Русский фантастический боевик 2007 - Василий Мельник

Ему оставалось лежать в госпитале недели две, а меня кроме ордена поощрили еще и отпуском. Лети, мол, куда хочешь, на средства генералитета. Приятно, сказать нечего. Но надо было выбрать, куда лететь. К родителям? Надо бы, но вряд ли это можно будет назвать приятной поездкой — все начнется с чопорных приемов и ими же закончится. Отправиться на кислородный курорт? Полежать на пляже в обществе длинноногих красоток? Веселее, конечно, но родители в восторг от этого точно не придут. Был еще и третий вариант. Ника, естественно, тоже получила отпуск и, к моему удивлению, предложила мне провести его вместе с ней. Она была родом с кислородной планеты в системе Мару, где климат не хуже курорта, только народу поменьше ввиду удаленности места. Она с восторгом описывала многокилометровый пустынный пляж и свой домик на берегу океана.

Честно говоря, общество Ники я предпочел бы обществу длинноногих красоток. Последний бой очень нас сблизил, и я стал замечать в напарнице новые черты. Она начала волновать меня как женщина, и, в общем-то, судя по некоторым признакам, у меня были некоторые шансы на взаимность. Но родители будут взбешены, когда узнают, что вместо визита к ним я укатил на Мару с какой-то безродной девчонкой, к тому же сиротой.

Выйдя из госпиталя и остановившись в коридоре, я привычно запустил программу Дорана на своем вычислителе. В общем-то я уже был готов задать первый вопрос, когда внезапно понял, что собираюсь совершить абсолютно идиотский поступок. Ведь Доран прав, я действительно чувствовал, какой выбор в данной ситуации верный. Просто раньше страшился доверять этому ощущению. А сейчас?

Усмехнувшись, я безжалостно удалил программу и отправился в штаб писать рапорт на отпуск. На ходу мне вспомнился мотивчик, по словам Ники, очень модный в системе Мару, и я принялся его насвистывать. Мне было легко и свободно, словно за спиной выросли крылья.

Андрей Ливадный

Мир на ладони

Порой ему снились странные сны.

Антон не знал, откуда в его сознании возникают такие странные видения. Конечно, он повидал на своем веку множество миров, однако картины, что приходили ему в снах, не имели ничего общего с реальным жизненным опытом.

Хотя кто знает? Вселенная бесконечна, и количество миров в ней неисчислимо. Возможно, где-то есть другие, радикально отличающиеся от него личности, создающие непонятный разуму мрак, исколотый мириадами холодных колючих искр света?

Антон сидел на берегу высохшего русла, представлявшего собой широкий, явно искусственно созданный канал, с неподвластными бегу времени отлогими берегами. Эту серую ленту, проходящую по периферии множества миров, чаще называли дорогой, но однажды в одном из своих путешествий он встретил старого логрианина, который поведал ему, что раньше полноводная река плескалась феерией разноцветных брызг, соединяя бесчисленные миры с какой-то иной реальностью.

Странное утверждение не нашло отклика ни в душе, ни в разуме.

Хотя, наверное, старик был прав — все меняется далеко не в лучшую сторону. Из жизни уходит что-то важное, придающее смысл существованию. Наверное, в поисках этого смысла Антон время от времени пускался в долгие и опасные путешествия — туда, к срединным мирам, не по проторенной дороге, а наугад, сквозь серую хмарь границ, в иные пределы, где, вероятно, не бывал никто, кроме исконных обитателей тех мест.

Конечно, собираясь в очередное путешествие, Шевцов понимал, что рискует. Сидя здесь, на берегу пересохшей реки, он мог не опасаться за свою жизнь — окружающее пространство принадлежало и подчинялось только ему, но, стоило покинуть надежное убежище, как все менялось радикальным образом.

Там, за плотными, труднопроходимыми сумеречными зонами лежали иные пространства, по большей части враждебные, где каждый вдох давался с трудом…

И все же борьба на пределе сил казалась ему предпочтительнее, чем прозябание в собственном доме, где знаком каждый уголок и уже не хочется что-то менять.

От раздумий его оторвал голос, прозвучавший в сознании:

— Господин, мы наблюдаем деформацию сумеречной зоны!

Апатия исчезла, будто ее и не было.

— Где?

— Прямо напротив главных ворот! За лесом!

— Иду. — Шевцов встал, поворачиваясь в сторону своего замка.

