Рыбья Кровь и княжна - Евгений Таганов

По рядам воинов пробежал легкий смех, многие лица разгладились, стряхнув с себя напряжение. Дарник поднял руку, призывая к тишине:

— Через два дня мы войдем в липовскую землю. Тяжелый обоз оставим в первой же сторожевой веже. Но есть другой груз, который делает нас слабыми, и от него нам всем нужно избавиться: наши кровные солиды. Пока вы таскаете их в поясах или нашейных кошелях, вы воины только наполовину. Не приказываю, а советую сдать их казначеям сотен, а писари пусть запишут, кто сколько сдал.

— Да зачем через казначеев, пусть каждый найдет себе приметное место и зароет! — раздался хриплый голос какого-то гридя.

— Если убьют, хочешь, чтобы оно никому не досталось? Ну ты и жила! Неужели и все такие? — Князь обвел взглядом весь сход. — Лучше казначеям, чтобы в случае смерти или плена ваше золото пошло вашим женам, друзьям или на ваш выкуп из плена.

— А ты сам золото спрячешь? — вопрошал все тот же хриплый голос.

— А вот не скажу и даже не покажу куда, — задорно произнес Дарник.

В ответ раздался дружный хохот — похоже, насчет бодрости все у него получилось.

Липовской пограничной сторожевой вежи войско достигло в середине дня под проливным сентябрьским дождем. Но ливня никто не замечал, крепостной гарнизон ликовал, как малые дети, да и походники радовались не меньше, увидев в селище не торжествующих гребенцев, а своих старых товарищей и знакомцев.

Вежа состояла из трехъярусной бревенчатой башни, обнесенной валом и частоколом. С одной стороны к валу примыкало войсковое дворище с гридницей, конюшней и гостевым воеводским домом, с другой — небольшой посад, где жили женатые гриди и войсковые мастера: кузнецы, шорники, лучники, сапожники, тележники. На всем этом виднелись теперь следы недавнего штурма. Посад был полностью сожжен и разрушен, сильно обуглены гридница с конюшней, исчезла и часть забора в войсковое дворище, вместо него высился завал из бревен и мешков с землей.

— Когда тын проломили, мы сумели кое-как отбиться, а потом за ночь завалили пролом тем, что было под рукой, — объяснил полусотский вежи.

— Сколько их было? — спросил Дарник.

— Сотни две, не меньше. Основные силы стоят у Липова. А малые отряды рыщут по всему княжеству, хватают все, что плохо защищается.

— И много уже нахватали?

— Порядочно. Всего не знаю. Но, кажется, даже Малый Булгар взяли.

— А Арс?

— Арс стоит, что ему сделается. Гребенцы туда и не суются.

— Что короякцы?

— Тоже стоят себе под Липовым, в гости к гребенцам ходят. — с горькой усмешкой отвечал полусотский.

Гарнизон вежи первоначально состоял из шестидесяти гридей и двадцати вольных бойников, всегда готовых подменить гридей в случае болезни или отлучки. Сейчас в строю оставалось две неполные ватаги. Рыбья Кровь не счел возможным еще больше уменьшать их. Произвел лишь замену: забрав двадцать крепких бойцов, оставил столько же еще как следует не оправившихся от ран походников. Сменил также часть усталых лошадей и освободился от лишних грузов.

До Липова от вежи было полтора дневных перехода. Но дарникцы пошли не напрямую, а свернули в сторону и направились в Арс. Впрочем, сохранить в тайне свое передвижение им не удалось, и, когда подошли к Арсу, туда же прискакал гонец из Липова, сообщивший, что, услышав про возвращение с войском Дарника, вся гребенская рать сорвалась с места и поспешила по южной дороге в свое княжество.

— Вот это вояки! Зря мы сапоги топтали, хватило бы одного гридя со знаменем послать, они бы и от него побежали! — от души смеялись воеводы и бойники.

Бросив у Арса подводы и колесницы, все липовцы по двое взгромоздились на лошадей и пятнадцать верст до своей столицы одолели одним махом.

Та же картина, что и в пограничной веже, только увеличенная в несколько раз, ожидала дарникцев и здесь. От посада и Городца остались одни головешки, огню были преданы и все окружающие Липов дворища, пшеничные и овсяные поля, сложенные срубы новых домов и недостроенные лодии. Выстояли лишь Войсковое Дворище и Островец.

Неприятно бросался в глаза стан короякцев в версте от липовского посада, окруженный чистенькими светлыми повозками.

Навстречу дарникцам из Дворища высыпали бортичи, худые, грязные, растрепанные, но несомненные победители. Увидев целого и невредимого Бортя, князь сам, забыв приличие, рассмеялся от радости. Сойдясь, они обнялись и по очереди подняли друг друга на воздух, дабы убедиться в реальности происходящего.

