Победила бы современная Россия в Великой Отечественной войне? - Юрий Мухин

«Отразив удары немецко-фашистских войск на главном направлении, 62-я армия после 19 ноября имела глубину боевых порядков самое большое около километра. Позади Волга, впереди — противник. Между ними — узкая полоса сталинградских руин, в которых закрепились наши части.

На правом фланге главных сил армии стояла дивизия Людникова. Она была окружена и прижата к Волге, занимая оборону на площади не более одного квадратного километра.

На левом — 13-я гвардейская стрелковая дивизия занимала узкую полоску вдоль берега. Глубина ее обороны не превышала двухсот метров. Штаб армии находился за стыком 13-й гвардейской и 284-й стрелковой дивизий, в пятистах метрах от переднего края, а мой наблюдательный пункт и того ближе — на полотне железной дороги, огибающей Мамаев курган с востока, перед самым носом у противника.

Ширина фронта обороны армии (около восемнадцати километров) насквозь простреливалась артиллерийским огнем с любого фланга, а вся глубина ее боевых порядков простреливалась пулеметным огнем. Жизнь на этом узком плацдарме усложнялась еще тем, что господствующая над городом вершина Мамаева кургана, вернее, водонапорные баки и высота 107,5 находились в руках противника. С этих высот враг просматривал все подходы к Волге с востока, а это значит, что боеприпасы, снаряжение и продукты питания доставлялись в Сталинград под прицельным огнем артиллерии противника».

Ну и что тут такого диковинного в том, что генералы были в нескольких сотнях метров от немцев и их могли убить? Они ведь, по идее, тоже солдаты. Помните, как у Пушкина в «Капитанской дочке» пояснил эту мысль капитан Миронов: «Что же вы, детушки, стоите? — закричал Иван Кузьмич. — Умирать, так умирать: дело служивое!»

Чуть выше я писал, что Мехлис пенял политорганам РККА ещё в 1940 году: «Забыты русские полководцы — Суворов, Кутузов, Багратион и другие, их военное искусство не показано в литературе и остаётся неизвестно командному составу». Вот только нужно ли было это искусство полководцам РККА? Нужно ли было вот это высказывание Суворова: «…солдат во фронте, как на священнодействии: он слышит команду, знает, что ему делать, и должен исполнить. Перед ним совершается кровавая жертва любви к отечеству; он сам для него предназначен и должен весь принадлежать своему долгу; нет ни недоразумений, ни колебаний, ни сомнений; нет и мысли, которою бы можно поделиться с товарищем; мысль у всех одна — ПОБЕДИТЬ или УМЕРЕТЬ».

Как мне думается, средний генерал РККА с одобрением относился к этой мысли Суворова, но понимал её дословно: солдат должен победить или подохнуть, а он, генерал, — победить или удрать. А такие генералы, как Чуйков, в начале войны были либо очень редки, либо после войны генералитет сделал всё, чтобы о них забыли.

Чуйкову на правом берегу командовать армией было неудобно — одна дивизия была от него отрезана, и он связывался с ней через левый берег или только по радио. Но Чуйков продолжал сидеть на правом берегу. Почему? А вот вдумайтесь в эти строки его воспоминаний:

«Между тем в блиндажах Военного совета становилось все теснее и теснее. Сюда шли люди из разбитых штабов дивизий Жолудева и 84-й танковой бригады. Только здесь они могли укрыться от бомбежки и как-то руководить своими подразделениями.

На свой страх и риск я предложил командующему артиллерией генералу Пожарскому переправиться на левый берег и оттуда управлять артиллерией. Он чуть не со слезами на глазах заявил:

— Не поеду… Где вы, там и я, умирать будем вместе…

И не поехал. Но мне и сейчас трудно сказать, что его присутствие на правом берегу принесло больше пользы. Возможно, с левого берега он бы лучше управлял артиллерией и больше истребил бы захватчиков. Командующий бронетанковыми войсками армии Вайнруб все эти дни проводил около танков 84-й бригады, переставляя их на более выгодные позиции, в засады, организуя взаимодействие танкистов с пехотой и артиллерией. Скажу прямо, понимая критическое положение, никто в армии и не думал в эти дни о себе.

От частей и соединений армии мы получали тревожные донесения. Многие просили помощи, запрашивали, как и что делать. Возможно, этими запросами командиры дивизий и полков хотели удостовериться, существует ли командование 62-й армии, не остались ли они в Сталинграде без командования армии. На эти запросы мы четко и коротко отвечали:

— Сражаться до последней возможности, с места не уходить!..

