Венецианская блудница - Елена Арсеньева

Она на миг испугалась того количества слов, которое придется произнести, но тут князь Андрей склонился к ее губам, и она поняла, что объяснять ничего не понадобится: он и так все понял.

Этот поцелуй мог длиться вечность… но вечности у них не было, и Лючия, почувствовав, что у нее подкашиваются ноги, с трудом оторвалась от его губ.

– Я люблю тебя, – пробормотал он, как во сне. – Я едва не умер, когда ты покинула меня!

– Я тоже, – шепнула Лючия. – Я так боялась, что ты не простишь… я молилась о смерти взамен лишь одного твоего поцелуя – такого, как сейчас!

Князь Андрей вновь прижал ее к себе, и вновь Лючия уплыла в медовое, сладостное, благоуханное озеро счастья и подумала, что хорошо бы им умереть прямо вот сейчас, в это мгновение, ничего не говоря, ничего не объясняя, ни о чем не беспокоясь, кроме любимых губ. Но пришлось разомкнуть губы, и перевести дух, и сказать, с отчаянием глядя в его доверчивые, счастливые глаза:

– Ну вот… так и вышло. Я получила, что хотела. Теперь надобно заплатить. Это наказание… как там говорят в России? Hе рой другому яму – сам в нее попадешь. Вот я и попала. Я хотела спастись сама, спасти Александру, но бог не попустил, чтобы я купила свое счастье ценой чужой жизни.

– О чем ты? – все так же блаженно улыбаясь, спросил князь Андрей, и Лючия поняла, что он вряд ли слышал хоть одно ее слово.

И вдруг, только сейчас, она поняла весь ужас свершившегося. Не только она умрет сейчас – он умрет тоже. Но если Лючия сама сделала свой выбор, то князь Андрей не ведает, что ему предстоит. Он любит ее, да… но готов ли он заплатить за любовь такую непомерную цену? О, да разве это можно будет перенести: увидеть, как в его глазах любовь сменится ненавистью к своей убийце! Может быть, лучше ни в чем не сознаваться? Свалить все на Лоренцо, который якобы дал им отравленного вина? Или лучше на Чезаре, который стоит поблизости, поглядывая на Лючию… с улыбкой, ей-богу, с улыбкой такой ласковой, словно он смотрит на расшалившееся дитя!

Нет. Она никому больше не причинит горя, кроме себя! Но все-таки не хватило духу смотреть в глаза Андрея, поэтому Лючия зажмурилась покрепче и скороговоркой, чтобы не запнуться, не передумать, не остановиться, затараторила:

– Фессалоне перед смертью дал мне яд. Я вылила яд в кувшин, из которого, как он сказал, всегда пьет Лоренцо. Но он налил из этого кувшина тебе. Вино, которое ты выпил, отравлено!

Она замолчала, все еще не решаясь открыть глаза, напряглась, чтобы устоять на ногах, когда он оттолкнет ее. Что скажет он, что скажет сейчас?..

– Которое выпил я? – сказал князь Андрей. – И которое выпила ты?

Она кивнула.

– Зачем же? – спросил он тихо. – Зачем ты это сделала?

– Да разве ты не понимаешь? – воскликнула Лючия, открывая глаза, но ничего не видя сквозь пелену неудержимых слез. – Да затем, что я жить без тебя не могу, вот зачем! Как бы я жила, зная, что погубила все счастье, весь смысл… – У нее перехватило дыхание. – О господи… Кажется… я уже умираю?

– Пока нет, – проговорил Чезаре, с необычайным вниманием разглядывая узкую полосу своего белого манжета. – Никто не умрет, во всяком случае, сейчас. Я успел подменить кувшин, пока синьоры дрались, а синьорина смотрела на них так, что не заметила бы даже обрушившегося потолка, а не только моих ловких движений.

Лючия поглядела на него с ужасом, почему-то более всего пораженная тем, что они с князем Андрем все это время говорили по-итальянски. Значит, Лоренцо и Чезаре все слышали, все понимали!

Потом до нее начал доходить смысл слов Чезаре, и она, не веря глазам, кинулась к кувшину, оглядела его, понюхала вино… Чезаре, усмехнувшись ее недоверию, сказал:

– С позволения досточтимых синьоров! – и, налив в очередной бокал темно-золотистой густой жидкости, с наслаждением выпил. – Божественно! – пробормотал он.

Лючия глядела на него с ужасом. Или… или правда, что в этом кувшине безвредное вино?..

– А где другой кувшин? – спросила она подозрительно, и Чезаре, приоткрыв дверцу поставца, показал другой кувшин, от которого, казалось, исходило зловоние.

– Надо поскорее избавиться от этого, – морщась, сказал Чезаре. – Залить воском и закопать, да поглубже! В воду вылить нельзя: у Фессалоне хватило бы яду переморить половину Венеции!

Он говорил о Фессалоне, как о ядовитой змее, и Лючию ожег ужасный стыд за то, что она готова была сделать по указке этого низкого, бесчеловечного существа. Она сама едва не обратилась в такую же губительную змею, и только чудо, истинное чудо спасло ее!

