Шестой океан - Николай Гомолкo

— Зина!

— Наташка! — воскликнула та, не веря своим глазам. — Ты ли это?

Они поцеловались, и Зина отступила на несколько шагов, чтобы лучше рассмотреть подругу.

— Вот какая ты стала! Повзрослела, стала красивее и даже, кажется, вытянулась.

Наташа отмахнулась.

— Это каблуки. Уже не расту. Растут только годы — и впрямь взрослеем… Веди показывай, где живешь. И лучше о себе расскажи. Может, есть причина поздравить? — хитровато намекнула Наташа.

— Ой, не говори, Наташка. Рано вроде бы замуж. А? И страшно. А вдруг ошибешься… В век электронных машин, знаешь, нельзя ошибаться… Вот мое жилище, — сказала Зина, пропуская вперед подружку. — Скромно, но одной хорошо.

В комнате было уютно и пахло мягкими духами. Здесь, возле небольшого стола стояли два стула, над аккуратной чистенькой кроватью висело круглое зеркало, в углу — диванчик с двумя вышитыми подушками.

— В самом деле хорошо. Удобно, тихо, уютно, — искренне призналась Наташа. — В Минске у меня тоже была комната. А вот уюта недоставало…

Черные ниточки Зининых бровей взметнулись, выражая удивление. Она подошла к подруге, взяла за руку, спросила:

— Ты говоришь о Минске… в прошлом времени: «была»?

— Да, я в Минск больше не вернусь. Так уж получилось… Хочешь, расскажу кое-что?

— Подожди, я поставлю кофе, — прервала ее подруга, — Ты с дороги, проголодалась поди. За столом и расскажешь.

Наташа осталась в комнате одна. Сначала она рассматривала вышитые цветы на подушках, потом подошла к столу, заметив на нем портрет подруги. Зина на фотографии, прищурив глаза, лукаво улыбалась. Ничего не скажешь, красивая! Наташа невольно протянула руку к портрету, и вдруг из-под рамки выпал конверт. Она было хотела положить его на место, но одного взгляда хватило ей, чтобы прочитать в нижнем углу конверта два слова: «Виктор Машук…»

Наташу будто кто-то ударил по щекам. Виктор пишет письма Зине?! Задрожали руки. Лицо вспыхнуло огнем.

В коридоре послышались шаги. Наташа поставила на место рамку с портретом, провела ладонью по лицу. Удастся ли ей скрыть свое волнение?

Зина, мурлыкая новый мотивчик, вошла в комнату, ловко накрыла стол, достала из небольшого шкафчика чашки с блюдечками.

— Ну, вот и готово!

Наташе все здесь уже казалось чужим. Хотелось поскорее выбежать на свежий воздух, на улицу. Но так ли все это, как она думает? Может, Виктор написал Зине деловое письмо. Может, оно первое и последнее. Конечно, так оно и есть — он ведь признавался в глубокой и искренней любви к ней, Наташе! Эта мысль немного успокоила ее. Она вздохнула и спросила:

— Тебе Виктор часто пишет?

— Часто, — улыбнулась подруга. — У меня писем целая пачка накопилась. После того, как вы поссорились, он пишет только мне и, когда бывает в Москве, заходит.

— Поссорились? — удивилась Наташа и тут же спохватилась — она же выдавала себя! Чтобы успокоить подружку, она печально добавила: Получилось очень несуразно, из-за пустяка… — Потом, минуту помолчав, резко повернулась к Зине. — Покажи, пожалуйста, хоть одно письмо. Ты можешь это сделать?

Зина встряхнула черными волосами.

— А почему же нет? Могу. Пишет он красиво, от сердца…

Зина открыла чемоданчик, достала несколько разноцветных конвертов. С нарочитой гордостью в звонком голосе прочитала:

«Я полюбил тебя с первого взгляда. Я тогда уже понял: нелегко мне будет завоевать тебя. Так оно и получилось. Ты была жестокой, недоступной. Но это меня еще больше разжигало. Бурная юношеская влюбленность сменилась настоящей любовью. Я не жил, а мучился. Ты упрекала меня Наташей. Что ты, голубка! Разве можно сравнить ее с тобой. Она — обыкновенная, как и все. В ней нет ничего особенного. Я не любил ее, а только был благодарен ей за спасение…»

— Довольно! — глухо проговорила Наташа и выхватила из рук подружки письмо, исписанное ровными, аккуратно выведенными строчками. — Это ложь! Мне стыдно слушать! Если хочешь знать — мы никогда с ним не ссорились, он мне до последнего времени писал такие же письма. Пойми, Зина, так поступают… — Наташа хотела сказать «нечестные», но произнесла иное: — так поступают не совсем честные люди..

Зина отшатнулась, опустилась на кровать.

— Я тебе не верю, — с трудом проговорила она. — Покажи письма!

— У меня их не меньше, чем у тебя, Зина, — как будто жалуясь, сказала Наташа. — И тебе и мне он лгал. — Она открыла свою сумку, достала перевязанную красной лентой пачку аккуратно сложенных писем. — На, полюбуйся!..

Зина лихорадочно развернула первый попавшийся листок. Да, это была правда! Зачем он все это делал? Зачем давал клятвы и обещания? Ему хотелось насмеяться над девичьей гордостью…

— Негодяй! — сказала она тихо и отвернулась от окна.

Наступили сумерки. Небо посинело. Сюда, на двадцатый этаж, едва долетал шум автомашин и троллейбусов с улицы. Там, внизу, жил своей привычной веселой жизнью многолюдный Арбат — любимец москвичей. Зина смотрела на выступ дома, что стоял на другой стороне улицы, на каменные изваяния каких-то фигур, с давних пор застывшие возле портика. В молчании прошло несколько томительных минут.

— Тебе тяжело? — вдруг спросила Наташа, обнимая подругу за плечи. — Мне тоже. Не будем думать об этом. Вон и кофе остывает…

А себе она твердила одно: «Успокойся, Натка, возьми себя в руки. Натка, не распускай нюни…»

— Знаешь, давай-ка выпьем, Наташа, не кофе, а «Мукузани», — вдруг сказала Зина и, принужденно улыбаясь, добавила: — Есть такое грузинское вино «Мукузани».

— Я твоя гостья. Что поставишь на стол, то и хорошо.

Как все необычно в жизни: случится у тебя горе тоскуешь, терзаешься, не находишь места. Все, кажется, кончено. Но стоит пойти к друзьям, открыть перед ними душу рассказать о невыразимой боли, как сразу же становится легче, будто друзья берут на свои плечи часть тяжелой ноши.

Что-то подобное происходило и с Наташей.

Девушки сидели за столом, сначала молчаливые, задумчивые, не находя для продолжения беседы ни слов, ни чувств. Потом что-то сказала Зина, Наташа ей поддакнула — и вновь слово за слово потекла задушевная беседа.

Незаметно, исподволь они вернулись к наболевшей теме и сошлись на том, что письма Виктора нужно уничтожить, сжечь.

Так и сделали. Не долго думая, Зина зажгла газовую плитку, и через минуту, будто совершая какой-то таинственный обряд, они держали над синим трепещущим пламенем аккуратно исписанные листки. Пламя, гудя, бежало вверх по бумаге — и мгновенно таяли, исчезая, коварные строки…

Глава восьмая