Браки совершаются на небесах - Елена Арсеньева

Сначала это была Юлия Зичи – поразительная красавица, а также ее сестра Софья. Затем – княгиня Багратиони, вдова Петра Ивановича Багратиона, героя Бородина, бывшая одновременно любовницей Меттерниха, с которым у Александра были очень непростые отношения, так что он весьма порадовался наставить австрийскому канцлеру рога. Тут же русского императора атаковала и взяла штурмом и другая любовница Меттерниха – герцогиня Саган. За ней последовала графиня Эстергази… А впрочем, может быть, все это происходило в ином порядке. Не суть важно. Главное, что этот список можно было еще долго продолжать. В Вене даже родилось очаровательное обобщение: «Баварский король ест все подряд, нюрнбергский король пьет все подряд, а русский царь любит всех подряд!»

Этот приступ любвеобилия люди воспринимали по-разному. Кто-то восхищался, кто-то негодовал. А Елизавета холодно и отстраненно, не без издевки, думала, что Александр напоминает голодного человека, который знает, что скоро будет вовсе лишен пищи, и торопится наесться впрок.

Именно она, знающая своего мужа как никто другой, оказалась права.

Между прочим, среди дам, с которыми общался Александр в Вене, оказалась некая баронесса Юлиана Криднер. Ее знали как теософку, которая якобы была подвержена мистическим озарениям и способна общаться с потусторонним миром. Александр в последнее время тоже ударился в мистицизм. Просто читать Библию и находить в ней утешение для него уже было мало. Он хотел проникнуть в темные места священной книги, он жаждал более глубоких познаний. Юлиана Криднер с первых минут встречи принялась упрекать императора за то, что жизнь его полна тщеславием и суетностью, что совесть его дремлет, лишь изредка пробуждаясь, что он не способен на истинное раскаяние перед Христом, а ведь только это дает человеку покой при жизни и после смерти. Он не осознал всей глубины своих грехов, а до той минуты обрести душевный мир будет невозможно!

Александр выслушал ее очень внимательно. Все, что говорила баронесса, как нельзя больше отвечало его внутреннему состоянию. Он-то знал, что всепоглощающее распутство – не что иное, как последняя, паническая попытка скрыть от самого себя те изменения, которые происходили во всем его существе. Но то, чего от него требовала Юлиана, предполагало полную отрешенность и забвение всех государственных дел. Как ни был слаб Александр, он продолжал оставаться императором и осознавать свой долг перед Россией и Европой. Ну и страх показаться слабым продолжал терзать его.

Покаяние было пока что отложено. До лучших времен.

И вот уже создан Священный Союз, Александр вернулся в Россию. Заодно он устроил брак своего брата Николая с Шарлоттой, дочерью прусской королевы Луизы, и теперь уповал на рождение в этой семье наследника. Вообще Шарлотта, вернее, Александра Федоровна, всем очень нравилась. Николай называл ее маленькой птичкой, и она своей легкостью очаровывала с первого взгляда… затмевая императрицу, которая рядом с юной великой княгиней казалась какой-то серой, почти бесплотной тенью. Ехидные фрейлины великой княгини порою сравнивали императрицу со злой и старой гувернанткой: «Такая серая, унылая, противная…»

А между тем… между тем ей продолжали поклоняться мужчины. Ее красота, облик несчастной, трагической героини будоражил чувства тех, кто жил более в воображении, чем в реальности.

На лире скромной, благородной,Земных богов я не хвалилИ силе в гордости свободнойКадилом лести не кадил.Свободу лишь учася славить,Стихами жертвуя лишь ей,Я не рожден царей забавитьСтыдливой музою моей.Но, признаюсь, под Геликоном,Где Касталийский ток шумел,Я, вдохновленный Аполлоном,Елисавету втайне пел.Небесного земной свидетель,Воспламененною душойЯ пел на троне добродетельС ее приветною красой.Любовь и тайная свободаВнушали сердцу гимн простой,И неподкупный голос мойБыл эхо русского народа.

«Неподкупный голос Пушкина», которому принадлежат эти стихи, в данном случае не имеет никакого отношения к «свободолюбивым чаяниям русского народа», как принято выражаться. Здесь нет и мысли об этом. Елизавету странно, тихо, покорно и восторженно любила Россия; именно она была сокровенной страстью Пушкина, героиней многих его стихов. Елизавета в 1811 году присутствовала на открытии Царскосельского лицея – и поразила воображение пылкого мальчишки с африканской кровью.

Такое впечатление, что он любил ее всю жизнь – вернее, тайно обожал. Разумеется, он ее «втайне пел», как еще можно обожать небожительницу-императрицу?!

Может быть, Елизавета знала об этом. Возможно, это радовало ее. А может, ей было уже все безразлично, кроме собственного душевного покоя, который она, как это ни странно, обрела теперь… рядом с мужем.

И это было взаимное обретение.

Александра в эти годы постигло два страшных удара. Первым был полный и абсолютный разрыв с Марьей Антоновной Нарышкиной.

Она в 1813 году родила сына Эммануила и была счастлива, что подарила государю наследника. Нарышкина надеялась, что Александр усыновит мальчика, как прежде удочерил Софью. И тогда… кто знает, какая ослепительная судьба ждет Эммануила! Он вполне может стать императором!

Ошалев от своих ослепительных мечтаний, Нарышкина почувствовала себя воистину всемогущей и дала себе полную волю. Ни от кого не таясь, она завела бурный роман с князем Гагариным. Это случилось в Италии, во Флоренции, однако скандал разразился столь оглушительный, что дошли слухи до России. И эта история положила предел терпению Александра, которому осточертело слыть рогоносцем в глазах всего мира.

Любовники расстались. Эммануил так и остался сыном князя Нарышкина.

И тут случилась трагедия – умерла накануне своей свадьбы любимая, обожаемая дочь Александра Софья. Так же, как некогда Лизонька, дочь Охотникова, Софья пала жертвой врачей-шарлатанов. От воспаления легких ее, по настоянию матери, лечили «магнетизеры»…

Александр был вне себя от горя. Его утешала та, которая хорошо знала, что это такое – потеря любимого ребенка. Но Александр был подавлен не только смертью дочери. Можно сказать, он стоял в эти дни у гроба всех своих мечтаний и надежд. Он понял, что не справился с властью, которую взял однажды – в ночь переворота. Россия была слишком велика и непостижима, он вдруг осознал, что править этой страной так, как управляют своими небольшими, предсказуемыми, послушными и цивилизованными странами европейские монархи, – невозможно. А иначе он управлять не умел. Его страна чего-то хотела от него, чего-то ждала, требовала… чего?!