Джерри-островитянин. Майкл, брат Джерри - Джек Лондон

— Этот парень не очень-то хорош, — заявил старший носильщик своему помощнику после ухода Дель Мара. — Он больно лоснится. Я никогда не любил жирных брюнетов. Моя жена — брюнетка, но, благодарение Создателю, ее кожа не лоснится.

— Верно, — согласился помощник. — Я таких ребят знаю. Если ткнут в него нож, то и тогда не покажется кровь. Потечет сало.

Излив свои чувства, они немедленно угостили Майкла еще большим количеством мяса, но он не мог проглотить ни кусочка — так велико было желание увидеть баталера.

Тем временем Дель Map послал в Нью-Йорк две телеграммы. Одна была адресована в школу дрессировки Гарриса Коллинза, где находились его собаки на время его отсутствия.

«Продайте моих собак. Вы знаете, что они умеют делать и какова их стоимость. С ними кончено. Вычтите за содержание, остаток передадите при встрече. Везу чудо-собаку, все прежние номера меркнут. Это — боевик. Увидите сами».

Вторая телеграмма была адресована его агенту.

«Приступайте к делу. Рекламируйте вовсю. Известите всех. Успех обеспечен. Боевик. Назначайте цены выше повышенных цен. Подготовьте к моему приезду выступления с моей собакой. Вы меня знаете. Знаю, что говорю. Повышенные цены все время, где бы мы ни выступали».

Глава XXIII

Затем появилась клетка. Увидев Дель Мара, входящего в кладовую с клеткой в руке, Майкл сразу подозрительно отнесся к ней. Минутой позже его подозрения оправдались в полной мере. Дель Map предложил ему войти в нее, но Майкл отказался. Ловким движением схватив его за ошейник, Дель Map приподнял его и сунул в клетку, вернее — просунул в клетку часть туловища, потому что Майкл уперся передними ногами в порог. Дрессировщик не терял времени. Кулаком свободной руки он быстро ударил по передним лапам. От боли Майкл поднял лапы — и в следующую секунду оказался уже внутри. Он рычал от негодования, яростно и тщетно бился о прутья клетки, а Дель Map тем временем запирал дверцу.

Затем клетку вынесли и поставили на грузовик среди прочего багажа. Дель Map, заперев дверцу, исчез, и Майкл остался на грузовике с двумя незнакомыми ему людьми. Дорогой грузовик подбрасывало на всех камнях. Клетка была мала, и Майкл едва помещался в ней и не мог вытянуть головы. Крышка давила на голову, грузовик при каждой выбоине подскакивал со своим грузом, и голова Майкла больно ударялась о крышку клетки.

Кроме того, клетка была коротка, и Майкл был вынужден упираться носом в прутья. Выскочивший из-за угла автомобиль заставил шофера внезапно затормозить. Клетка сразу остановилась, и Майкл стремительно полетел вперед. Затормозить свой ход он не мог, единственный тормоз, находившийся в его распоряжении, был его нос, и Майкл остановился только тогда, когда ткнулся носом в прутья.

Он пытался устроиться лежа на этом небольшом пространстве, хотя при толчках его губы с силой прижимались к зубам, были порезаны и сочились кровью. Но худшее было впереди. Одна из передних лап выскользнула через прутья и осталась на дне грузовика, где с визгом и скрипом подпрыгивали чемоданы. При толчке ближайший чемодан покачнулся и слегка сдвинулся с места. Качнувшись на прежнее место, чемодан придавил лапу. Майкл взвыл от неожиданной боли и инстинктивно, изо всех сил пытался втащить раздавленную лапу обратно в клетку. Пытаясь втащить лапу, он вывихнул себе плечо, и боль поэтому только усилилась. Майклом овладел страх, свойственный всем животным и людям, — страх западни. Он вышел из себя, бешено бился в клетке, напрягая все связки и мускулы поврежденного плеча и лапы. Положение все ухудшалось, и боль становилась все невыносимее. Майкл даже вцепился зубами в прутья, стараясь достать чудовище, захватившее в плен его лапу и не желавшее ее отпустить. При следующей выбоине чемодан качнулся как раз настолько, что Майклу удалось бешеным усилием вытащить из-под него лапу.

На вокзале клетку сняли с грузовика. Носильщик был не груб, но так небрежен, что клетка выскользнула из его рук и перевернулась; ему удалось подхватить ее на лету, пока она еще не успела удариться об асфальтовый пол. Но Майкл беспомощно скатился вниз, на другой конец клетки, и всей тяжестью тела налег на поврежденную лапу.

— Так, — сказал немного погодя Дель Map, добравшийся до платформы, где стояла тележка, нагруженная назначенными к отправлению вещами, между которыми находилась и клетка Майкла. — Тебе, никак, раздавило дорогой лапу. Ладно, это научит тебя не высовывать лап наружу.

— Коготь-то пропал, — заявил один из приемщиков багажа, только что рассмотревший лапу через прутья клетки. Дель Map наклонился для более точного исследования.

