Владимир Мономах - Андрей Сахаров

Плескалась вода в русских шлемах, раскололась допекая тишина криками и громким, возбужденным говором.

Войско отдыхало на берегу Дона остаток дня и ночь. И весь УТОТ день и всю почь в степь уходили сторожи п из степи приходили сторожи: русские воины обозревала донские земли на десятки верст кругом, чтобы половцы нечаянно не пришли к Дону и не застали войско врасплох. На рассвете сторожи донесли князьям, что на речке Солышце1, что впадает в Дон, они видели множество половцев, которые собираются туда со всех мест, а куда пойдут далее, то mi было неизвестно.

И сразу встряхнулось русское войско, потушены были костры, разобраны шатры, увезен обоз; воины вновь по-надевали брони, кольчуги и шлемы, взяли в руки щиты, копья, боевые топоры, луки со стрелами. Войско, как и прежде, расположилось полками. Шли не торопясь, осторожно, прикрывая войско сзади особым сторожевым полком.

Во время того похода Мономах как никогда ранее неумолимо проводил в жизнь свои выверенные долгими военными годами взгляды на устроение войска, на его распорядок в походе: осторожность, постоянные и повсеместные сторожи, полная готовность к бою во время пути, высокий боевой настрои каждого дружинника, каждого воя, неустанное упреждение врага. Вот и сегодня, 24 март*» 1111 года, сторожи лишь донесли ему о появлении больших конных толп половцев на Сольнице, а Мономах уже выступил туда всеми силами: главное теперь - не датъ собраться там половцам со всей степи, напасть на них в неудобное для врага время, когда он не ждет появления русского войска, лишить подвижных степняков, любящих нечаянные нападения, их основной силы - быстроты и внезапности.

При подходе к притоку Сольниды - речушке Дегей] на краю поля появились большие скопища степняков. Но это уже не было неожиданным для Мономаха: он ждал их весь нынешний день и теперь ощутил то волнение, тот непонятный молодой восторг, который приходил к нему тогда, когда все им было сделано правильно и четко, когда он много и хорошо поработал и в вознаграждение за это к нему вот-вот должен был прийти успех.

Он понимал всю опасность этого часа - там, иа краю

поля, собирались тысячи вооруженных людей, и ни один из них но хотел умирать, но и с ним шли люди, которые думали не о смерти, а о жизни, о своих домах, селах, городах, женах и детях. На той стороне поля собирались люди, которых вела слепая ярость татей, пойманных с иа-. грабленным добром, здесь спокойно всматривались вдаль, качали головами, обменивались немногими словами воины, которые пришли сюда, чтобы навеки покончить со страхом и унижениями, которые приносили им ежегодные вражеские набеги, утвердить себя на родной земле.

И Мономах, и другие князья, и дружинники, и простые вой - смерды и ремесленники, еще вчера с ненавистью взиравшие на княжеских тиунов и дружинников, вирников и огнищан, сегодня шли вместе не для того, чтобы умирать, а для того, чтобы победить заклятого врага.

Половцы мельтешили вдали - то собирались огромной толпой, то вдруг растекались по самой кромке поля, то опять роились в центре.

Русское войско остановилось, и князья по ранней1 еще договоренности съехались перед ратями, обнялись каждый с каждым и поцеловались, поклявшись не посрамить 1 Русской земли и добыть победу. Потом Мономах обратился к войску. Он сидел на коне спокойный, твердый, в простых боевых доспехах, со щитом на левой руке и с саблей в правой, и всем было ясно, что князь готов самолично рубиться с половцами. Он, как всегда в торжественные минуты, слегка приподнял голову и будто бы вглядывался куда-то в даль, его становящиеся уже бесцветными глаза сузились, смотрели строго, а подбородок каменел. Мономах помнил древнюю легенду, внесенную монахом Нестором в «Повесть временных лет», о том, как Святослав Старый в решающей битве с византийским императором Иоанном Цимисхием близ Константинополя обратился со словом воодушевления к своим воинам и сказал: «Нам некуда уже деться, хотим мы или не хотим - должны сражаться. Так не яоерамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые сраму не имут. Если же побежим, то срам примем. Так не побежим же, по станем крепко, а я пойду впереди вас: если моя голова ля-жот, то о своих сами промыслите». И ответили воины: «Где твоя голова ляжет, там и мы свои головы сложим*. Тогда руссы дружно ударили на греков и победили их. Из поколения в поколение на Руси передавалось это боевое слово Святослава Игоревича, и вот сегодня Мономах, обратись к воинам, снова напомнил им о старых победах, о том, как бил Святослав хазар и ясов, греков и волжских болгар, как трепетал перед Владимиром Святославичем Константинополь и как от них, воинов Киева, Чернигова, Переяславля, столько раз бегали половецкие ханы. Но больше всего Мономах говорил о разоренных половцами селах, о спаленных городах, о том, что нет, наверное, в южнорусских княжествах домов, где бы не было родственников, уведенных в плен половцами. Русскими полоняниками сегодня торгуют во всех причерноморских городах, их видели в Сирии и Палестине, в Багдаде и Тире. «Здесь смерть нам: станем же крепко», - закончил князь, и все русские воины повторили за ним эти слова, подняв над головой копья, сабли, мечи, боевые топоры. И вослед за князьями все стали обнимать и целовать друг друга, как перед дальней дорогой, ибо дорога могла для многих из них быть уже последней. И делали это люди и близко, давно знавшие и любившие друг друга, и совсем незнакомые.

