Мартин-Плейс - Дональд Крик

— Не смейте говорить со мной так, святотатец! У вас не будет никого — ни бога, ни людей. Идите своей дорогой, которая ведет вас прямо в ад. И приведет, попомните мои слова.

— Быть может, мой ад будет лучше вашего рая.

— Я не желаю вас больше слушать. Мне только жаль ваших родителей.

То, что произошло между ними, было неизбежно, и Дэнни сказал:

— Мне тоже жаль моих родителей, но по другой причине. И я тоже наслушался достаточно.

Мать так и не пришла к нему, и поэтому через некоторое время он сам спустился в кухню поговорить с ней.

Она поглядела на него — на чужого — тусклым взглядом. Он противопоставил себя ей и мнению тех, кто старше и лучше его. Упрямый дурак. Внезапно ее захлестнула волна тупого отчаяния. Тяжело опустив руки, она сказала:

— Ну, и что же ты будешь делать?

— Искать другую работу. Мне очень жаль, но иначе я не могу.

— Ты так и останешься никем, — резко сказала она. — Мне стыдно, что я просила преподобного Рейди поговорить с тобой. Ну что ж, ты посеял — тебе и жать. Что подумает твой отец? — добавила она злобно.

— Что меня уволили.

— Но разговаривать с ним ты будешь сам. Я ему ничего не скажу. Ты всю жизнь будешь жалеть об этом. И так уже хуже некуда.

— Я пока постараюсь не допускать самого худшего.

Это обещание, отзвук все тех же раздирающих его противоречий пробудили в ней бессильную тоску, и она пожала плечами.

— Больше я ничего не скажу.

Но и он больше ничего не хотел говорить.

Как всегда, когда он зашел, Морин была уже готова. По дороге она сказала;

— Давай пойдем сегодня в кино, Дэнни. Я люблю смотреть на большие квартиры, в которых они живут. Интересно, правда? И как они одеваются в меха и драгоценности. До чего, наверно, потрясающая жизнь!

— Абсолютно потрясающая.

Она по-хозяйски прижималась к его локтю. Ощущение близости просыпалось в нем, сливаясь с дешевым блеском ее целлулоидной мечты. Он отключил ту часть своего сознания, которая была чужда ей, и обнял ее за плечи.

После кино они зашли в бар.

— Знаешь, Дэнни, — сказала она, мечтательно глядя поверх стакана крем-соды со льдом, — это был чудный фильм. Интересно, как это — жить вот так, как она.

И он сказал:

— Да, интересно.

— Не то что весь день стоять у машины в грязном цехе на чертовой фабрике. Бр-р! Говорят, что тем, у кого есть работа, еще очень повезло. Так ли уж повезло?

— Не слишком, Морин.

Он знал, что думают они о разном. А потом ее восторги сменились циничной насмешкой, потому что он сказал:

— Ему не пришлось добиваться слишком долго.

— Конечно, такому, как он, это нетрудно, — ее улыбка довершила картину, и он засмеялся.

— Ты еще не видела меня в белом галстуке и фраке.

— Ты все равно красивый, Дэнни. — Их глаза на мгновение встретились, а потом Морин смяла свою соломинку: как будто обидевшись, подумал Дэнни.

— Хочешь еще?

— Нет, спасибо.

— Ну, тогда пойдем.

Они пошли в парк. Вечер был теплым. В их тайнике — никого.

Дэнни расстелил пиджак на траве. Морин прижалась щекой к его щеке, и он поцеловал ее. А когда его рука коснулась ее груди, Морин прикрыла его руку ладонью и крепко нажала. Она тяжело задышала, и он почувствовал, как в ней пробуждается страсть. Но когда он придвинулся к ней, она не далась.

— Дэнни, не надо… пожалуйста.

Он удивился, но послушался, и это вызвало в ней прилив нежности. Она гладила его волосы, тихонько не то всхлипывала, не то стонала — так, словно в ней жило чувство более глубокое, чем в нем.

Когда она в первый раз произнесла эти слова, они слились в неясное бормотание, и он, решив, что это бессмысленный любовный шепот, не стал переспрашивать. Через несколько минут она снова сказала это, и, хотя голос ее был тихим и трепетным, он хорошо расслышал:

— Дэнни… Ты не женишься на мне, Дэнни?

В его мозг ворвалась окружающая мгла, и его руки ослабли. Было бессмысленно говорить себе, что он не хотел пробуждать в ней такого чувства, раз уж это все равно случилось. Здесь был синтез всех его неудач, и ему было страшно признать, что он сам себя предал. И ее. Он мог дать радость ее телу, но не мог сделать ее близкой себе духовно. Однако если Морин и чувствовала это, тем не менее она все-таки видела в нем спасение. И руководил ею не расчет, а искренняя привязанность — но это только усложняло его положение. Как мог он объяснить ей, что они похожи на те два солнца, которые мерцают вон там, рядышком, разделенные миллионами световых лет? Он сказал, стараясь не сделать ей больно:

— Это невозможно, Морин. Будущее слишком неопределенно. Меня увольняют.

