Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова

Я уже не различала, куда она идет. Чем бы ни было это помещение — исход для меня будет один. Что дворец, что тюрьма. Караульные склонились у кованых дверей. Мы вошли в небольшой зал, и я мысленно содрогнулась, увидев посреди знакомый черный ящик. Метатор.

Повисла удушающая тишина, которую нарушал лишь звук моих шагов. Будто тяжелые капли воды падали на дно глубокого колодца. Ее шагов… Этери выпрямилась так сильно, что заломило спину. Задрала голову, оглядывая склонившихся перед ней. В основном — гвардия архона, располагавшаяся по периметру уже знакомого мне зала с портретом. Но сейчас портрета на месте не было, отчего голая стена казалась особенно пустой и необъятной. Похоже, изображение устарело, перестало соответствовать действительности.

У метатора подобострастно лоснился Зорон-Ат, бликуя взмокшей лысиной, а у меня внутри, при одном взгляде на этот зловещий тандем, все обрывалось снова и снова. Сомнений не было — меня закроют в ящике, и я перестану существовать. На этот раз — наверняка. Но медик, казалось, переживал. То и дело бросал на меня беглые многозначительные взгляды, посматривал на часы и, кажется, снова и снова обливался потом.

Этери заметила пустующее кресло архона, сделала несколько шагов и встала рядом, опустив руку на высокую спинку. Казалось, она просто не решилась занять его. Лишь тогда присутствующие разогнулись. Теперь все растворялось в зловещей плотной тишине, как в банке с кислотой. Все замерли, будто закаменели.

Стерва смотрела прямо перед собой, на пугающий черный ящик. Казалось, не могла налюбоваться в нетерпеливом предвкушении. Сейчас, в этом зале, он казался маленьким, узким, особенно рядом с медиком, который, разжирел с нашей последней встречи еще больше. Черный гроб с металлическими скрепами. Сбоку, в окне держателя — пустая колба. Совсем такая же, в какой была заперта эта бестелесная тварь. Если от меня хоть что-то останется — оно наверняка поместится внутри этого стекла. А что потом?

Я не выдержала, спросила:

«Ты что-нибудь чувствовала, когда была в колбе?»

Этери не ответила, лишь еще выше задрала подбородок. Кажется, она все время ждала, что я начну умолять, биться в истерике. Но мною владело оцепенение. С каждой минутой реальность становилась все более иллюзорной, искусственной. Мое сознание пыталось оградиться. И каждое мгновение казалось, что я вот-вот проснусь. Вот, сейчас… Этери больше не намеревалась разговаривать со мной, будто я уже не существовала. В мечтах она уже окончательно избавилась от меня и праздновала победу.

Она повернула голову вправо, и я увидела Нордер-Галя. За его спиной стояли два гвардейца. Прямой, гордый, со свободными руками. О том, что его статус изменился, говорили лишь срезанные нашивки на кителе — несколько металлических пластин. Стерва обещала, что он увидит все своими глазами… и он увидит.

Нордер-Галь пытался поймать мой взгляд, но я отводила глаза. Может, в нем что-то и переменилось, но в том, что моя едва тлеющая жизнь вот-вот оборвется, был виновен лишь он один. И ничто не могло искупить эту вину. Кроме, разве что, моего же спасения. Но узник Каш-Тара ничто против гвардии архона. Против самого архона. Против этой стервы, которая сильнее и опаснее собственного отца. Он тоже погиб.

Размышлять о чужой жизни было не так ужасно, как о собственной. Я знала, что меня запрут в этом черном гробу, и все закончится, но будто не понимала до конца. Наверное, это невозможно понять. Неверие и надежда на чудо будут преследовать до последней секунды.

Этери вздрогнула, когда за спиной послышался лязг металла, обернулась. Из глубины сумрачного коридора показался старик. Все присутствующие снова согнулись. На этот раз еще ниже. Согнулась и Этери, склонив голову. Но в этом жесте не сквозило почтения — я чувствовала это. Когда архон занял свое место в кресле, она приблизилась и коснулась губами его сухой смуглой руки:

— Долгой жизни моему архону и отцу.

Он ничего не ответил, лишь многозначительно прикрыл свои черные глаза, и я снова почувствовала липкие мохнатые лапки паука, забирающегося по телу. Я не знала, что это за сила, не спрашивала. И сейчас меня должно было это интересовать меньше всего. Но на плечи снова наваливалась каменная тяжесть. Почти как тогда, с той лишь разницей, что сейчас это происходило будто осторожнее. И Этери не сопротивлялась, словно позволяла. Лишь разливалось в животе знакомое тепло. Подползло к груди, поднялось до ключиц. Еще немного, и энергия вырвется, снова раздавив старика. Мне казалось, тогда он уже не встанет.

Я огляделась, насколько позволяло тело. Кажется, все присутствующие ощущали что-то похожее, я замечала, как напряглись лица стоящих у кресла гвардейцев. Но жар так и не покинул грудь, будто расползался, ослабевал. Мне казалось, что Этери сознательно удерживала его внутри, не позволяя выйти. Видно это она и имела в виду, говоря, что архон слабеет. Она могла скинуть его воздействие. И это будет означать, что она сильнее собственного отца. Только сейчас она скрыла это.

Давление исчезло, и Этери, наконец, разогнулась. Архон удовлетворенно кивнул, мне показалось, с каким-то затаенным облегчением. Сухие руки вцепились в черные подлокотники. Старик подался вперед, глядя на жирного медика:

— Ты все подготовил, Зорон-Ат?

Тот согнулся едва не до пола:

— Жду лишь указаний моего архона.

Старик вновь прикрыл веки, кивнул:

— Я приказываю начинать.

Этери едва заметно дернулась — я уловила это. Неужели она волновалась?

Зорон-Ат вновь подобострастно поклонился, обливаясь потом, активировал панель метатора, и по залу поплыл тихий протяжный гул, похожий на отголосок удара по толстой железной балке. Осветилась ниша с колбой, и я вся внутренне сжалась. Мне казалось, если бы мое тело подчинялось мне — я бы рухнула без чувств.

Этери завела руку на талию, отстегнула распашную юбку, оставшись в облегающих штанах. Зорон-Ат разогнул железные скрепы и откинул крышку метатора, являя непроглядное черное нутро, похожее на бархатную бездну. Этери повернулась к Нордер-Галю, губы скривились в улыбке. Я видела, как он побледнел, посерел, слившись со своими волосами, как в глазах почти исчезли зрачки. Это выдавало крайнюю степень эмоционального напряжения.

Этери развернулась, сделала шаг назад, вставая в ящик. Обратилась ко мне совсем тихо:

— Прощай.

Последнее, что я увидела — как полоска света истончилась до тех пор, пока не приобрела толщину волоса и не исчезла вовсе.

Темнота, отсекающая звуки и пространство. Я вновь была зажата в зловещем ящике, будто в плотной непроглядной гудящей субстанции. Я не помнила, как все это было в прошлый раз, словно кто-то заботливо вырезал эти моменты из памяти.