Акамие, или Любимая игрушка судьбы - Алекс Гарридо

Следующим по значимости лицом в посольстве был Ахми ан-Эриди, доверенный советник прежнего царя Хайра, ставший теперь доверенным советником государя Лакхаараа ан-Эртхабадра. В этот путь он и был отправлен новым царем, не вполне доверявшим послу и не полагавшимся на его способности в столь запутанном и щекотливом деле.

Итак, вразвалку вышагивали верблюды, брели основательные, неторопливо отфыркивавшиеся волы, сновали туда-сюда вокруг каравана вооруженные до зубов всадники на горячих долговязых бахаресай и стремительных горбоносых хайриши, звенели доспехи, скрипели колеса, дробно стучали копыта, бренчали бубенцы, покрикивали возницы, заливались певцы для удовольствия вельможных путников, рокотали бубны, в лад тренькали струны дарн и утов, свистели и повизгивали флейты и дудки-гаузе.

Сам посол, царевич Акамие ан-Эртхабадр, прятал от ветра нежное лицо за высоким воротником мехового плаща. Его конь шагал ровно, мерно покачивая головой, спокойный хайриши пегой масти, конь, приносящий удачу. Шана, чья иноходь в долгом неспешном пути могла вытрясти душу, оставил Акамие дома, по совету господина Эртхабадра ан-Кири. Вместо него вели укрытого попонами от холода и дурного глаза другого белого коня, на котором посол и должен был въехать в столицу Аттана. В дорогу же самим Эртхабадром ан-Кири для господина посла был выбран добрый пегий конь зрелых лет, отличающийся спокойным нравом, ровным шагом и твердой поступью.

На таком коне мог ехать Акамие, хоть и вовсе повесив поводья на высокую луку. Тем более, что всегда был плотно окружен евнухами. И с этим ничего не мог поделать. Хоть и считался теперь свободным, и ехал во главе посольства по важнейшему делу, не мог перечить ревнивой заботе возлюбленного. Да и не стал бы, если бы мог. Помнил еще пыльный ковер, пропахший конским потом и страхом.

Так говорил ему Эртхабадр ан-Кири:

- Не могу надолго с тобой разлучиться. Не хочу отпускать тебя в дальний опасный путь. Но ради блага и спокойствия царства, а также для того, чтобы перед всеми признать тебя своим сыном и вельможей царства, - отпущу. Но дня не буду знать ясного и ночи спокойной, пока снова не увижу тебя. Поезжай. Ан-Эриди позаботится о том, чтобы соблюдены были все условности и составлены соответствующие бумаги. Ты же договоришься с Аттанцем.

- Лакхаараа не верит, что ты - лучший из возможных послов. И я не стал рассказывать, как его братец выводил тебя с ночной половины среди бела дня, и как ты вел ученые беседы с узником в Башне Заточения. Если бы я рассказал ему об этом, он бы съел от досады собственную печень. А скорее - не поверил бы. Ты смелее многих воинов, испытанных в битвах. Не всякий, носящий косу и меч, сравнится с тобой в отваге.

- Аттанец беспокоится о том, вернется ли Эртхиа. Чего-то он не договаривает. Но донесение, полученное от лазутчика, вполне удовлетворительно. А если Аттанец скрывает что-то от Лакхаараа, тебе расскажет. Узнай же все...

- Эту девушку, жену твоего брата, решили отправить с посольством. Теперь у ее мужа другой дом - дворец аттанских царей. Пусть дожидается его там, чтобы здесь никто не сомневался, что заключенный брак заключен. Неудобно мне перед вдовой моего брата возвращать девушку, без вины позорить. Пусть ни у кого не будет сомнений.

- Для Аттана прибытие княжны царской крови, которой пожалован титул царевны, будет залогом мира и выражением доверия с нашей стороны. Постарайся представить это Аттанцу должным образом.

С десяток повозок был нагружен имуществом старшей жены Эртхиа, чья охрана увеличила и без того немалое число снующих вокруг каравана всадников. Но везли только самое необходимое на первое время. Остальное должны были отправить позже, когда откроются перевалы и станут доступны более удобные и короткие караванные дороги. Эта тоже была вполне удобна, но более чем вдвое длинней.

Для посольства, если всем известны его цели, главное выехать, и чтобы его ждали. Поэтому посольство снарядили весьма поспешно, а в пути не торопили.

Пройдя к югу, где между высокими хребтами Дануш и еще более высокими вершинами Таа лежит широкая брешь, область пологих склонов, поросших густым лесом, направились по караванной дороге, ведущей через оазисы Бахареса к южным побережьям. Посольство шло сначала краем пустыни, встречая тут и там полузасыпанные песком скелеты верблюдов и ослов, передвигаясь только ночью и ранним утром, хотя и ночью не обнаруживалось прохлады над звенящими от зноя песками. Потом, обогнув хребет Кутуши, попали в метель, обернувшуюся настоящей снежной бурей, едва не засыпавшей караван. Шли дальше, прокладывая путь сквозь снега, пока не вышли в Аттанскую степь, где под тонким слоем снега нашлось достаточно корма волам и верблюдам, а коней подкармливали еще орехами и финиками, специально для этого взятыми с собой в огромных корзинах.

Тут и весна подоспела. Быстро растаял снег, вырвалась зеленым пламенем из земли трава, поднялась так, что удалявшийся от каравана всадник казался идущим по пояс в воде. Вспыхнули маки, разлились синевой ирисы, вознеслись желтые шапки рослой ферулы, золотые и алые тюльпаны по утрам клонились от обильной росы. Травяной сок забрызгивал ноги всадников.

Торопились теперь закончить путь, пока солнце не выжгло траву и не раскалило беззащитную землю, пока в изобилии был корм верховым и вьючным животным, пока табуны онагров снабжали охотников свежим, сочным мясом, пока полны были колодцы.

Наконец достигли цели.

Принимали посольство в Доме Солнца, в той самой зале за черными воротами, где когда-то пировали хайарды-победители, в том числе многие из тех, кто пришел нынче с посольством.

И Ахми ан-Эриди.

И Акамие ан-Эртхабадр.

Множество придворных, среди которых изрядно было скуластых узкоглазых степняков, а также личностей явно разбойного вида, стояло вдоль завешенных черным и красным стен. Коренные аттанцы, пышные телом, курчавобородые, с круглыми блестящими глазами, составляли большинство. Разнящиеся между собой и лицами, и одеждой, и повадкой подданные детей Солнца держались обособленно, однородными группами, но уже приглядывались друг к другу, уже завязывались симпатии и союзы.

Солнечная колесница, древний трон аттанских богов, отпылала свое, растеклась золотыми струйками в хайрских плавильнях. Возвышение, на котором она когда-то стояла, покрытое белыми коврами, само теперь служило троном нынешним владыкам Аттана. И сверху его заливал торжествующий свет.

Ханис и Ханнар, именуемая Аханой, величаво восседали прямо на коврах. Оба одетые в светлый лин, оба с царскими обручами поверх золотых кудрей. Видно было, что царственная осанка уже нелегко дается богине. Она едва заметно откинулась назад и опиралась рукой о ковер, чтобы удобнее устроить между колен округлившийся живот, который уже не могли скрыть складки широкого платья. Лицо с припухшими губами и веками казалось заплаканным, жалобным. Видимо зная об этом, Ханнар надменно выставляла подбородок и хмурила брови.