— Самые нетерпеливые прискакали? — определил Борть, окидывая взглядом прибывших. — Нужно послать коней за остальными.

— Это все, — тихо сказал ему Дарник.

— Как все?! — Воевода изумленным взглядом окинул две неполных сотни походников.

— А другие на лодиях что, не прибыли? — оцепенел от ужасного предположения князь.

— Нет. Меченый писал, что какие-то лодии с нашими бойниками перехватили хазары и до него добрались только восемь человек. Но в Липов никто не пришел.

Дарник стиснул зубы: хорошо еще, что он пришел домой не просто так, а в облике освободителя, может, хоть это скрасит его неудачный поход?

— А княжна у нас молодцом держалась, настоящая княгиня, — похвалил кто-то из вожаков-сидельцев.

Рыбья Кровь оглянулся. К нему приближалась со свитой телохранителей Всеслава. Узкая княжеская корона уверенно охватывала ее горделивую головку. За всеми боевыми заботами Дарник совсем забыл о жене. Сейчас же перед ним с особой силой вспыхнули все ее прегрешения: убитые жены гридей, покончивший с собой арс, подосланный к Адаш убийца, а теперь еще и смерть десятимесячной дочери, о чем ему рассказали в Корояке.

Полтора года разлуки сделали свое дело — оба смотрели друг на друга как на плохо знакомых людей. Не было ни объятий, ни поцелуев, лишь легкое касание рук и небольшие поклоны.

Потом князь в сопровождении Бортя пошел смотреть следы осады, выслушивая пояснения наместника.

Осада продолжалась три месяца. Полторы тысячи гребенцев обложили Липов сначала с трех сторон, не придавая особого значения Островцу. Однако после того, как Борть дважды с большим отрядом перебирался ночью с левобережья на правую сторону реки и наносил неожиданные удары по стану противника с тыла, Алёкма пять сотен воинов перевел на левый берег Липы и не давал бортичам выйти из Островца. Тогда Борть придумал готовить малые плоты и ночью спускаться вниз по реке, снова делая наскоки из леса на зазевавшихся гребенцев.

— Так я не понял, кто кого больше осаждал: ты Алёкму или он тебя? — одобрительно подтрунивал Дарник.

— Твоя наука — лезть вперед и никого и ничего не бояться, — отвечал польщенный толстяк.

С городскими старейшинами разговор получился не столь приятный.

— Когда ты уводишь с собой и не возвращаешь чужих ополченцев, мы тебе и слова не говорим, но, когда ты уводишь и не возвращаешь тех, кто не хочет с тобой уходить, это уже больше похоже на намеренное убийство, — обвинил князя сильно заматеревший на своем наместничестве Охлоп.

— Мне тошно тебя слушать, — отвечал князь. — То, что не вернулись почти тысяча бойников, тебя беспокоит меньше всего. Да, я приказал сорока вашим недорослям оторваться от сохи и рубанка и пойти в поход. В следующий поход пойдут по приказу еще шесть десятков ваших сыновей. И так будет до тех пор, пока все парни Липова не пройдут через это. Хватит рассчитывать на наемное войско, пора самим научиться себя защищать. Мне воевода сказал, что среди вас, липовцев, нашлись такие, кто за три месяца ни разу не поднялся на крепостную стену. Все они будут выселены за Засечный круг Липова. Раньше я на многое смотрел сквозь пальцы, говорил себе, это ваш город и главные права должны быть на вашей стороне. Теперь земля Липова полита кровью моих воинов-изгоев без роду и племени, и за это она стала такой же моей, как и вашей. Городец сгорел дотла, значит, так тому и быть. Завтра начинаем строительство нового Городца, но строится он будет уже по моему уставу.

Всеслава на совете сидела от него по левую руку, и, хотя не проявила свое несогласие ни словом, ни взглядом, Дарник отчетливо ощущал ее присутствие как что-то мешающее ему.

Поздним вечером они вошли в опочивальню и стали готовиться ко сну.

— Ты за что-то на меня сердит? — спросила она, когда мужа всего передернуло от ее ласкового прикосновения.

— Разве можно сердиться за подосланного тобой убийцу Адаш?

— Адаш, это та рабыня, которая ублажала тебя весь поход? — Жена не сочла нужным уклониться от обвинения.

— Быстро твои служанки все разведали, — ядовито похвалил он.

— Я никакого убийцу к твоей рабыне не подсылала, чем угодно могу поклясться. Какой-то бойник сказал тебе то, что могло его спасти, и ты сразу ему поверил. Где он? Пусть приведут его сюда. Мне сказали, ты его отпустил… — Она ясно и разумно приводила все новые и новые доводы своей невиновности, но, чем правильнее она говорила, тем очевиднее была для него ее вина.