Охота на льва - Лариса Петровичева

Час назад Артуро прислал телеграмму, в которой написал о срочном заседании государственного совета и нужном результате. Что ж, пока все развивалось в рамках плана. Шани перевернул страницу и некоторое время рассматривал изумительно тонко и со вкусом выполненную гравюру: стрижи в гнезде.

Когда-то ему верилось, что у него наконец-то есть собственное гнездо. Но люди не так надежны, как стрижи.

В его портфеле с документами уже лежал бланк коммюнике, извещавшего о том, что ее величество Инна скончалась сразу же после родов. А в действительности Несса сможет убираться куда угодно: в Амье, на острова, да хоть к Змеедушцу в нору — лишь бы подальше. Если бы не клиническое чудо — а Шани до сих пор не мог в него поверить — он давно бы выкинул ее из своей жизни.

Впрочем, довольно об этом. Возможно, кто-то просто не создан для семейного быта.

Командир охраны, который до сих пор выглядел невероятно жалким после давешней взбучки, осторожно заглянул в гостиную:

— Сир, вам телеграмма.

Шани взял тонкую полосу грубой желтоватой бумаги и прочел: «Госсовет и патриарх выехали только что». Он взглянул на высокие каминные часы восточной работы: ага, значит, у него есть еще два часа. Командир охранного отряда терпеливо ждал, чуть согнув голову в уставном поклоне.

— Передайте ее величеству, чтоб спустилась сюда.

— Слушаюсь, сир.

Он и представления не имел, о чем собирается говорить. Наверно, попросит сделать вид, что в императорской семье царит трогательный мир. Да, правильно: незваные, но ожидаемые гости должны были увидеть карамельную картинку. Шани опустил глаза к гравюре: стрижи в окружении птенцов выглядели невероятно счастливыми.

Наверно, кто-то просто не заслуживает такого счастья, подумал Шани и стал читать о миграции черногрудого стрижа.

Несса пришла в гостиную через четверть часа: для придворной дамы просто сверхбыстрый срок. Некрасивые красные пятна от слез были умело замаскированы косметикой: если ее величество и перебрала с пудрой, то сейчас это было только на пользу.

— Давно хотел спросить, когда у тебя день рождения, — сказал Шани. Несса устроилась в соседнем кресле и, расправляя кружева на рукавах свободного домашнего платья, ответила:

— Весной. На Земле отмечали седьмого марта.

Шани усмехнулся.

— Рыба, значит… Единственные, с кем Львы не могут сладить, так это с Рыбами.

Несса неприятно улыбнулась.

— Мы как-то неправильно начали, — сказала она. — А потом столько всего случилось… Прости, но я не могу относиться к тебе хорошо.

Чего-то в этом роде он и ожидал.

— Государь Миклуш свою первую жену зашил в мешок и швырнул с башни, — скучным голосом заметил Шани. — Говорят, при этом она была… не в полном комплекте. Энергичная девушка, тоже вот хотела царствовать и править…, - Несса открыла было рот, чтобы сказать что-то хлесткое, но Шани не позволил себя перебить: — А его сын свою супругу в воспитательных целях подвесил на дереве в лесу. И она висела там двое суток, изнывая от зноя и жажды. Через два года умерла в северном монастыре… А ты сидишь здесь, в тишине и покое, и говоришь, что мы неправильно начали…, - он сделал паузу и добавил: — Я, наверно, плохой муж. И владыка хреновый.

Теперь у Нессы хватило ума промолчать. Всхлипнув, она с преувеличенным вниманием принялась рассматривать завитки кружева на рукавах.

— Народу будет объявлено, что государыня всеаальхарнская умерла при родах, — продолжал Шани. Несса вскинула голову, и в ее глазах сверкнули новые слезы, но она не сказала ни слова. — Ты оставишь наследника во дворце и покинешь Аальхарн навсегда. Я дам тебе достаточную сумму для благополучного проживания в любой стране по твоему выбору, но ты навсегда сохранишь инкогнито и никогда не появишься здесь, — несколько долгих минут они смотрели друг на друга, и наконец Шани произнес: — Я тебя люблю. Но у меня больше нет сил со всем этим справляться…

Командир охранного отряда осторожно заглянул в гостиную, ощущая всю сложность и деликатность момента, но Шани кивнул ему, приглашая войти.

— Телеграмма, сир.

«Документы готовы к печати», — прочел Шани и принялся отрывать от листка телеграммы длинные тонкие полоски. Типографии всех столичных газет сейчас были оцеплены инквизицией, и сотрудники следственного корпуса стояли возле станков, чтобы одновременно запустить их по полученному приказу. И пока госсовет, насмерть напуганный реальностью смуты, катит на улицу Кивеля, бумага в станках ждет своего часа: чтобы завтра утром госсовет узнал о собственном роспуске, а люди — о новых реформах.

Поиграли в просвещение — и довольно. Пора и честь знать. Интересно, думал ли покойный Андрей о том, что, пытаясь предотвратить строительство Гармонии на новой родине, он тем самым ее приближает? Вряд ли: он был идеалист и гуманист, и во всех людях видел хорошее.

— Мне будет недоставать Андрея, — негромко сказал Шани, когда от телеграммы осталась лишь горстка скрученных спиралями бумажных полос. — Он был хорошим человеком. Я любил его…

По щеке Нессы прокатилась слеза, потом вторая. Шани ощутил мгновенный и сильный укол горечи.

Отдавая Мари приказ отравить доктора, он не принадлежал себе. И делал только то, что объяснялось благом государства. Впрочем, это была попытка оправдаться: запоздалая и ненужная. Доктор Кольцов прожил хорошую жизнь и обрел заслуженный покой, и его история закончилась. А новейшая история Аальхарна начиналась. В этом и была разница. Шани перевернул страницу и продолжил чтение. Вскоре Несса прекратила плакать и покинула гостиную, чтобы вернуться с корзиной для рукоделия: она вязала приданое для ребенка. Через полчаса двое охранцев быстро накрыли стол для легкого ужина. Картина выглядела просто идеальной: семья высокого достатка проводит тихий вечер за приятным досугом — общий план слегка портили солдаты охранного отряда, те еще головорезы, в качестве прислуги.

Через час возле входных дверей послышался шум голосов. Пьеса началась минута в минуту.

Как и ожидалось, министры и патриарх встали на колени и принялись умолять государя о возвращении. Некоторое время Шани с удовольствием наблюдал за самыми разнообразными оттенками страха, недоумения и надежды на их лицах, а потом все-таки предложил им расположиться по-людски и побеседовать. Когда гости смущенно устроились на диванчиках, то Шани произнес:

— Господа, я не заинтересован в вашем предложении. Теперь у меня другая жизнь, и надеюсь, я заслужил покой в кругу семьи.

Берг, который среди спокойной роскоши императорского дома чувствовал себя мухой в сметане, смахнул тяжелой ладонью слезу и произнес с той тихой проникновенностью, которой от него вряд ли кто-то мог ожидать: