Петербург – столица русской гвардии. История гвардейских подразделений. Структура войск. Боевые действия. Выдающиеся личности - Борис Алмазов

В августе 1786 г. сержант Аракчеев награжден «За отличие» серебряной вызолоченной медалью, которая носилась в петлице на цепочке, а 17 сентября 1787 г. произведен в поручики армии, но с оставлением при Корпусе репетитором и учителем арифметики и геометрии, а потом и артиллерии. Кроме того, Аракчееву поручено заведывание Корпусной библиотекой, которая по подбору специальных книг считалась одной из лучших. Библиотекарская деятельность, можно думать, развила в нем любовь к книгам и зародила в нем мысль создать свою библиотеку.

Сказанное развенчивает еще одну ложь об Аракчееве как о человеке непросвещенном: «Аракчеев не был из числа людей, которые чтением расширяют свои познания».[128] Что ж это он тогда с молодых и голодных лет своих значительную часть жалованья тратил на книги? В личной его библиотеке, которую он собирал 30 лет, в 1810 г. было 11 тысяч томов прочитанных книг самого разного содержания.

Вот очень характерное для него высказывание, сделанное при формировании им, Аракчеевым(!), офицерских библиотек: «Чтение полезных книг в свободное время есть, без сомнения, одно из благороднейших и приятнейших упражнений каждого офицера, оно заменяет общество, образует ум и сердце и способствует офицеру приготовлять себя наилучшим образом на пользу службы Монарху и Отечеству».

Сейчас, по прошествии столь долгого времени, является возможность непредвзято судить о характере Аракчеева и о причинах, его сформировавших. В отличие от своих однокашников и впоследствии однополчан, он не только не имел, так сказать, «тылов» – имения, любого другого имущественного благополучия, но от своего ничтожного по тем временам жалованья отрывал крохи для помощи родителям и братьям. С 1780 г. он дает частные уроки детям графа Салтыкова. Все полученные от репетиторства деньги отсылает домой на содержание братьев. Бедность, стоявшая над ним, как колокол, незнатность происхождения, православная нравственность и, разумеется, сержантский чин отдаляли его от товарищей по Корпусу.

Как-то забывается, что известный нам портрет Аракчеева, кисти Доу, висящий в Военной галерее Зимнего дворца, относится к тем годам, когда он был всесильным военным министром, он облачен в военный мундир нового времени, острижен и причесан по моде начала XIX в., а служить-то он начинал в XVIII в. – времени красных каблуков, кружевных манжет, завитых напудренных париков, помады и мушек, вероятно, никак не сочетавшихся с его «корявой», по высказыванию современников, внешностью, какая не позволяла рассчитывать на благосклонное внимание дам и вообще претендовать на какое-нибудь «приличное положение в обществе».

Однако его природная, поистине бешеная энергия должна была в чем-то воплотиться, и она нашла себе применение. Искренне набожный, всю жизнь аскетичный в быту, Алексей Аракчеев все помыслы свои и всю жизнь свою отдал воинской службе. Как это ни удивительно звучит в применении к сформировавшемуся столетиями мнению об Аракчееве, он сыграл огромную роль как педагог, как теоретик и практик военного дела.

В 1788 г., когда началась война со Швецией и при Корпусе начали формировать новую артиллерию, явилась «изумительная деятельность Аракчеева, который, энергично обучая людей, буквально не сходил с поля, всецело отдаваясь строю, стрельбе и лабораторному искусству». К этому же времени относится и один из его первых научно-литературных трудов: «Краткие арифметические записки в вопросах и ответах», составленные им для своей команды. В награду за такую деятельность Аракчеев в 1789 г. был переименован в подпоручики артиллерии, а вслед за тем назначен командиром гренадерской команды, образованной в Корпусе из лучших фронтовиков, а 24 июля 1791 г. назначен старшим адъютантом к инспектору всей артиллерии генералу Мелиссино. Когда же цесаревич Павел Павлович, занятый организацией собственных войск, выразил желание иметь деятельного офицера-артиллериста, на которого можно было бы возложить все заботы по созданию артиллерии, то Мелиссино, не задумываясь и не спрашивая согласия, предложил цесаревичу Аракчеева, зная, что последний своей ретивостью к службе и своими знаниями поддержит в полной мере этот выбор.

Что мы знаем о личной жизни 23-летнего Аракчеева, который 4 сентября 1792 г. явился в Гатчине к цесаревичу Павлу Петровичу? Ничего! Потому что никакой личной жизни, если не считать чтения книг, у него не было – только служба.

В легендах, сочиненных об Аракчееве лет через пятьдесят после его смерти, где он представляется чудовищем, как-то не принимается во внимание, что Аракчеев был артиллерист, а служба в этом роде войск несколько отличается, скажем, от службы в комендантской парадной роте. Здесь, при любой власти ладно сидящим мундиром и красивым маршем не отделаешься. Грубо говоря, здесь нужно стрелять и попадать! Расширим этот постулат: получить орудия, обучить орудийные расчеты (а солдаты все – неграмотные парни из деревень, где лево, где право не разумеют!), к тому же артиллерия – «на конной тяге», стало быть, все, что касается лошадей, ездовых, запряжек, обоза, фуража – все на командире! Ни охнуть, ни вздохнуть!