— Да, и весь палец тоже, — сказал он, вытаскивая карманный нож и открывая лезвие. — Я приведу все в порядок в один миг, если вы мне поможете.

Он открыл клетку и вытащил Майкла своим обычным приемом. Майкл, задыхаясь, боролся, выбивался из рук и колотил по воздуху как поврежденной, так и неповрежденной лапой и только увеличивал этим свои страдания.

— Держите лапу, — командовал Дель Map. — Готово, с одного раза. Больше резать не понадобится.

Операция была кончена в один маг, и Майкл был водворен обратно в клетку, имея на один палец меньше, чем при своем появлении на свет. Кровь лилась из раны, нанесенной жестокой, но умелой рукой, и Майкл лежа зализывал ее; он был совершенно подавлен сознанием ужасной судьбы, ожидавшей его в близком будущем. Никогда еще за всю его жизнь с ним так не обращались. Размеры клетки сводили его с ума, напоминая западню. Он попал в западню и беспомощно сидел в ней, в то время как самое страшное на свете случилось с баталером — очевидно, он был поглощен небытием, уже поглотившим Мериндж, «Эжени», Соломоновы острова, «Макамбо», Австралию и «Мэри Тернер».

Вдруг издали донесся невероятный гам и шум, и Майкл в ожидании новой катастрофы насторожил уши и весь ощетинился. Шум этот производила целая свора лающих, визжащих и воющих собак.

— Черт побери! Опять эти проклятые цирковые собаки! — проворчал приемщик, обращаясь к своему подручному. — Хоть бы издали закон против дрессировки собак! Это просто мерзость!

— Это труппа Петерсона, — сказал другой. — Они прибыли при мне на прошлой неделе. Одна из них околела дорогой, и, насколько я понимаю, она была избита насмерть.

— Очевидно, Петерсон задал ей здоровую трепку в последнем городе, а затем бросил в клетку к остальным собакам и спокойно предоставил ей околевать дорогой.

Шум увеличился, когда собак из вагона перенесли на ручную тележку; едва тележку подкатили ближе к Майклу, он увидал гору нагроможденных друг на друга клеток с собаками. Тридцать пять собак различных пород — главным образом полукровок — помещалось в этих клетках; и что этим собакам приходилось далеко не сладко, было видно по их поведению. Некоторые выли, другие визжали, третьи ворчали или огрызались друг на друга через прутья клеток; многие же были настолько подавлены, что лежали без сил и не подавали голоса. Некоторые лизали поврежденные лапы. Маленькие, более мирные собаки были напиханы по две в одиночные клетки. Полдюжины борзых сидели в двух более крупных клетках, но размер и этих клеток никак нельзя было признать достаточным.

— Это собаки-акробаты, — сказал первый багажный приемщик. — Поглядите только, как он их укомплектовал. Петерсон не станет платить за багаж больше, чем полагается. Этим собакам требуется вдвое больше места. Воображаю, что за пытка для них эти переезды из города в город.

Но приемщик не знал, что и в городах эта пытка продолжается, что и в городах собаки содержатся в этих маленьких клетках и что фактически они являются пожизненными пленниками. Только в редкие часы представлений они выпускаются из клеток. С коммерческой точки зрения, хороший уход за собаками не окупался. Собаки-полукровки дешевы, и гораздо выгоднее заменить околевшую собаку новой, чем ухаживать за ней и беречь ее здоровье.

Приемщик не подозревал, что Петерсон отлично знал: изо всех тридцати пяти собак его первоначальной труппы, набранной им четыре года назад, не сохранилось ни одной и ни одна из этих собак не покинула его труппы. Единственным путем из клетки и из труппы была смерть. Но Майкл не знал даже и того, что было известно приемщику. Он знал лишь, что здесь — царство страданий и мук и что, по-видимому, его ожидает та же участь.

Воющих и визжащих собак перенесли в багажный вагон, и вместе с ними поехал и Майкл. В этом собачьем аду ему пришлось провести около суток. Поезд шел на восток, и в каком-то большом городе собак выгрузили; Майкл продолжал свой путь в более спокойной и комфортабельной обстановке, хотя его поврежденная лапа продолжала болеть, и при передвижении клетки по вагону рана открывалась снова.

Что все это значит, почему его держат в этой отвратительной клетке и зачем везут в этом ужасном вагоне, Майкл не спрашивал. Он принимал это, как принимал все другие горести, выпадавшие ему на долю. Такие вещи случались. Такова была жизнь, а в жизни много зла. Объяснений он не искал. Он встречался с явлениями и иногда понимал, как они происходят. Подлинная сущность вещей оставалась за пределами его сознания. Вода была мокрая, огонь — горячий, железо — твердое, мясо — вкусное. Он принимал явления так же спокойно, как принимал вечное чудо света и темноты: они были чудом не больше, чем его жесткая шерсть, биение сердца или работа его мысли.