с маджентой в цветопроводе привел к тому, что краска просочилась сквозь почву и пропитала окружающую растительность. НСЦ предпочитала, чтобы никто не знал о расположении цветопроводов: во-первых, их могли повредить фундаменталисты-монохромники, во-вторых, близлежащие города захотели бы для себя дорогостоящих ответвлений. Но Кортленд был прав. Зачем здесь труба? В этих местах не проходило никакой дороги, и ничто не позволяло судить о направлении цветопровода. Кажется, мы нашли разрыв, который искал цветчик.

— Как здорово, что мы без Виолетты, — заметил Томмо. — От такого яркого цвета у нее мигом разыгралась бы мигрень. Ты еще не знаешь, какой противной она бывает при головной боли.

— Что это?

— Что?