– Каким же образом?.. – Лючия осеклась.

– Просто меры предосторожности. Когда я увидел вас здесь, сначала ничего не заподозрил. Но потом, встретив в гардеробной… – Он замялся и закончил бессвязно: – Потом решил на всякий случай остеречься.

Лючия непонимающе нахмурилась, но тут Лоренцо, доселе сидевший в кресле как воплощение отчаяния, вскочил и ринулся к Чезаре:

– Кого? – шепнул он, и шепот его звучал громче страстного крика. – Кого ты встретил в гардеробной?

Чезаре не ответил, а почему-то прежде поглядел вопросительно на князя Андрея, словно спрашивая разрешения в чем-то.

Тот задумчиво всматривался в лицо Лоренцо. И, наверное, нашел там, что искал, потому что кивнул Чезаре:

– Хорошо! Пора!

Чезаре подошел к двери, отодвинул портьеру и склонился в поклоне:

– Ваш выход, госпожа!

Зашумели шелка, и в кабинет быстро вошла высокая золотоволосая девушка в платье с белым корсажем и синей юбкою, на которой мерцали серебряные цветочки, словно звезды на небе. Она вышла на середину комнаты, остановилась, опустив руки, и потупилась, словно ожидая решения своей судьбы.

Лоренцо ринулся вперед, и все, что находилось между ними: русский драчун и отравительница Лючия, и спаситель Чезаре, и стол, на котором стояли кувшины и бокалы, – исчезло, растворилось где-то в пространстве, и он смог близко-близко заглянуть в изумительные, ясные, серо-зеленые глаза.

И голова у него закружилась, ибо только теперь он понял, что за чудо: смотреть в эти любимые глаза без недоверия и страха.

– Прости меня, – шепнул он покаянно. – Я просто обезумел от любви. Я не мог потерять тебя… я бы просто умер. Я так боялся, и от этого страха натворил столько бед!

– Tы же не знал, – сказала она, чуть улыбаясь, но тут же глаза ее затянуло слезами, и Лоренцо в ужасе схватил ее, прижал к себе:

– Что? Что случилось?

– Ты меня так долго не обнимал! – шепнула она, утыкаясь в его грудь, и камзол его вмиг промок от слез. – И я так боялась, что тебе не понравится мое имя!

Он хотел сказать, что это лучшее, прекраснейшее из имен, да и не в имени дело, он любил бы ее и безымянную, но губы его отказались повиноваться. Они хотели, они могли делать только одно: целовать. В самом деле, уже пришел их черед целоваться!

Потом, многое время спустя, когда уже была задана тысяча вопросов и получена тысяча ответов, и разъяснены тысячи недоразумений, испрошено и получено прощение за все, за все, – потом, когда за окном уже светало, обе пары сидели напротив за столом и в странном, блаженном оцепенении разглядывали друг друга.

Было выпито немало вина и произнесено немало тостов. Тоста удостоился и спаситель Чезаре. После этого он ушел, бросив непонятный, страдающий взгляд на Александру и унося хоронить зловещую отраву Фессалоне. А Лючия вдруг задрожала так, что князь Андрей снова обнял ее.

– Ничего, – сказал он ласково. – Все позади! Теперь впереди только счастье!

– Но ведь… Нет, вы только подумайте! – в истинном ужасе воскликнула Лючия. – Вы только представьте себе, что было бы с нами, если бы не преступник Фессалоне! Да ведь мы не проклинать его должны, а благословлять. Ведь только благодаря ему все мы обрели счастье. Ну что было бы, если бы он не похитил меня тогда, много лет назад? Я жила бы в России. Я влюбилась бы в Андрея, а он, предположим, в Александру…

– Нет! – пылко перебил ее Извольский. – Eсли бы я узнал тебя сразу, то не смог бы полюбить другую! Я бы никого не заметил, кроме тебя!

Он тут же спохватился и виновато взглянул на Александру, но та, чудилось, даже не слышала его, а глядела на Лоренцо как зачарованная.

– Боже! – прошептала она. – Моя сестра права. Я только сейчас поняла, что, если бы не это старое преступление, я никогда не встретила бы тебя. И никогда не смогла бы полюбить!

Лоренцо поцеловал ей руку:

– И я никогда не смог бы полюбить другую. Я всю жизнь продолжал бы искать ту единственную, которая мне нужна, и верю: боги не оставили бы меня без награды. Я все равно нашел бы тебя!

В глазах ее было все, о чем он мог мечтать, и он погрузился в эти глаза.

Лючия, слышавшая их разговор, неприметно надула губы. Это просто поразительно! Чем могла ее милая, но довольно бесцветная сестричка так приворожить этого рокового красавца? Да он прах под ее ногами готов целовать! А она смотрит на него так, словно готова простить все его прегрешения, прошлые и будущие, и даже еще пуще любит его за все безумства! Hу что же, поскольку Лоренцо со своей кроткой женушкой порою намерен наезжать в Россию, будет любопытно подставлять Сашеньке свое сестринское плечо, в которое она могла бы поплакаться!