Тихо было в русском стане, каждый воин думал последнюю перед сечей думу. В челе русского войска стояли киевляне во главе со Святополком; Владимир Мономах с четырьмя сыновьями встал па правом крыле вместе с переяславцамп, ростовцами, суздальцами, смолянами, бе-лозерцами; черниговские князья встали на левом крыле.

Вот они сидят на копях рядом с Мономахом, четыре его сына - Вячеслав, Ярополк, Юрий и Андрей; Ярополк и Вячеслав уже взрослые воины, князья, владеющие столами в огромной Всеволодовой отчине; они прошли уже не одну сечу и сейчас спокойно смотрят иа собирающихся в степи половцев. Юрий - молодой, нетерпеливый; всю жизнь ему кажется, что другие обходят его; он подозрителей, завистлив, скрытен, но храбр и решителен. Раньше Юрий показывал себя лишь иа охоте - выходил на вепря и на лося; сейчас же сидел на коне в нетерпении, волновался, сумеет ли доказать всем - и от- цу с братьями, и всему воинству - свою удаль и силу. Девятилетний Андрей был напряжен и бледен. Ои тоже сидел в доспехах и на боевом коне, по рядом с ним были его дядька, несколько дружинников-телохранителей. Ан- дрею надлежало лишь вместе с отцом следить за боем. Но все равно, если половцы начнут одолевать - судьба всем будет одна в этой степной глубине - либо смерть, либо плен. Андрей как завороженный смотрел на темную кучу половцев, на своего первого врага, который вот-вот будет совсем рядом. А Мономах, видя и чувствуя каж- дого из них, кажется, вовсе и не замечал их; смотрел вдаль, па край поля и лишь однажды положил руку на плечо сидящего рядом Андрея, и тот сразу обмяк, поуспокоился.

Наконец половцы кончили метаться по степи, сбились в огромную темную быструю тучу и помчались на руссов. Наступали сумерки 24 марта 1111 года.

Половцы, которых было столько, сколько руссы никогда и не видели, на этот раз устремились и на чело, и на крылья русского войска. Князьям некогда было осмотреться, помочь друг другу, каждый против себя имел множество врагов. Удар конных лучников вновь приняли на себя пешцы, их поддержали дружины; половцы оста- повились, но не откатились назад, как они это делали обычно для того, чтобы скоро же, собравшись вновь, напасть на русское войско, а ввязались в тяжкий рукопашный бой, стараясь прорвать ряды руссов, разметать их, а потом уже истребить. К этому же стремились и русские князья. По всему берегу Дегеи стояли лязг и треск; войска стояли друг против друга насмерть, временами то продвигаясь на несколько шагов то там, то здесь вперед, то отступая, чтобы потом снова перейти в наступление. «Брань крепкая» - так назвал позже летописец эту сечу. Долгое время п руссы и половцы дрались не дрогнув, но наконец руссы стали одолевать, теснить половцев, слишком много их уже упало с коней, слишком узко было им здесь, привыкшим к широкому полю, к раздольному бегу своих коней, да и коня их, непривычные к этой страшной толчее, не знали, что хотят от них всадники, они толклись па месте, скалили зубы, оседали на задние ноги. Медленно, но неодолимо двигались теперь вперед

пешцы, прорубая дорогу в центр половецкого войска; конные дружинники дрались рядом, поддерживая и остерегая их. Много уже пало руссов, много и половцев.

Кончился день, и в это время половцы повернули коней вспять. И сразу же стих лязг, скрежет, треск - половцы большими толпами, сохранив многие свои силы, уходили в степь и скоро растворились в сиреневой дали.

Битва закончилась, враги бежали, но война не кончилась; когда она начнется снова - этого сегодня не мог сказать никто, может быть, через несколько дней, а может быть, этой же ночью.