Потери были очень тяжелые: 15 октября дивизии Жолудева и Горишного потеряли около 75 процентов своего боевого состава, однако за этот день фашисты не продвинулись вперед, их атаки были отбиты. Они потеряли 33 танка и до трех батальонов пехоты».

То есть как только В. И. Чуйков и штаб 62-й армии переправился бы на левый берег, очень не исключено, что туда немедленно рванули бы и командиры дивизий, а за ними и командиры полков, а Сталинград немедленно прекратил бы сопротивление. Ведь неспроста комдивы и комполков непрерывно и по пустякам названивали в штаб — им не терпелось: «Когда же он переправится!» Но Чуйков не уходил, и всем пришлось драться.

А вот как обстояло дело в Крыму. 8 мая немцы ударили по Крымскому фронту, и в несколько дней этого фронта не стало. И не стало прежде всего потому, что, бросив по своему обыкновению солдат, от немцев начали удирать полководцы Красной Армии. Участникам тех боёв это уже не казалось трусостью, такое поведение генералитета Красной Армии они уже считали откровенным предательством. Рубцов пишет:

«Полные трагизма картины нарисовала позднее в коллективном письме Верховному Главнокомандующему группа политработников 51, 47 и 44-й армий: отсутствие хоть какого-то организующего начала при отходе, быстро переросшем в паническое бегство, страшная давка на переправах, массовые жертвы. «Это все произошло благодаря предательскому командованию Крымского фронта, иначе считать нельзя», — заявляли доведенные до крайности авторы письма».

Мехлис же пытался сделать всё, что было в его силах, но что поделать с трусливым полководческим быдлом?

Рубцов сообщает:

«В 22 часа 14 мая, докладывал он, начальник особого отдела фронта комиссар госбезопасности 3-го ранга А. М. Беляков сообщил Военному совету, находившемуся на КП в аджимушкайских каменоломнях, об имеющемся у него указании Ставки ВГК немедленно эвакуировать членов Совета на Таманский полуостров. Когда же руководители прибыли в указанное Беляковым место — на пристань завода им. Войкова, «опросом контр-адмирала Фролова (старшего морского начальника в Керчи. — Ю. Р.) выявилось «недоразумение», весьма похожее на провокацию». Оказывается, Военный совет передислоцировался не на Тамань — противоположный берег Керченского пролива, а в Еникале. Дезинформация привела к тому, что переезд штаба фронта совершался в спешке, неорганизованно, в результате и без того слабое управление войсками было нарушено не менее чем на восемь часов».

За связь с войсками отвечают вышестоящие штабы, ни при каких передислокациях они не имеют права прекращать эту связь ни на минуту. А тут 8 часов без связи! То есть только услышав, что уже «можно», штабное быдло штаба фронта оборвало связь и рвануло на пристани, даже не уточнив, куда бежать надо… А что решили в армейских и дивизионных штабах, когда узнали, что штаб фронта уже не отвечает? Само собой — решили, что и им тоже «можно».

Судя по всему, оставались с солдатами, старались организовать их и вести хоть какие-нибудь бои, пытались что-то сделать, чтобы переправить с Крыма как можно больше людей, только комиссары да немногие генералы и командиры. Остальное генеральско-офицерское стадо рвануло к Керченскому проливу, чтобы удрать на Тамань либо сдавалось немцам в плен. Напомню хронологию: 8 мая немцы начали наступление, а 19 мая они полностью очистили Керченский полуостров от советских войск, убив и пленив 176 тыс. человек, уничтожив и захватив 3,5 тыс. орудий и миномётов, 347 танков, 400 самолётов.

Бег начал замкомандующего фронтом генерал Черевиченко — он оказался на Тамани ещё 13 мая, за ним помощник командующего генерал Крупников — 15 мая, фронтовое начальство — 17 мая. В ночь на 20-е последние солдаты увезли с собой представителя Ставки Верховного Главнокомандования Мехлиса.

Наш прославленный флотоводец и по совместительству, само собой, жертва сталинизма адмирал Н. Г. Кузнецов, героически переживший трагедию Крымского фронта у себя в московском кабинете, в мемуарах авторитетно разъясняет глупость Мехлиса: «…Мехлис во время боя носился на «газике» под огнём, пытаясь остановить отходящие войска, но всё было напрасно. В такой момент решающее значение имеют не личная храбрость отдельного начальника, а заранее отработанная военная организация, твёрдый порядок и дисциплина».