Служба еще осложнялась и тем, что цесаревич право на «казенные отпуски» на свои «гатчинские войска» не имел, а собственных его средств, безусловно, не хватало. Долг по артиллерийской части на 1795 г. составлял 16 000 руб. Поэтому, фигурально выражаясь, прежде чем научить своих солдат стрелять из пушек, нужно было эти пушки добыть!

Аракчееву повезло тем, что его покровитель, чье уважение он заслужил, Мелиссино, стал в это время начальствовать над всей артиллерией и потому имел возможность давать Гатчинской артиллерии и бомбардиров, и канониров, и понтоны, и орудия, и даже артиллерийские припасы через свою канцелярию. Сложись дело иначе, кто знает, какова была бы судьба российской артиллерии, которая очень многим, если не всем, обязана Аракчееву.

Павел Петрович поначалу встретил Аракчеева настороженно и сухо, однако у того всегда «на любые к нему неудовольствия» был единственный довод – безупречная служба.

На первом же учении он показал себя умелым, как тогда говорили, «старым» офицером и расположил к себе цесаревича, который 24 сентября, т. е. всего через 3 недели, пожаловал Аракчеева «в артиллерии капитаны». Но не следует забывать: «гатчинским капитанам», на которых смотрели как на причуду цесаревича, не более, для утверждения чина требовалось решение военной коллегии. Но там председательствовал граф Н. И. Салтыков. Он прекрасно знал Аракчеева, поскольку Алексей Андреевич являлся репетитором его сыновей, потому и препятствий к утверждению в чине не объявилось.

Отсюда, казалось бы, можно начинать песнь о триумфальном шествии Аракчеева к вершинам власти! Только ничего подобного не происходило. Во-первых, и Павел-то Петрович, памятуя судьбу батюшки Петра III, при одной мысли о том, что матушка Екатерина может с ним сотворить, содрогался, понимая, что никакие гатчинские войска его защитить не смогут. Во-вторых, Аракчеев в «любимцы» не вышел, и хотя стал за удачную стрельбу из мортиры по редуту командиром всей артиллерийской «Его Императорского Высочества команды», даже через два с половиной года службы получил от Павла Петровича разнос со словами: «Кроме артиллерии ничего под командой вашей не состоит!» То есть знай свое место. Ты никто, и звать тебя никак!

Глотая слезы (Да, это так! Аракчеев был раним и слезлив!), Алексей Андреевич продолжал молиться и служить! И уж коли доверена была ему хотя и «карманная», но все же настоящая артиллерия, начал он в ней репетировать реформы, кои потом, войдя во власть, распространил по всей армии, сделав русскую артиллерию лучшей в мире.

А именно: «1) в 1793 г. арт. команда была разделена на 3 пеших и одно конное отделение, а „пятую часть“ составили фурлейты, понтонеры и мастеровые, причем во главе отделений (капральств) и „части“ были поставлены ответственные начальники; 2) к началу 1796 г. составлена особая инструкция, в которой с удивительной ясностью изложены права и обязанности каждого должностного лица и управление артиллерией; 3) Аракчеев составил план развертывания ее в 4-ротный полк; 4) установил весьма практичный „учебный способ“ действий при орудиях; 5) учредил „классы для преподавания военной науки“, чем облегчил комплектование команды не только отчасти нижними чинами, но и офицерами; 6) привил артиллерии подвижность, благодаря которой она на маневрах с участием всех родовых войск успешно исполняла свое назначение, и вообще довел специальную подготовку артиллерии до такой высокой степени, что артиллеристы Цесаревича весьма успешно исполняли особые сложные маневры.

Не меньшее внимание Аракчеев обратил и на устройство хозяйств, части, причем определил „должности“ чинов ее точной инструкцией. Кроме того, заведуя „классами военной науки“, Аракчеев принимал деятельное участие в составлении новых уставов строевой, гарнизонной и лагерной службы, впоследствии введенных во всей армии. Сохранились различные сказания о том, какими средствами достигал Аракчеев благоустройства вверенной ему команды, ее строевой выучки и дисциплины, каким зверствам и неистовствам предавался „гатчинский капрал“ в пылу ревностного исполнения служебных обязанностей: учил солдат по 12 часов кряду; вырывал у солдат усы, бил их нещадно, грубил офицерам и т. п. Принимая во внимание, что обо всем этом свидетельствуют такие „современники“, как граф Толь и Михайловский-Даниловский, которые могли передавать лишь слышанное от других, надлежит с особенным вниманием отнестись к документам. По „Книге приказаний при пароле с 5 июля по 15 ноября 1796 г.“ можно установить, что на все 135 сохранившихся записей на долю взысканий приходится всего 38 записей, из коих: 8 замечаний, 22 выговора, 3 вычета из жалованья, 2 ареста, 1 исключение во флот и 2 разжалования. За то же время под суд был отдан один (за побег), а случаев применения „прогнания сквозь строй“ не было ни одного, т. к. в записях не встречается никакого указания на наряд для этого части войск. Сохранившиеся судные дела показывают, что цесаревич зачастую отменял жестокие приговоры, постановленные по артикулам, конфирмуя „без наказания“. Приказы же самого Аракчеева содержат, например, ходатайство его о разжаловании фельдфебеля в рядовые за жестокое наказание им подчиненного».