Последняя зима - Алексей Федоров

Лащенко знал, что если он уцелел, то должен сражаться дальше. Он пошел на восток. Проделал невероятно трудный, полный опасностей путь, пока не очутился в одном из наших партизанских отрядов.

Всю дорогу старшего лейтенанта тревожили мысли о семье... Что с женой, что с маленькой Верочкой? Остались ли невредимы во время бомбежки Бреста? Хотелось верить, что живы, но тогда - где они? Удалось ли выбраться из города, сесть на какой-нибудь поезд? Или офицерские семьи отправляли в тыл автомашинами? Какова судьба жены и дочки, если они застряли в Бресте?

Эти вопросы терзали Лащепко и после того, как он уже стал партизаном. С каждым обратным рейсом прилетавших к нам самолетов старший лейтенант посылал запросы о семье в Штаб партизанского движения, в Наркомат обороны, в ЦК. Ответы приходили неутешительные.

Особенно тоскливо и беспокойно становилось на душе у Лащенко, когда получал письма политрук роты Сергей Петрович Вохмяков, его сосед по землянке. Заметив это, политрук перестал читать письма при ротном, тщательно избегал разговоров с ним о собственной жене и сыновьях, живущих в Ярославле. От Лащенко не укрылся этот маневр политрука.

- Брось, Сережа! Я ведь понимаю: чуткость проявляешь! - сказал он однажды. - Но разве мне было бы легче, если бы и ты не знал о своих?! Рассказывай, брат, рассказывай, как там твоя Ольга, как Алешка и Миша?

Политрук смутился, покраснел даже и начал нехотя, скупо делиться последними новостями из дому.

- Постой! - вдруг перебил его Лащенко. - Я вот о чем подумал: пусть Оля узнает через адресный стол - нет ли в Ярославле моей Полины? Вдруг туда эвакуировалась! Мало ли что бывает!

- Хорошая мысль! Обязательно напишу, сегодня же... Правда, неизвестно, скоро ли почту отправят.

Сергей Петрович не сказал, что он еще полгода назад просил жену навести справки и в Ярославле, и в адресных столах других городов, но Лащенко Полина Ивановна, 1914 года рождения, уроженка бывшей Екатеринославской губернии, там не проживала.

Смуглого плечистого Лащенко и типичного русака, светловолосого сероглазого Вохмякова связывали не только служебные отношения, но и самая настоящая крепкая боевая дружба. Политрук знал, как любил командир роты свою маленькую семью, видел, каких переживаний стоила Лащенко неизвестность о ее судьбе. Беспокойство, тревоги Павла не давали покоя и Сергею Петровичу.

Когда соединение пришло на Волынь, у командира роты вспыхнула новая надежда отыскать хотя бы след дорогих ему людей. Где-то в Маневичскоы районе он случайно узнал, что на дальнем лесном хуторе живут две беженки из Бреста. Лащенко помчался туда. Женщины и в самом деле оказались женами брестских городских служащих. Обе выбрались из Бреста уже после того, как его заняли немцы, считая, что прокормиться в сельской местности будет все-таки легче. Знакомых среди семей военных эти беженки не имели, но слышали, что часть жен и детей офицеров успели отправить на восток, а некоторые потом сами ушли неизвестно куда.

Вот и все, что узнал тогда Лащенко. Ничего нового он не услышал, подтвердились лишь его предположения, но обрадовал сам факт встречи с женщинами из ставшего ему родным города. И тут же офицер подумал: а почему бы и Полине с Верочкой не оказаться в этих довольно близких от крепости местах?

С тех пор, в каком бы населенном пункте ни приходилось бывать Павлу Игнатьевичу, всюду задавал он неизменный вопрос: "Нет ли кого-нибудь из Бреста?"

На хуторах и в селах жили беженцы из Ковеля, из Луцка, из Владимира-Волынского, а из Бреста старшему лейтенанту довелось еще встретить только одну женщину. Была она женой офицера, но не того полка, в котором служил Лащенко. И от нее не услышал партизанский командир ничего ободряющего, скорее наоборот.

- Возможно, ваша супруга и на Волыни, - сказала Павлу Игнатьевичу новая знакомая, - но найти ее будет трудно, очень трудно. И вот почему. В первые месяцы войны я вместе с другими женами офицеров нашего полка жила в селах, неподалеку от Бреста. Но кто мы такие, там не знали. Ведь мы не говорили, что мы из крепости, жены военных, и фамилий своих настоящих не называли. Знали бы вы, как злы немцы на защитников крепости!

- Предполагать могу, - усмехнулся Лащенко.

- Ну вот... Попадись им офицерская жена, сразу отправили бы в концлагерь! Да и бандеровцы не пощадили бы! А чтобы донести на тебя, подлец может найтись... Будем надеяться, жива-здорова ваша Полина Ивановна, не исключено, что и находится она где-то близко, но знают ее в селе не как Лащенко, а как Семенову или Петрову, жену бухгалтера или агронома, взятого на фронт рядовым.

Конечно, Павел Игнатьевич продолжал поиски, но безуспешно, и новая надежда постепенно таяла, исчезала. Однако старший лейтенант не подозревал, что вместе с ним ищет Полину Ивановну Лащенко вся его рота. Настойчивые коллективные розыски велись по инициативе Вохмякова.

Он рассудил логично: сто человек могут сделать в сто раз больше, чем один. Пусть и не все сто были привлечены к поискам, но, во всяком случае, каждый из партизан роты, попадавший в новое ли село, на новый ли хутор, независимо от других заданий, обязательно еще наводил справки о Полине Ивановне. Это было дополнительное задание - особое... Спрашивали не только о женщинах из Бреста, но и о любых беженках, появившихся в населенном пункте во время войны, встречались с ними, разговаривали. На тот случай, если Полина Ивановна не назовет себя, Вохмяков сообщил партизанам ее приметы: среднего роста, вьющиеся каштановые волосы, нос с горбинкой, у подбородка родинка овальной формы. Внешность жены командира роты Вохмяков отлично себе представлял по многим его рассказам.

Поиски держались в строгом секрете от старшего лейтенанта. Человек скромный и щепетильный, он сразу бы запретил бойцам отвлекаться от основных дел ради него, хотя дела нисколько от этого не страдали. Пожалуй, у Сергея Петровича хватило б красноречия доказать это старшему лейтенанту. Но нельзя же зря трепать нервы человеку, нести ему вместе с новыми надеждами и все новые разочарования! Ведь шансы отыскать Полину Лащенко или что-нибудь о ней услышать были очень невелики.

Батальон уже не раз менял на Волыни район дислокации, партизаны из роты Павла Игнатьевича перебывали в десятках сел, хуторов, местечек, по ничего о жене своего командира так и не узнали. И вдруг в самом начале февраля след ее обнаружился.

Молодой боец Андрей Зозуля, ходивший на связь в соседнее партизанское соединение, доложил политруку роты, что на хуторе Дубовец, километрах в тридцати отсюда, он разговаривал с женщиной, хорошо знающей Полину Ивановну и вместе с нею покинувшей Брест.

- А не с какой-нибудь другой Полиной Ивановной? Ты хорошо разузнал? спросил Вохмяков.