Передайте в «Центр» - Виктор Вучетич

И будто отвечая его просьбе, гулко и тяжело ударил колокол на колокольне. Низкий, стонущий звук поплыл над селом, колокол гудел, бросая в небо удар за ударом.

— Сообразил! Ах, молодец! — вскрикнул Илья. — Открывай ворота! Вперед!

Громыхая по булыжнику, бричка рванулась через площадь к церковным воротам, за ней, паля в разные стороны, вынеслись трое верхами, а за ними, петляя и припадая к земле, кинулись все остальные.

Миг — и вот уже середина площади. Зацокали по камням пули. Кто-то вскрикнул. Нырков обернулся и увидел падающего Сергеева. Подхватил его здоровой рукой и волоком потащил дальше. “Какой же ты, Петька, тяжелый… — билось в голове. — Маленький, а тяжелый… Нет, не брошу, дотащу… Все равно дотащу, чтоб вас всех…”

У самых ворот Сергеева у него перехватили двое продармейцев, рванули за руку и его самого. Теряя сознание от боли, Илья поскользнулся и рухнул наземь. И уже не чувствовал, как его, тоже волоком, втащили в открытые ворота.

Он очнулся в темноте. Открыл глаза и подумал, что наступила ночь. Было прохладно и сыро. Знобило. Попробовал привстать и оглядеться. Постепенно глаза привыкали, и тогда Нырков понял, что ошибся. Но не сразу сообразил, где находится. Слух различил чьи-то всхлипывания, тонкий детский плач. Память вернула последние ощущения: сумасшедший бег через раскаленную площадь, дым, забивший глотку, тяжесть хрупкого Петьки Сергеева и, наконец, обжигающую боль в левой руке.

Нырков машинально тронул ее и почувствовал, что она накрепко прибинтована к телу. И боль уже не горячая, она ушла внутрь и напоминала о себе только при резких, неосторожных движениях

Послышались легкие шлепающие шаги, и высокий старческий голос произнес:

— Ну, ить проснулся, милай!..

Из-за темной колонны показался старик в рясе. Он был освещен падающими откуда-то сверху лучами солнца и был похож на замшелый болотный пенек.

Еще ни о чем не думая, Нырков, словно заново рожденный, вбирал в себя новые ощущения. Дед какой-то странный, и вообще, где он, что с ним?

— Проснулся… — снова повторил дед. — Она, лекарства-та, мертвого лечить. Ну-к, а теперя выпей ету вот, выпей, не бойся.

Он протянул Ныркову кружку. Илья, не задумываясь, взял ее и вылил в рот. Обожгло, перехватило дух.

— Самогонка, что ли?

— Она, милай, она сама. На травках. Сплошная польза.

Нырков вытер рукавом рот и поднялся на ноги. Теперь он осознал, что находится в церкви, в темном ее притворе Оттого и казалось, что ночь и прохладно так. Нетвердо вышел на свет, снова огляделся. Увидев сбившихся в кучу женщин и детей, сидящих на узлах среди каких-то тряпок и мешков.

— Сей момент Матвея кликну, — сообщил дед и странным скоком заспешил в глубь церкви.

Вскоре пришли, гулко ступая по каменному полу, Баулин с кузнецом.

— Держимся, Илья Иваныч! — еще издали громко ска­зал Баулин и подтянул брюки. Лицо его было серым от дыма и гари, только очки сверкали воинственно.

— Плохо помню… — Нырков потер ладонью лысину, — Как мы выбрались-то?

— Это вот пусть Матвей Захарыч расскажет, — засмеялся Баулин, не понимая недоуменного взгляда Ныркова.

— Да чего ж тута… — замялся кузнец. — Как дым-то повалил, мы и поняли, что подобрались бандюки. Ну а коли пожар, выход один — сюды, к нам…

Нырков слушал, плохо поначалу схватывая, о чем говорил кузнец Но вскоре и для него картина прояснилась…

Оставив Зубкова внизу с мужиками, Матвей поднялся к Малышеву на колокольню. Там и встретили рассвет. Бан­дитов они заметили, едва те показались на улице — с колокольни-то далеко видать. Но затаились, решили подпустить ближе, чтоб уж бить наверняка.

Ну а когда пошли конные, раздумывать было нечего. Одна была забота: захватить их побольше да положить.

— Парень-то твой молодец. Крепкий, — говорил куз­нец. — Подтверждаю как бывший батареец.

Потом занялся огонь, и Матвей сказал Малышеву, что засевшие в сельсовете с часу на час будут пробиваться к церкви. А потому ворота надо отпереть и по первому сигналу растворять. Он, Матвей, для этого ударит в колокол. Посреди боя колокольный звон наверняка хоть на миг отвлечет внимание бандитов, чай, все же православные. Ну, а тем временем свои проскочат. Малышев же прикроет их огнем из пулемета. Выждав маленько, чтоб дыму на площадь подтянуло, так и сделали. За беглецами ринулись было с десяток верховых, но Малышев их отсек и рассеял. Вот и все.

— Другая теперь забота, — продолжал кузнец. — Бандиты, вишь ты, попов дом заняли, а с него, почитай, полдвора церковного простреливается. Носа высунуть нельзя. Храм-то, он крепкий, каку хошь осаду выдержит, дак ведь сидишь-то как мышь в западне. Главный вход мы закрыли. Через боковой выползаем.

— А это что за дед? — кивнул Нырков в сторону ушедшего старика.

— Егорка-то? — усмехнулся кузнец и показал головой. — Сторож он тутошний. Тоже пострадал, бедолага. Сгорела его халупа. Может, огонь принесло — сушь ведь, а может, кто из бандитов запалил Всего и спас-то бутыль самогона да мазь, что вас вот лечил… Как рука-то, Илья Иваныч?

— Полегче Это меня, видать, за нее дернули, когда тащили сюда. А так терпеть можно. Ты мне вот что скажи, Баулин, много наших погибло? Чего с Сергеевым?

Баулин опустил голову.

— Наповал его, Илья Иваныч, мертвого уже тащили. И у меня двоих положили насмерть. Это там, на площади. И достать-то не успели. Тут тоже потери. Но больше раненые. Убило всего троих.

— И дозорные, — напомнил Илья.

— И они, видать, тоже, — вздохнул Баулин.

— А раненые где?

— Да вот же! — Баулин показал на женщин.

Нырков сразу все понял. То, что ему показалось мешками, на самом деле были прикрытые дерюжками раненые мужики, за которыми ухаживали женщины.

“Сколько же их?” — покачал головой Илья.

— Я ведь говорил, Илья Иваныч, солдаты они в большинстве никудышные. Таких, как говорится, пуля сама на­ходит.

— Может, и никудышные, — возразил кузнец, — однако сколько атак-то отбили! Не говори… Мужик — он крепкий.

Нырков нащупал в кармане наган и сказал:

— Ну пошли на колокольню. Глянем, чего делается. Там и поговорим…

Малышев лежал на охапке сена, изредка осторожно выглядывая из-за пулеметного щитка. Спина его была белой от известковой пыли. Услышав шаги, он перевернулся на бок, и Нырков увидел его потное, в грязных кирпичных подтеках утомленное лицо. Солнце стояло в зените и пекло неимоверно.

— Живы, товарищ Нырков! — радостно воскликнул он и снова перевернулся на живот.

Нырков заметил рядом, на соломе, неразлучный малышевский маузер с приставленной к нему в виде приклада кобурой.