В огне государственного катаклизма - Игорь Львович Бунич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пригласив к себе всех наличных в Гельсингфорсе флагманов, он огласил им телеграмму Родзянко и свой ответ, прибавив, что если кто из них не согласен с его решением, таковых он просит отдельно придти к нему в каюту. Очевидно, он опасался каких-либо репрессий со стороны команд против тех, чей протест мог быть подслушан кем-нибудь из матросов, и оберегал их, принимая все последствия на себя одного.
Все присутствовавшие, за исключением адмирала М. К. Бахирева, признали его решение правильным. Но и этот последний, сперва заявивший Непенину, что, оставаясь верным Государю, он не считает для себя возможным продолжать службу, выслушав его доводы, признал, что в борьбе с внешним врагом уходить в сторону нельзя и остался на своем посту.
Между тем, и на кораблях в Гельсингфорсе уже поползли слухи о происходящем в столице и, чтобы предотвратить волнения, Непенин приказал вызвать на флагманской корабль по два депутата от всех кораблей и частей флота и крепости.
«Через час, — рассказывает флаг-офицер его штаба, — в командном помещении «Кречета» собралось около сотни депутатов. Адриан Иванович вышел к ним и произнес самую замечательную речь, из всех которые мне пришлось услышать за всю мою жизнь. Он описал все события последних дней и необходимость продолжать войну. Ввиду происшедших событий положение команд изменится, и он займется этим вопросом завтра же. И под конец, предложил им поговорить между собой и, если они укажут ему на какие-либо срочные меры, он готов их обсудить и, по возможности, осуществить.
Это совещание продолжалось около часа, и когда Адриан Иванович вышел к делегатам, они заявили только три пожелания: во-первых — курить на улице, во-вторых — носить калоши и третье, которое я не могу припомнить, но столь же идиотское.
Непенин бы, видимо, поражен такими скромными требованиями и не колеблясь ответил, что все это легко устроить».
Как видно из этого рассказа, не только каких-либо политических и экономических вопросов, но даже никаких претензий на отмену чисто внешних правил воинской дисциплины, как например, отдание чести офицерам, ни один из этих многочисленных депутатов не поднимал. Каким ярким опровержением является это факт мнению тех, кто, думает, что матросы Балтийского флота якобы не любили своего командующего именно за его требовательность в этом отношении.
И никто из этих делегатов не только не высказал враждебных чувств ни лично к нему ни по адресу своих командиров и офицеров, но даже не упомянул «пищу» — обычный объект претензий в бунтарские дни 1905-1906 гг.
К сожалению, только что вступивший на пост министра юстиции Керенский не смог посетить флот вовремя. Позднейший приезд его в Ревель и прием, оказанный ему там толпами матросов, солдат и рабочих вполне подтвердили возлагавшиеся на него надежды на успокоение масс. Можно думать, что его влияние на них в те дни могло бы предотвратить и всю последующую кровавую трагедию Флота.
Между тем, в Кронштадте, где сосредоточены были многочисленные кадры запасных и имелся значительный элемент революционно настроенных портовых рабочих, волнения выливались в уличных демонстрациях.
«В Кронштадте беспорядки, — телеграфировал 1 марта генерал-квартирмейстер Штаба Верховного Главнокомандующего начальнику Штаба главнокомандующего Северным фронтом, — Части ходят по улицам с музыкой. Вице-адмирал Курош доносит, что принять меры к усмирению с тем составом, который имеется в гарнизоне, он не находит возможным, т.к. не может ручаться ни за одну часть».
Как видно, демонстрации эти носили еще довольно мирный характер, когда телеграмма Непенина должна была уже быть в руках начальства, но, как говорит один из свидетелей последовавших кровавых событий, было задержано ее опубликование. По его мнению, эти эксцессы вероятно могли бы быть предотвращены, если бы сообщение о признании им Временного комитета Государственной Думы было бы немедленно и широко опубликовано. Но, разумеется, это остается лишь в области предположений, хотя и весьма вероятных.
В портах Балтики
Одновременно с отправкой телеграммы о признании Временного Комитета Государственной Думы в Ставку Непенин сообщил об этом и всем старшим морским и военным начальникам подчиненного ему Флота и крепостей.
И, поскольку можно судить о ходе событий в различных пунктах, там где это сообщение было объявлено достаточно своевременно, восприятие событий командами было относительно спокойным.
Так, на стоящих в Ревеле кораблях и в морских береговых командах известие было принято с выжидательной напряженностью, но без особых эксцессов, тогда как в среде войск гарнизона крепости Императора Петра Великого и рабочих порта настроение приняло столь угрожающий характер, что Непенину потребовалось просить председателя Государственной Думы послать туда депутатов для успокоения. Однако прибытие представителей умеренного центра Думы не внесло ожидаемых результатов, и на следующий день Непенин вынужден был вновь обратиться к Родзянко.
«Сообщаю копию моей телеграммы председателю Государственной Думы, — донес он в ставку верховного Главнокомандующего, — положение в Ревеле вновь приняло угрожающий характер. Войска выходят из повиновения. Прибытие членов Государственной думы не внесло достаточного успокоения. Из Ревеля передают, что является желательным прибытие депутата Керенского, который пользуется особым авторитетом у рабочих».
Бунт в Гельсингфорсе
Тем временем темные силы не дремали и главный их удар был направлен на самое ядро флота в Гельсингфорсе.
Как впоследствии стало известно, Ленин и возглавляемая им партия социал-демократов большевиков широко финансировались Германским Большим штабом в целях морального разложения вооруженных сил России. И полная аморальность ее вождей, готовых на любое предательство своей страны для достижения партийных целей, сделала ее платным агентом Германии, работавшим на поражение России под флагом социальной революции.
Оружием этой работы служила революционная пропаганда, для которой обстановка в Гельсингфорсе являлась весьма благоприятной благодаря легкости установления контакта с людьми из команд, стоявших в бездействии на Свеаборгском рейде и у стенки порта судов. И, как показали события, особенно прочные гнезда бунтарских направлений были свиты на линкорах 2-й бригады.
Все же, несмотря на это, взаимоотношения между офицерским и рядовым составом на большинстве судов в первые дни революции оставались доверчивыми, и Флот все еще не терял свою боеспособность.
Ничто не разделяет людей в такой степени, как взаимно пролитая кровь. Она отравляет души обеих сторон. В народах примитивных она рождает «кровную месть», живущую в поколениях, но и среди людей высокой культуры она вырывает глубокую пропасть, засыпать которую могут лишь долгие годы. И вот, эту-то пропасть предатели рыли руками свихнувшихся под влиянием их пропаганды простых людей.
Кровавая ночь