Она откликнулась с живым сочувствием:

— Вот не повезло, Дэнни! Но ведь я могу и подождать, пока ты найдешь другое место. Я… Я только хотела узнать, хочешь ли ты…

Дэнни закрыл глаза и подумал, что, во всяком случае, хоть часть правды он может сказать с полной искренностью.

— Что толку говорить это, Морин! Я не могу жениться, пока положение остается таким. Ни на тебе и ни на ком другом. А я не знаю, когда оно изменится.

— Если бы ты любил меня, ты бы обещал… — Ее голос замер, и она заплакала. Внезапно она начала бить себя кулаком по колену. — Не знаю, не знаю!.. Никогда ничего хорошего не получается. Просто жить не хочется.

— Ну же, ну… — Дэнни обнял ее, и она, рыдая, прижалась к нему. — Ну прости, — сказал он и повторял это, пока Морин не успокоилась.

— Я бы здесь до утра просидела, — бормотала она. — Вот если бы у нас было куда пойти…

Иногда они целовались — тихо и нежно, словно уже была утолена страсть. С листьев скатывались капли росы и падали на землю, как редкие капли дождя. Стало прохладнее. Морин вздрогнула и крепче прижалась к Дэнни, а он сказал:

— Уже поздно. Пора идти.

Он заставил ее подняться. Она прильнула к нему.

— Я не жалею, что спросила, Дэнни. Я же с самого начала знала. Мы просто разные с тобой. Вот и все.

— Мы все разные, Морин. Это не страшно до тех пор, пока мы не портим себе из-за этого жизнь.

— Да что мне портить-то? — сказала она. — А ты, по-моему, ничего испортить не можешь.

Он погладил ее по голове. Сейчас она казалась ему ребенком, которого он должен оберегать. Он сказал:

— Я сделаю все, что ты захочешь. Будем ходить в кино, танцевать. Ты мне очень дорога, Морин. Ты же знаешь. Я просто не хочу, чтобы из-за этого мы страдали — и ты и я.

Она кивнула, настраивая свое одиночество в тон его одиночеству.

— Ты не задаешься, — сказала она. — Ты не думаешь, что я дешевка.

Он поцеловал ее в щеку.

— Ну, идем, скоро начнет светать.

Раздевшись, он накинул на пижаму халат. Сон не шел: он был слишком возбужден и поэтому, открыв ящик стола, вытащил папку со своими стихами и различными набросками. Это принадлежало ему. И только это было важно для него из всего, что он успел сделать за свою жизнь. Теперь он обратился к своим стихам, как обращается человек в минуты отчаяния и растерянности к самым значимым элементам своей жизни, чтобы найти в них поддержку и подтверждение своей личности. Плохо ли, хорошо ли, но в них была воплощена сущность его мироощущения — все то, что наполнило самые решающие пять лет его жизни. Он перелистывал страницы и читал. Внизу, на улице, загремели молочные бидоны. И, словно возвращаясь от безумия к разуму, от бессмыслицы к смыслу, к неутраченному времени, Дэнни взял ручку.

56

В воскресенье он послал предложение своих услуг по двум объявлениям, которые будто чудом появились в субботней газете. Он надписывал адрес на втором конверте, когда в комнату вошел его отец. Деннис неуверенно мялся, а когда Дэнни поглядел на него, с явной неохотой вытащил из кармана какое-то письмо.

— Я… вот… получил его вчера, — сказал он, кладя письмо на стол. — Я бы ничего не стал тебе говорить, если бы не твоя мать. Она ведь так это соблюдала, бог знает сколько лет. Уж и не знаю, можешь ли ты тут что-нибудь сделать, только я подумал, что все-таки покажу тебе, пока еще ничего не случилось.

Дэнни взял письмо, и его оледенило предчувствие того, что оно могло содержать, — предчувствие встречи со всеобъемлющей и сокрушающей безличностью. Он быстро прочитал листок, одно из тысяч таких писем, отпечатанных для удобства типографским способом и подписанных «М. Льюкас, зам. управляющего».

— Только ты смотри не шуми из-за этого зря, сынок, — говорил его отец и тут же добавил, словно отвечая на мысль Дэнни о том, что его даже не предупредили. — Там, наверное, просто не заметили. Уж очень большая у вас контора.

— Вот так всегда говорил Арт Слоун, клерк, который прежде там работал: ба-а-альшая контора. — Он произнес эти слова, подражая презрительному тону Слоуна, и вспомнил, что Арти предлагал ему подрабатывать у него счетоводом. Засовывая письмо в конверт, он сказал: — Я его возьму с собой, ты из-за него не беспокойся.