Кровь пьют руками - Генри Олди

— Господин Залесский! — Лель. дышит над ухом, тянется к экрану. — Нам нужна ваша помощь! Нам нужна… Губы — ровные, красивые — еле заметно шевелятся.

— Отойдите! Я буду говорить с госпожой Гизело.

Господина Леля отталкивают — уже без моей помощи. Рядом со мной — Бажанов. Молчит, не вмешивается.

— Эра Игнатьевна, изложите, пожалуйста, что у вас происходит. Прошу сообщить самые достоверные сведения.

Легкий, еле заметный акцент делает его речь еще более странной. Так может разговаривать цунами — страшная волна, притаившаяся до поры до времени в темных океанских глубинах.

— Город бомбят, — осторожно начинаю я. — Очень много жертв. Мы просили прекратить огонь, но нас не слушают. Не хотят слушать…

Пол-у-Бог на экране молчит. Долго, невыносимо долго.

— Почему вы не обратились подобному мне? По моим сведениям, вы имеете такую возможность.

Мы с Бажановым переглядываемся.

— Господин Молитвин умер. Больше нам не к кому обращаться.

— Мистер Молитвин? — в голосе Пол-у-Бога впервые слышится удивление. — Ваша информация не есть полная. Но я понял. Какая вам нужна помощь?

Я вновь смотрю на Бажанова. Теперь — ему слово. Генерал на миг задумывается.

— Господин Залесский! Я глава Временного Комитета Обороны Бажанов. Необходимо нанести удар в воздушном пространстве над всем городом, начиная с самых малых высот. Необходимо также подавить аэродромы противника в районе Белгорода, Полтавы и Ростова. Затем — ракетные установки. Их координаты…

Я не слушаю. Взгляд не может оторваться от мертвых глаз Пол-у-Бога. Кто он? Спаситель? Или тот, кто довершит Второе Грехопадение? Но ведь выхода нет!

— Я понял…

Ровный холодный голос заставляет генерала умолкнуть. Бог думает. Решает. Скрижали еще чисты.

— Эра Игнатьевна! Что скажете вы? Допустимо ли мое вмешательство? Есть ли обстоятельства, вызывающие сомнение?

— Не знаю, Паша! Не знаю…

Я шепчу — тихо, одними губами, но он слышит. Ровные брови чуть заметно сдвигаются к переносице.

— Я должен немного подумать. Слишком большой риск. Но что бы ни случилось — спасибо вам за Эми! Она вас очень любит!

Его голос в этот миг становится другим — почти человеческим, почти живым. Я вздрагиваю, тянусь к холодному стеклянному экрану:

— Пол! Паша! Сделай так, чтобы с ней ничего не случилось! Сделай так…

Поздно. Экран гаснет. Пол-у-Бог ушел.

Минуты тянутся, в спертом воздухе висит сизый сигаретный дым. Экраны мертвы, молчат динамики.

Игорь держит меня за руку, и это единственное, что еще заставляет жить.

Чей-то голос — негромкий, чуть дрожащий:

— Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей…

…Спаси меня Боже, ибо воды дошли до души моей. Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стать, вошел я во глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня. Я изнемог от вопля, засохла гортань моя, истомились глаза мои от ожидания Бога моего. Ненавидящих меня без вины больше, нежели волос на голове моей, враги мои, преследующие меня несправедливо, усилились; чего я не отнимал, то должен отдать. Боже! Ты знаешь безумие мое, и грехи мои не сокрыты от Тебя!

Я стискиваю зубы, стараясь не думать ни о чем, даже о ней. Боже! Ты знаешь безумие мое, и грехи мои не сокрыты от Тебя…

Свет гаснет. Легкая дрожь сотрясает земную твердь. Из самых недр доносится еле слышный шепот. Мгновение — и шепот сменяется ревом. Твердь не выдерживает — бетон уходит из-под ног…

Пол-у-Бог решился.

Я падаю, руки Игоря подхватывают меня, я тыкаюсь лицом в его плечо и повторяю имя — единственное имя, которое может спасти, защитить, не дать раствориться в этом безумии, этом хаосе Смерти.

Саша! Сашенька!

5

Странно, мне казалось, что уже ночь… Мне казалось, что я мертва.

И все мы — мертвы…

Под ногами хрустит битое стекло. Впереди — развороченная баррикада. За ней — черные коробки мертвых танков. Еще дальше — горящий Госпром.

Закатное солнце отражается в уцелевших окнах. Или это огни пожара?

— В-вот и все! Я же говорил, с т-тобой ничего не случится!

Рука Игоря обнимает меня за плечи.

Я глубоко вдыхаю холодный весенний воздух.

Улыбаюсь — отвечать нет сил.

Живы!

Живы мы, живы тысячи тех, кто был приговорен к смерти. Бажанов уже уехал на юг — железный парень, наш генерал!

Жив Город.

И в нем нам жить дальше.

Небо снова чистое — ни облачка.

— Здорово! — Игорь оглядывается, на его лице — знакомая улыбка. — А я д-думал, признаться, что н-наверху — лунный пейзаж!

Я не выдерживаю — и тоже улыбаюсь. К счастью, Город уцелел. К счастью — для нас. Те, кто явились убивать, — мертвы. Смерть ушла на север, превращая в серую пыль людей и металл. Но об этом не хочется думать.

Потом!

Все потом!

— Заявление об отпуске н-написала?

— Заявление?

Я оглядываюсь кругом — и внезапно понимаю. Война кончилась, Прокурор Фонаря может подавать в отставку.

— Ничего, п-пошлем факсом! — Игорь смеется, я смеюсь в ответ. Как просто! Можно уходить прямо сейчас, по хрустящему битому стеклу. Дорога в тысячу ли начинается с первого шага. Первого шага к серому пляжу, по которому маленькая девочка гонит синий мяч. К маленькому острову, где живет страшный идол бога Ронго.

Игорь смотрит на часы, вскидывает рюкзак на плечи.

— П-пора! Вертолет уже на месте. Наверное, надо удивиться. Маг — конечно, Маг, но вертолет!

— Жаль, умер г-господин Молитвин! В вертолете как раз три м-места.

Да, жаль! Этот приказ сотрудник Стрела не выполнила.

— Ну что, пошли, голубушка?

Я киваю — и застываю на месте.

Голубушка?!

Игорь вновь смеется, качает головой:

— Я ведь обещал, что сам вытащу тебя! Не заб-была? Видишь, даже «Этна» не понадобилась! Про ужин в «Берлине» п-помнишь?

Я становлюсь камнем — мертвым камнем среди мертвых камней.

«…Держитесь,голубушка. Если что, немедленно шлите сигнал „Этна“. Лично полечу вас вытаскивать».

…Старый добрый дедушка надевает пятнистый комбинезон, деловито подтягивает ремень десантного «АКС-99»…

— Девятый! Господи, Девятый!

Вместо эпилога

DEUS

ОПЫТ ВЫСОКОЙ МЕССЫ,

или Он всегда любил счастливые финалы

Я вышел на поиски Бога.

В предгорье уже рассвело…

Я видел сегодня Бога. Бог ехал в пяти машинах…

I. KYRIE

«Прощай, Легат; прощай, бог… смешной бог без машины. Прощай…»

Надгробие с мертвой девушкой вспучивается ядерным взрывом, и, прежде чем опрокинуться в беспамятство, я вижу: гребень волны, под которым на алтаре распростерто изрезанное бухтами побережье, а с гребня мне машет Пашкина рука, раскрывая в привете зубастую пасть.