Последнее поколение - Юлия Федотова

…Да, давно не случалось в Совете ситуации столь неприятной! С одной стороны, услышанное ни для кого из присутствующих новостью не было, в общих чертах о происшествии знали все. С другой — они не ожидали, что дело, не ограничившись обычной, скрытой междоусобной грызнёй, примет столь явный характер и дойдёт до прямых обвинений. Теперь им нужно было как-то на них реагировать, и это вызывало замешательство.

Здоровой, естественной реакцией стало бы возмущение. Но чему именно возмущаться? Разбойным действиям соратника Кузара, повлекшим гибель лояльных граждан? Но такова была обычная практика взаимоотношений внутри Совета, и каждый из собравшихся был повинен в чьей-то смерти, пусть и не собственной рукой причинённой — только начни припоминать друг другу грехи — конца-краю не будет (это лишь со стороны могло показаться, будто бы служба при Штабе менее опасна, чем на передовой, на деле же люди гибли и гибли под беспощадными колёсами машины государственной власти)! Дерзкому клеветническому навету со стороны цергарда Эйнера? Но как там ни крути, не похож парень на безумца, и если уж решился сыграть в открытую, значит должен располагать неопровержимыми доказательствами Кузаровой вины.

Плюс ко всему, эта дикая история с пришельцами: верить — не верить? А если поверишь — чего ждать, чего бояться, и как бы не выставить себя дураком? Не поверишь — тоже легко в дураках не остаться, упустить свой интерес… Короче, проблема выбора: кого считать меньшим злом — Эйнера или Кузара. Ох, нелегка задача!

Но как-то надо было её решать, не сидеть же молча остаток дня? И, как всегда в особых случаях, инициативу взял Ворогу:

— Соратник Кузар, что… — он хотел сказать, по давней судейской привычке: «Что вы можете сказать в своё оправдание?», но предпочёл более дипломатичную формулировку, — …что вы хотели бы ответить соратнику Эйнеру?

— Чтобы катился в топь ко всем болотным чертям! — сдали-таки нервы у Урпета-Штыря. Если бы не зашла речь о перерезанных глотках, никогда цергард Кузар не повёл бы себя на Совете столь некорректно. Беда его была в том, что он счёл себя уличённым в криминальном прошлом и оттого безнадёжно проигравшим. Лет десять-пятнадцать назад его и это не остановило бы, но — годы, годы берут своё, стремительно и беспощадно… Закончил совсем уж по-уголовному: — Чем докажешь?!

— Содержимым общей изоляционной камеры исправительного лагеря № 2-АР-У, — не медлил с ответом Эйнер. — Господа-соратники, вы можете в любой момент послать своих людей, убедиться в справедливости моих слов… а вы зря дёргаетесь, любезный соратник Кузар, — усмехнулся он, заметив, как рука старого уголовника потянулась к кнопке индивидуального коммуникатора, — моих агентов на территории лагеря в данный момент ровно столько же, сколько и ваших. Устранить проблему по-тихому вам не удастся. Может, обойдёмся на этот раз без кровопролития?

В общем, наметился временный выход. Задержанных, будь они пришельцы из космоса, вражеские шпионы или законопослушные граждане, надо вернуть в контрразведку, а там уж разбираться сообща, кто такие и что к чему.

… Наверное, ни одной живой душе за всю историю Церанга не выпадало такой чести — быть этапированными из одного места лишения свободы в другое в сопровождении такого количества высокопоставленных особ! Пятеро членов Совета цергардов Федерации из девяти, включая Эйнера, Азру, Добана Ворогу и самого похитителя — Кузара, сочли нужным присутствовать при этом мероприятии лично. Последний также рассчитывал на Репра, но тот предпочёл уклониться. Он решил для себя, пока держаться в стороне от сомнительного родственничка, чтобы самому ещё больше не запачкаться.

Соратник Хрит тоже сперва собирался присоединиться «к компании», а потом передумал — ну их к чёрту! И без него обойдутся. Улучив момент, подпихнул своего плечом:

— Ну, ты как, ничего?

— В норме, — кивнул тот. — А тебе как, понравился наш пиявочный садок?

— Угу, — мрачновато буркнул Хрит. — Напиться хочется. Пойду, напьюсь. Справишься один, или с тобой поехать?

— Я-то справлюсь, чего теперь. А тебе опять от жены достанется! Подумай!

Да, так уж оно было, и немногие о том знали, что Хрит Фогл-ат, лучший из профессиональных убийц Федерации в постылой своей домашней жизни был едва ли не подкаблучником.

