Всадники - Жозеф Кессель

— А эти собаки? — почему-то заволновалась Серех. — Ты разве не понимаешь, почему они так воют?

Мокки прислушался вновь:

— Разве что из-за мертвеца?

— Да. Пришел караван, чтобы похоронить его здесь, — и кочевница заторопилась. — Пойдем же!

Глаза Серех засветились, словно от радости. Саис принялся обматывать голову грязным куском материи, который заменял ему чалму и думал при этом: «Вот, таковы все женщины. Ни на что они не глазеют с таким любопытством, как на похороны. Ни роды не возбуждают у них такого интереса, ни даже свадьба».

— Ты что же, больше не боишься? — спросил он ее.

— Еще чего! — ответила ему Серех искренне удивившись. — Сейчас же день, а там просто мертвый, которого хоронит его племя. Пойдем!

Выйдя из палатки, они остановились ослепленные светом солнца. Зернистая пыль, голые, покрытые снегом и льдом, скалы — все потонуло в белом, резком сиянии холодных лучей. И Мокки подумал: «Молитва… я забыл помолиться… забыл! Аллах накажет меня за это!»

Схватив Серех за плечи, он развернул ее в сторону востока и почти бросил ее на землю.

— Проси всевышнего, чтобы он простил нам наши грехи, — воскликнул он и сам начал произносить слова молитвы.

Серех его совсем не слушала. Прижавшись лбом к земле, она не думала ни о чем другом, только о похоронной процессии. Когда оба они поднялись с колен, и в свете утра предстал перед ними тот самый холм, с выстроенными на нем гробницами, — он не показался им таким уж устрашающим, как в темноте ночи.

Тонкая струйка дыма поднималась к небу между стенами гробниц, примыкавших друг к другу.

— Надо бы сходить к ним. Может им что-нибудь нужно? — заколебался Мокки.

— Да помолчи же! — оборвала его Серех. — Вот опять… Слышишь?

В этот момент раздался такой душераздирающий крик и стенания, что заглушил лай собак. Серех прижала руки к груди и горько заголосила, пытаясь перекричать траурный плач. Сорвавшись с места, она бросилась в эту сторону, чтобы смешаться с толпой плакальщиц. Мокки проводил ее взглядом и, когда она исчезла за холмом, пошел в сторону дыма от костра и нашел в нише спящего Уроса и Гуарди Гуеджи с закрытыми глазами. Но Джехол уже проснулся.

«Он наверняка хочет пить» — подумал Мокки и зашептал:

— Сейчас, сейчас, мой принц. Как только они проснутся, ты получишь чистую, вкусную воду.

Он ожидал, что Джехол поприветствует его легким движением или же ржанием, как он это делал всегда, но ничего такого не произошло. Мокки попытался тихо посвистеть, как раньше, когда Джехол был еще совсем маленьким жеребенком на тонких ногах, — это был язык, который принадлежал только им двоим. Никогда он не игнорировал этот призыв саиса. Но в это утро Джехол, казалось, не слышал его, он смотрел в сторону, равнодушный и чужой.

«Как вчера, когда я хотел сбросить Уроса с лошади… Этот конь никогда ничего не забывает»

Огорченный, он покинул обоих спящих и пошел вслед за Серех, вокруг холма.

Чем дальше он удалялся от стен гробниц, обращенных к востоку, тем длиннее становились тени отбрасываемые каменными стенами у подножия холма, и Мокки боялся заходить в их темноту. Но через некоторое время он заметил, что ряды гробниц стали редеть: теперь они доходили только до половины высоты этого холма-пирамиды.

«Ах, вот в чем дело, — понял саис, — они стараются строить свои гробницы так, чтобы они были повернуты к восходящему солнцу. А тут, на западной стороне, много еще совсем свободного места»

Он побежал быстрее и оказался на пустой площадке. Оттуда он и заметил караван.

Это были пуштуны, человек пятьдесят или шестьдесят. Все они шли к кладбищу пешком. Мужчины, как обычно, несли ружья, чьи приклады были украшены серебром, но вопреки всем обычаям, не мужчины возглавляли процессию, а женщины. Они оттесняли мужчин в сторону, невзирая на их ранг или возраст. Закрыв глаза, женщины кричали, вопили, безостановочно причитали, расцарапывая себе лица, вырывая волосы и ударяя кулаками в грудь. Но в то же время странное выражение какого-то надсадного удовольствия читалось на их лицах…

Мокки не нашел Серех среди этих женщин. Но взглянув в самый конец процессии, он заметил трех верблюдов на одном из которых сидела женщина: вся закутанная в черную шаль. Прижимая к своей груди какой-то маленький сверток, она была единственной, кто не шел пешком, единственной, кто не произносил ни звука: матерью мертвого ребенка. Мокки все всматривался в ее лицо, в ее плотно сжатые губы и никак не мог понять, откуда же исходят эти вопли и крики, которые перекрывают плач всей толпы? Наконец, сбоку от верблюда, он разглядел женскую фигурку.

Прижав голову к колену матери, она дико вопила. Мокки совсем ее не узнал, лишь когда она прошла мимо него, он понял, что это была Серех. Им вослед бежали два больших пса с отрезанными ушами, и их вой довольно точно совпадал с плачем и причитаниями женщин. Замыкали процессию — стада.

Мокки увидел, как все идущие остановились и стали кругом на небольшой площадке, которая видимо служила местом обычного привала для караванов.

Плакальщицы все еще кричали и голосили. Мужчины освободили верблюдов от груза и быстро разбили палатку. Верблюд, который нес мать и ее мертвого ребенка, опустился на землю и женщина, по-прежнему не издавая ни звука и прижимая к груди сверток, спустилась со спины животного, а потом медленно направилась в сторону палатки, в которой и скрылась. В ту же секунду прекратился и плач, и вопли.

Женщины, с разорванными одеждами и окровавленными лицами, попадали на землю как подкошенные, и только самая старшая из них осталась стоять на ногах, и переведя дух громко приказала:

— Принимайтесь за работу. Надо накормить детей и мужчин. Очень скоро мы продолжим наш плач.

Серех сидела на корточках возле палатки, когда Мокки дотронулся до ее плеча. Она повернулась к нему, и саис не узнал ее взгляда, настолько мягким и нежным он был в эту минуту. А когда она заговорила с ним, то в ее голосе зазвучала горечь и печаль:

— Большой саис, ах, большой саис, — забормотала она, — я очень хочу родить детей. Конечно, я была несколько раз беременна, но все время от мужчин, которые не стоят даже воспоминаний, которые били меня, и которые не были моими… Мои травы всегда помогали мне избавиться от такой беременности, но ты знаешь… Всегда, всегда это приносило мне такую боль и отчаянье!

Она посмотрела на детей, которые играли возле палатки, ссорились, и кувыркались в пыли, затем поднялась и, обняв Мокки за плечи, зашептала:

— От тебя, я хочу детей от тебя… да… они будут красивыми… очень красивыми…