Вор черной масти - Екатерина Русак

Сзади вдруг послышался стук, как будто на землю что-то упало. Я резко встал и подошел ближе к колючке. На земле передо мной валялся... автомат!

А Фома-попугай спешил, лез с вышки вниз и тихо ругался вполголоса:

- Ай, уснул, ай, как плохо! Начальника злая, накажет, однако!

Я мог бы подобрать автомат и скрыться в зоне. Но знал, какие за этим последуют повальные шмоны. Поэтому не стал этого делать. Зачем мне автомат?

Фома, спустившись с вышки, увидел меня по другую сторону колючки. Фома попытался достать автомат через проволоку, но тот лежал слишком далеко.

- Ай, беда! - запричитал он и, посмотрев на меня, жалобно попросил: - Помоги!

Я не испытывал к Фоме чувство неприязни, но попугай, он всегда попугай. Поднять автомат и отдать ему, это означало ссучиться сразу и бесповоротно.

Но я нашелся. Пнул сильно ногой автомат ближе к проволоке на распаханную землю и произнес при этом:

- Накидали железа, пройти невозможно!

Теперь Фоме удалось дотянуться до ремня, и автомат исчез за проволокой. Фома не стал благодарить меня. Но сказал:

- Никто не видел! Черная масть, однако, я знаю!

И полез обратно на вышку. Этот случай остался нашей маленькой тайной. Я вернулся в барак и пошел держать ким[16].

20 августа 1949 года. 11 часов 48 минут по местному времени.

Индигирский лагерь Усть-Нера.

***

Трое воров внесли в барак безжизненное тело и положили его в проходе.

- Кто это? - спросил я и привстал с нар.

- Желудь, - ответил мне Белка.

- Кто этот пес[17]? За что плюнул[18]?

Я выслушал очень короткий рассказ о нелепой гибели Желудя. Его выстрелом из винтовки застрелил попугай - охранник вышки. Не за что! Желудь всего лишь вышел покурить на свежем воздухе и спокойно стоял рядом с колючкой.

Ахмет смотрел на мертвого и сокрушенно цокал языком:

- Вот беда! Был человек, и нет человека.

- Какого человека зазря погубили, - произнес Вьюн.

В барак набежали надзиратели, посмотрели на мертвеца.

- Мертв! Пуля прямо в сердце попала.

- Убит при попытке к бегству, - услышал я их разговор. Они подхватили мертвое тело и вынесли его из барака.

Я сидел, на нарах, опустив голову. Наверное, я сильно задумался. Когда я вновь поднял ее, то увидел, что на меня молча, смотрели четыре пары внимательных глаз. Воры ждали моего слова.

- Мы накажем этого попугая, шмаранем[19]! - вынес я свой приговор. - Кто против моего предложения?

Таких не оказалось. Только Ахмет сразу поник.

- Я последний год разменял, - произнес задумчиво Ахмет. - Роцкать[20] мне еще полгода осталось. Срок у меня заканчивается. Если что случится, мне еще добавят. Хозяин[21] недавно лично пообещал. Это еще значит года три... А на волю очень сильно хочется. Дни считаю до свободки.

Я его понимал. Шесть с половиной лет на Колыме - это не сахар.

- Ахмет, я все улажу. Тебе не добавят срока, - пообещал я. - Никому не добавят.

- Как? - Ахмет посмотрел мне в глаза. В его взгляде я прочитал глухую тоску и безнадежность. Этот авторитетный человек еще крепился, но был уже морально сломлен бесконечными отсидками и горестями, которые ему довелось испытать в жизни. Мне хотелось приободрить его, сказать что-то хорошее, но я не мог. Меня не поймут остальные, а жалость у нас принимается, как чувство слабости. Ну, а слабого... его топчут.

Я повернулся к Вьюну:

- Зови на толковище всех наших. Говорить буду.

Через полчаса началось заседание блаткомитета. Блатные и приблатненные начали держать воровской совет. Я сразу озадачил амбалов Ахмета:

- Когда попугай в следующий раз будет стоять на вышке? - потребовал я. - Узнайте и скажите мне!

Я посмотрел на Белку и тот еле заметно кивнул. Он врубился, о чем идет речь.

Один из приблатненных не понял меня:

- Узнаем мы. Что от того изменится? Мы, что, на вышку с заточками полезем? Попугай с автомата вмиг всех нас кончит! Не светит[22]!

Я вперил в него тяжелый взгляд:

- Когда с мое на свете поживешь, не будешь спрашивать лишнего! Сделайте, что сходка требует.

- Но я никак взять в толк не могу, что мы можем?

- Много можем, - с горячностью и каким-то внутренним подъемом произнес я. - Увидишь сам! Все увидите! Матерью клянусь! Век воли не видать! Сукой буду!

Это была страшная клятва пахана, авторитета зоны, и молодой бродяга сразу отступился.

- Теперь скажу, что придумал, - продолжал я, как ни в чем не бывало. - Устроим маленький фокус. И попугая с барабанщиком враз уберем! За друга спросим и ссучеными не станем. Да так, что никто моргнуть не успеет. По-хитрому.

Я выдержал паузу. Интерес у всех возрос многократно. Они уже знали мой прикол в Читинской тюрьме и ожидали нечто подобного. Но мои следующие слова огорошили их.

- Завтра все выходим на работу, - сказал я. Хотя я прекрасно понимал, что произнося эти слова, можно получить по ушам. Вор не только не должен делать недозволенного, но и даже думать об этом вслух.

- Фокусник, да ты что несешь? - накинулся на меня Ахмет. - Ты что, укусить[23] нас хочешь?

Я поднял руку, давая понять, что не закончил говорить. Буря негодования также быстро стихла, как и началась. Я говорил очень долго и по мере того, как мой план становился достоянием всех, лица начали светлеть.

- Вот такой фокус будет, если правильно все провернем! - сказал я последнюю фразу.

Я закончил говорить и посмотрел на Ахмета:

- Маз[24], слово за тобой!

Тот покачал головой, развел руки и ответил:

- Театр чистой воды! А давайте попробуем!

Для людей, сидящих в лагере годами это развлечение. А если выгорит, - то быть участником такого спектакля это просто фартово! Все согласились, и мы начали самое трудное, а именно: обговаривать все, даже мельчайшие детали моей забавной хохмочки.

21 августа 1949 года. 08 часов 15 минут по местному времени.

Индигирский лагерь Усть-Нера.

***

На следующий день все воры, которые только и делали, что давили нары в бараке и никуда из него кроме крайней нужды не выходили, объявили нарядчику из придурков, что выходят на работу. Нарядчик к этому отнесся довольно скептически.

Подошел к нему и я и попросился на работу в кочегарку. Нарядчик просто не поверил моим словам, решил, что ослышался. Он хорошо знал, что я в авторитете и злостный отрицала, и старался держаться от меня подальше.

- Как это? - не понял он.

- Хочу трудиться на благо страны Советов! - отрапортовал я. - Не могу больше филонить, когда вся страна в ритме коммунизма втыкает!

Нарядчик смущенно почесал затылок, ожидая от меня какого-нибудь подвоха, нерешительно сказал:

- Михаил, это самая грязная работа. Есть работа почище, полегче...