Сен-Жермен - Михаил Ишков

- В горы, мой юный друг, в горы. Воздух равнин стал слишком плотен для меня. Мне теперь и для легких требуется что-то легкое, разряжённое, не такое жирное.

Они круто повернули на юг, на Мец, Страсбург. По-прежнему продвигались не спеша, граф выборочно останавливался в некоторых городишках, заводил разговоры на почтовых станциях, расспрашивал о тех или иных местных жителях - начальники станций, слуги чаще всего пожимали плечами. Уверяли, что о таких здесь никто не слыхал. Да, монсиньор, доказывали они, мы живем с детства и отцы наши тоже из этих мест, но таких имен не припомним... Порой подобные расспросы выводили их из себя, они старались поскорее закончить разговор, и все равно доброе расположение духа не оставляло Сен-Жермена. Он частенько прогуливался в одиночку, был улыбчив, подолгу задумчив.

В Страсбурге граф первым делом направился в собор. Уиздом был сражен удивительным серебристым освещением, которое веками жило в пустоте исполинского храма. Вконец же ошеломили его барельефы на карнизах и колоннах. Совершенно неприемлемыми показались ему фигурки ослов, обезьян, псов и котов, шествующих в монашеских облачениях. Или того срамнее, монах на одной из колонн с ожидаемым наслаждением на лице прижимал молоденькую монашку. Джонатан удивленным взглядом постарался отыскать графа, однако тот уже собрался штурмовать знаменитую колокольню. Сил у старика хватило только на то, чтобы одолеть десяток ступеней из семьсот двадцати пяти, ведущих наверх, тем не менее граф подбодрил Джонатана, призвал его довершить восхождение.

Сверху открывался удивительный вид - правда, сначала молодому человеку пришлось справиться с голововокружением, охватившим его, когда он с невообразимой высоты глянул на землю. Эльзас лежал в зелени, оттененной далекой стеной синеющих гор. Над смутно различимым хребтом, едва подрагивающем в жарком воздухе, исходящем от колокольни, различалась белые шапки Альп. К ним стоило приглядеться. Это было состязание в зрении, которое британец не мог проиграть никому из присутствующих на смотровой площадке. Он принялся объяснять чете пожилых подслеповатых немцев, в какую сторону смотреть. Все было напрасно. "Наш потвиг, - на плохом французском языке поблагодарил немец, - к сожалению не тал результата. Нас уверяли, что сеготня с колокольни и в самом теле витны Альпы. Мы раты, молотой человек, что обозрели их вашими глазами. Вы нам все так потробно рассказали. Благотарю...".

Они направились к лестнице, а на верхнюю площадку поднялся невысокий, с широкой спиной человек в плисовом, шоколадного цвета фраке, с тяжелой тростью в руках. Лицо его, когда он учтиво освобождал проход немцам, было скрыто. Когда же он обернулся, Джонатан невольно вздрогнул.

Округлое лицо этого крепыша, очерченное тщательно подстриженными бакенбардами, с выдвинутой вперед нижней челюстью, пустыми глазами, было ему знакомо. Как раз этот господин в компании с похожими на него двумя субъектами арестовывал его в Париже, потом они же доставили Уиздома в особняк господина Ф.

Он помахал тростью Джонатану, подошел ближе и некоторое время восстанавливал дыхание. К перилам, откуда открывался вид на Альпы, даже не подошел. Передал привет от барона, поинтересовался, куда теперь они направляются и когда же конец путешествию?

В первое мгновение молодой человек немного опешил, затем, внутренне вспыхнув, уже совсем было собрался заявить, что никаких дел с бароном он более иметь не намерен и просит не досаждать ему впредь, - однако вовремя спохватился. Это было самое неразумное решение. Отыскал же этот шпик его в Страсбурге, с тем же успехом он может и дальше успешно следить за ними.

- Мсье, - заявил Джонатан, - не имею чести знать ваше имя...

Собеседник не ответил. Махнул тростью, словно говоря, в этом нет необходимости.

- Граф не считает нужным делиться со мной дальнейшими планами поездки, а у меня нет нужды задавать ему подобные вопросы. Мне только известно, что на этот раз мы держим путь в Базель.

- Берегитесь, сударь, - предупредил меня посланец, - дорога не совсем безопасна. В Эльзасе много разбойников.

- У нас есть все необходимое, чтобы охладить их пыл.

- Очень рад. Мне так много спокойней. Если бы вы замолвили за меня словечко, я счел бы за честь составить вам компанию. Я отлично фехтую, у меня меткий глаз да и опыта в общении с разбойниками не занимать.

- До Базеля это совершенно невозможно. Но вы правы, крепкая рука и храброе, честное сердце - это большая редкость в наше время. Особенно, если к этим достоинствам добавить меткий глаз.

- Приятно, что мы придерживаемся одних убеждений в этом вопросе. Итак, до встречи в Базеле.