— Вот ещё! — он пренебрежительно повёл плечом, сделал важную физиономию. — Наплевать! Пусть только рот раскроет! Я теперь не абы кто — Верховный цергард Федерации. Меня… уважать… нужно… — последние слова собеседник еле расслышал, так упал вдруг голос «Верховного цергарда»! Вспомнил, вспомнил, наконец, дядька Хрит, что о новом своём назначении до сих пор не удосужился сообщить жене!!! Уже четыре дня прошло!!! Вот если сама узнала — ох, что будет!!! Определённо, надо напиться! Одно к одному!

Однако, и напиться не пришлось — не достал. Жил в доме на углу Федеративной и Патриотической (бывшей Водовозной) один скользкий плешивенький человечек. Лучевой удар лишил его волос и здоровья, честно трудиться во благо Отечества он не мог. Соответственно, и государственного пайка не получал. Приходилось искать иные средства существования, и в этом он преуспел, будучи глубоко убежденным, что указы для того и пишутся, чтобы их нарушать. В его случае речь шла об «Указе о Трезвости». Удивительный дар был у плешивого человечка — умел гнать белый спирт буквально из всего, что худо-бедно поддаётся ферментированию. Их хверсовых очисток, к примеру. Каковые очистки сбывал ему из-под полы за процент от прибыли судомой из общественной столовой при седьмом пороховом заводе.

Служба Внешней безопасности в лице бывшего агарда Хрита о деятельности преступной группировки была прекрасно осведомлена, и как могла, деятельность эту покрывала. Потому что, хоть и входило спиртное в паёк контрразведчиков — было предписано для успокоения нервов, в связи с особо опасной работой — но в таком скромном количестве, что напиться им было никак не возможно. В результате, не только не успокаивались нервы, но ещё больше расшатывались: раздразнишь себя пайковой скляночкой, душа требует продолжения — а где взять? Известно: на углу Федеративной и Патриотической. Притом в полцены — за «протекцию».

И пошёл дядька Хрит, сразу после Совета, знакомым маршрутом. Как был в новёхонькой, первого срока, форме Верховного цергарда Федерации, так и пошёл. И не сразу даже сообразил, чего это на него люди оглядываются? Хотя, они его и без формы уже узнали бы — по официальному портрету. Со всех плакатов на дверях общественных зданий, со всех листовок на тумбах официальных объявлений глядел на дядьку Хрита его портрет, красивый и важный, много лучше оригинала, но всё-таки безошибочно опознаваемый. Вот понавесили, подумалось с неудовольствием. На каждом углу, как уголовного, только что подписи «разыскивается опасный преступник» не хватает! Ох, непросто станет работать по профессии, при такой-то известности! Так думал дядька Хрит, и только через три квартала сообразил, что думает глупость.

В конце же четвёртого квартала его ждало горькое разочарование. Опечатанная дверь. Пятна плохо замытой крови на лестничной клетке. Следы волочения у подъезда. Характерные отпечатки протекторов автозака. Добралась-таки Внутренняя безопасность до злачного места! Не иначе, добрые соседи исполнили свой гражданский долг! Смачно плюнув с досады, Верховный цергард Федерации побрёл до дому.

Обычно шумное семейство встретило отца глубоким молчанием. Притихшие, жались по углам дети. Дверь открыла САМА.

Это была мощная, широкоплечая и широкобёдрая баба, весьма упитанная, не смотря на трудное военное время — откормилась на штабных пайках. А было время — как тростиночка ходила, как аристократка… Но пять детей — это пять детей. Ничего от неё прежней не осталось, и он её давно уже не любил, и она это знала, но не особо печалилась. Она родила для Отечества пятерых будущих солдат, и требовала от мужа и прочих окружающих уважения. А любовь — это для молодых и глупых.

И вот теперь она встречала его на пороге, одна рука в бок, в другой — листовка, не иначе как с тумбы ободранная, губы аж белые от злости, и подсинённые пороховой настойкой волосы нечёсаны, торчком стоят, как у болотной ведьмы Зупы из сказки.

— Это как понимать?!!

— Так и понимай, как видишь, — пробурчал муж. — Что тебе не нравится? Паёк больше будет.

— Что мне не нравится?! Ах, что мне не нравится?!! — и пошло-поехало: почему сразу не сказал, четыре дня прошло, от соседок только и узнала, вся Федерация знает, только родная жена, как последняя дура, не при делах, её поздравляют, а она глазами хлопает, и так далее, и в том же духе, и по второму кругу, и по третьему…

Женщина орала, брызгала слюной, а он её и не слушал даже, не замечал почти — за долгие годы совместной жизни научился пропускать истерики мимо ушей. Он сидел на пустом оружейном ящике, приспособленном вместо табурета, думал о том, что одно только короткое отработанное движение — и не станет ничего этого. И вместо голосящей растрёпанной бабы в грязном халате второго срока (от тётки по наследству достался, донашивает) будет грузная молчаливая тушка с неестественно вывернутой шеей. И никаких последствий. Замнут дело. Потому что — Верховный. Высшая власть.