В собственном мире, где все подчинено воле хозяина, расстояние вещь относительная, по крайней мере для него самого, и потому Антону оставалось лишь четко сформулировать мысленное желание, чтобы оказаться на наблюдательной площадке, рядом с вызвавшим его начальником стражи. Увидев Шевцова, инсект, закованный, помимо природного хитина, в легкую металлокевларовую броню, жестом указал направление, почтительно отступив на шаг.

Да, действительно, лазурные небеса над лесом потемнели: там клубилось нечто серое, похожее на кучевые облака. Вне сомнения, со стороны межмирья сюда, на просторы спокойной, светлой, умиротворенной Данасии, пыталась прорваться неведомая сила, обладавшая достаточным могуществом и опытом, чтобы вот так грубо переть напролом, презрев все мыслимые законы.

Нетрудно предположить, что гость… или, скорее, гости вряд ли проявят покладистость и дружелюбие, иначе они пришли бы по высохшему руслу реки, — единственной дороге, где не существовало барьеров между мирами, и, остановившись у отмеченной черты, попросили бы позволения пройти через территорию Данасии.

Откровенно говоря, Антон уже успел позабыть, когда в последний раз происходило нечто подобное.

Он закрыл глаза, мысленно сосредоточившись, но энергосканирование пока не давало точного результата, — сопротивление межмирья все еще скрадывало силы вторжения, не позволяя точно увидеть, кто и в каком количестве прорывается через сумеречную зону.

— Воинам — на стены!

Древний, уже почти позабытый клич звонко прозвучал в напряженном, казавшемся предгрозовым воздухе.

Мысли Шевцова приобрели кристальную ясность, ладони ощущали прохладный, чуть шероховатый камень стены, вопреки логике вдруг захотелось, чтобы поскорее лопнула серая хмарь и возникла определенность.

Он взглянул на крохотные фигурки воинов, выглядевшие с высоты темными, сливающимися с фоном стен точками. На нижних укреплениях сейчас шла лихорадочная подготовка к отражению внезапной атаки. Воины — в основном инсекты, среди которых мелькали редкие силуэты людей, отличавшихся более крепким телосложением и носивших иную экипировку, — занимали свои места подле механизмов защитного периметра. Нервно взвизгнули, выдвигаясь в боевое положение, орудийные установки. Небеса над Цитаделью подернулись легким дрожанием — это заработало защитное поле, призванное отражать энергетические удары.

Мысль, оттолкнувшись от этих картин, внезапно скользнула в прошлое.

Те далекие времена уже почти забылись, истерлись в памяти, исчезли под новыми впечатлениями, но сейчас, когда ситуация вдруг повторилась, оказалось, что воспоминания о давних событиях попросту ждали своего часа, притаившись где-то в глубинах подсознания…

…Издревле граничащими друг с другом мирами владели три расы: наиболее многочисленными были логриане — двухголовые ксеноморфы, по своей сущности пацифисты и мыслители, стремящиеся лишь к уединению. Они традиционно занимались торговлей информацией. За ними в количественном соотношении шли люди. И лишь небольшая часть миров принадлежала харамминам — голубокожим гуманоидам, грубым и воинственным, часто вступавшим в бессмысленные стычки с соседями.

Именно логриане во время одного из дальних путешествий поведали Шевцову о золотом веке, когда дружелюбие и согласие царили на просторах бесчисленных вселенных, у каждого мира был свой хозяин, а пересохшее русло несло бурные потоки радужной реки.

Затем случилось нечто необъяснимое. Никто не мог толком рассказать, откуда взялись миллионы бездомных существ, достоверно было известно лишь одно: они появлялись из радужных вод постепенно мелеющей реки и разбредались кто куда. Старый логрианин говорил, что они пришли из иной реальности, но Шевцов не верил такому утверждению, противоречащему его жизненному опыту. У каждого существа должен быть свой мир, и, если они вдруг появились в чужих пределах, это, по мнению Антона, могло означать лишь одно: их личные миры по каким-то причинам разрушились.

Трудно представить, какое бедствие могло уничтожить миллионы миров, но факт оставался фактом: сонмища пришлых существ заполонили окружающие Данасию сопредельные пространства.

Это были смутные, трудные времена. Покой и незыблемость вдруг стали понятиями условными, многие хозяева миров не смогли сопротивляться вторжению пришлых и были вынуждены либо бежать, став изгоями, либо погибнуть, отражая немыслимое нашествие.