Он направился к спуску, а Джонатан некоторое время провел наверху. Снял шляпу-боливар*, подставил лоб знойному ветру, задувавшему с Рейна, дождался, когда человек в коричневом фраке появится на площади. Проследил за ним взглядом, тот не выказывал никаких признаков беспокойства. Джонатан с трудом унял волнение в груди - мерещится черт знает что! Вполне пристойный и уместный разговор. Он тоже не спеша направился к лестнице.

В Базеле граф устроился в гостинице под вывеской, на которой был изображен аист. Снял лучшие комнаты.

Базель Джонатану не понравился. Город обширен, но малолюден до того, что многие улицы и проулки поросли травой. Впрочем, все они, не говоря уже о коротких тупиках, очень плохо вымощены. Величественных зданий мало, разве что два больших каменных дома, принадлежащих местному семейству банкиров, огромны также собор и университет.

Рейн делит Базель на две части, вода в нем много чище и светлей, чем сами строения, сгрудившиеся на его берегах. К сожалению, на водной глади не видно ни единого суденышка или мелкой лодчонки, словно жители этого города испытывают отвращение к поездкам по воде. Посетил он и местный собор Мюнстер, а в компании с графом и публичную библиотеку, где полюбовались на картины славного Гольбейна*. На одном из полотен, отметил Джонатан, в Спасителе, снятом с креста, не было ничего божественного. Видно было, что человек много пострадал, и измученная его плоть была изображена весьма естественно. Другие изображения - фрески в ратуше, портрет некоей молодой женщины (девицы Оффенберг, как подсказал граф) - тоже живо заинтересовали молодого англичанина. Судя по деликатному наряду, Джонатан рассудил, что эта девица не отличалась строгим поведением. Потом граф повлек молодого англичанина в церковь Святого Петра, где с полчаса простоял в ограде, наблюдая "Пляску мертвых". Множеством способов живые на этой картине увлекались в ад. Он переводил взгляд с одного фрагмента на другой и каждая сцена возбуждала в Джонатане воспоминание о недавней встрече на вершине Страсбургской колокольни. Ощущения были томительны, тягостны...

Прогуливаясь по берегу Рейна, они выбрались за город. Сельские хижины, сады и виноградники предстали перед ними.

Уединенный домик с садиком привлек внимание графа. Расположен он был в стороне от большой дороги, за редкой рощицей. Сен-Жермен и Джонатан по узкой тропке направились в ту сторону. Как только граф и державшийся чуть сзади Джонатан вышли из рощи, два мальчика - один постарше, другой помоложе - бросились к ним навстречу.

- Это не он! Это не Каспар!.. - закричали они и поворотили назад, к дому. Неподалеку от крыльца высилось старое каштановое дерево. В его тени укрылись граф и Уиздом. Сели на выступивший из земли, обросший мхом корень.

Через несколько минут дети вновь выбежали на двор, за ними вышла молодая женщина, приятная лицом, в белой блузке и соломенной шляпке. Она села на крыльце и с улыбкой поглядывала на играющих мальчиков. Было видно, что она их мать. Мальчики договорились бегать наперегонки. Взявшись за руки, отошли шагов на тридцать от крыльца, остановились, замерли, выставив вперед грудь и левую ногу. Так и дожидались, пока женщина не махнула платком, и ребята стремглав бросились к домику. Старший опередил меньшего, подбежал к матери и, закричав: "Я первый!" - принялся целовать её. Младший, взобравшись на крыльцо, тоже бросился ей на шею.

Граф порывисто встал и не оборачиваясь зашагал по направлению к городу.

Поздним вечером, уже ближе к полуночи, проведя некоторое время в наблюдении за звездами и заметив бессонницу, одолевшую Уиздома, Сен-Жермен предложил.

- Поднимайтесь, Джонатан, мы продолжим повесть о сокрушении великого человека ушедшей эпохи, прусского короля Фридриха II. Обещаю, эта история будет повеселее, чем донимающая вас тоска.

Джонатан некоторое время молчал, потом вздохнул и встал, накинул халат, устроился за конторкой. Зажег свечи, обрезал и неловко, чуть наискосок, расщепил пару гусиных перьев, разложил листы бумаги.

Граф расположился в кресле.

- В середине апреля, - начал он, - поздним вечером меня навестил граф Бентинк, глава Комитета Советников, принимавших законы в Голландии. Я снимал квартиру у некоего саксонца, давным-давно поселившегося в Гааге. Хозяин был обязан мне излечением жены, поэтому я чувствовал себя здесь, как дома - почитаемым и любимым. Бентинк предупредил, что в полученной только что срочной шифрованной депеше из Парижа, подписанной самим Бель-Илем, мне предписывалось немедленно покинуть Голландию, так как через два дня д'Аффри получит от его светлости герцога Шуазеля указание потребовать моего ареста и высылки из страны. "Требование будет подкреплено авторитетом его величества. Голландия будет вынуждена пойти на эту варварскую меру, добавил Бентинк. - Мы не можем себе позволить отказать его христианнейшему величеству Людовику XV в настоятельной просьбе".