Лунный нетопырь - Ольга Ларионова

С тем же отрешенным видом, что и в первые дни после своего возвращения с Ала-Рани, он теперь ждал только, когда же, наконец, его отпустят на родимую Тихри, чтобы больше никогда, никогда, никогда не вспоминать об этой проклятой земле, по которой когда-то ступали узенькие сандалии с алыми ремешками.

Мона Сэниа угадала его тоскливое нетерпение, нахмурилась: уж если кому и было невтерпеж, так это ей самой. Не разглядывать же этот пришибленный городишко она сюда прилетела, в самом деле! Сейчас ей нужно было только быстренько приметить побольше всяких подробностей, о которых можно будет по возвращении повествовать добрый час, а то и больше.

— Ты бы все-таки рассказал мне, чьи дома гут внизу. Потом и отпущу.

Менестрель вздохнул так, что из-под потолка сорвался клок паутины и, призрачно колеблясь, закружил в воздухе, подхваченный сквозняком.

— А один хрен, все они зеленюкой заросшие, внутрь не проглянешь. А отличка у них проста: с телесами окамененными поверху — это аманта стенового; с елками шипастыми — лесового. Подале, где крыша гнутая, точно спина у горбаня, хоромина гостевальная для пришлых менял купецких. А вот прямо под низом у тебя — да ты высунь-то голову, не робей — то и есть рокотанщикова домина. Ишь, красотой велел себя окружать несказанной, козлина трухлявый, а вот теперь остался один как перст, даром, что ему мудродейка напророчила еще тридцать лет без единого году… Да ты вот в покрывальце какое закутайся — барахла-то я натаскал сюда немеряно — да по становищу и поброди, чать не обидят.

Было очевидно, что толку от него больше ни малейшего не добьешься.

— Ладно, — сказала мона Сэниа. — Лети себе на все четыре стороны.

— Зачем — на четыре? Мне бы в степь мою родимую, строфионами потоптанную. Где ж еще лучше забыться, как не в травушке духмяной?

— Да, да, — рассеянно отвечала принцесса, как-то ненароком отмечая, что никакой особой красоты в этом домике, что располагался прямо под окошком, сверху не наблюдалось: перильца зеленые, башенка самая обыкновенная посреди крыши. Честно говоря, даже убого…

А вот это уже интересно:

— Смотри-ка, Харр, а от твоего рокотанщика кто-то выходит!

Не дождавшись ответа, она обернулась. Так. Воспользовался ее разрешением и поспешил унести ноги. И даже не попрощался — да какой спрос с вечного бродяги! Теперь и ей следовало поторопиться, но неистребимое любопытство заставило ее еще раз глянуть вниз. Харр ведь сказала, что рокотанщик теперь одинок. Выходило — нет.

Закутанная с ног до головы в пестрое покрывало дородная фигура вышеупомянутому козлу принадлежать никак не могла. Судя по плавным, хотя и торопливым движениям — дама состоятельная, не просто служанка. Между прочим, направляется прямо сюда, к Харровой «поганке», опасливо хороня под одеждами что-то не слишком объемистое, но, несомненно, ценное. Вот пропала из вида — зашла под входной навес.

Внизу стукнуло, натужно заскрипело; судя по гулким шагам, незнакомка вошла. А ведь стоит ей подняться, застать незваную гостью, и визгу будет на все становище… Ни секунды не раздумывая, мона Сэниа уже была на пустынной улочке. На всякий случай глянула наверх.

Округлая каменная башня с редкими окнами-бойницами круто вздымалась вверх, увенчанная широкой нашлепкой, на которой и гнездилась та продуваемая всеми ветрами светелка, где они с Харром сидели всего минуту тому назад. Разглядывать эту «поганку», как величал ее сам хозяин, времени не было, и принцесса острожно двинулась вокруг башни. Ага, дверь. Доски прибиты крест-накрест, но, оказывается, только для вида: сквозь образовавшуюся щель видна пестрая ткань, слышится торопливое шебуршание. Мона Сэниа стукнула костяшками пальцев по доске — все стихло.

— Не скажешь ли ты мне, добрая женщина… — начала она, и тут же дверь и грохотом распахнулась настежь:

— Пошла прочь, побируха!

М-да. Юрг как-то заметил, что это только на первый взгляд контакт между женщинами устанавливается гораздо легче, чем между мужчинами.

— Я ищу ворожейку, у которой можно купить амулет приворотный, — сколь возможно миролюбивее проговорила принцесса. — Вот и подумала, не живет ли она в дому сем диковинном…

— Не водилось тут отродясь мудродеек, мой это дом, мой, господином моим Гарпогаром завещанный!

Мона Сэниа с изумлением разглядывала незнакомку, замершую на пороге с видом дикой кошки, защищающей вход в свое логово. И глаза кошачьи, желтоватые. Какие-то узелки прижаты к груди. Молода, несмотря на пышные, не девичьи формы. Была бы даже миловидна, если бы не волосы, прямо от переносицы рыжим мыском перекрывающие лоб. И сколько же на ней понавешено…

Неужели — Махида? Тогда просто бесчеловечно будет не открыть ей, что жив-здоров ее ненаглядный. Но расспросов тогда посыплется видимо-невидимо, а ей ведь надо торопиться. Значит — не сейчас, через день-другой она сюда вернется, когда все окончательно выяснится на Невесте.

Только вот почему она назвала менестреля Гарпогаром?

Принцесса машинально дотронулась до хрустального колокольчика, висевшего у нее на шее — безотказный амулет верно служил ей во всех странствиях, позволяя воспринимать чужую речь как свою.

— А почему…

Договорить она не успела — Махида, как коршун, ринулась на нее, вцепилась в отвороты куртки и рывком втащила в дом. Захлопнула дверь.

— Отвечай, курва гололобая, отколь на тебе Гарпогаров ожерелок? Поперед м'сэймов на дно прорвы спустилась, мертвяков обобрала?

Принцесса спокойно перехватила ее руки, развела в стороны — как-никак не встречала она еще женщины, способной с ней силой меряться.

— Уймись, — проговорила она хладнокровно, — ожерелий таких целый десяток. Вся наша дружина в них.

Она намеренно не сказала: «моя», чтобы избежать лишних вопросов. Но Махида, поняв ее по-своему, недоверчиво прищурилась:

— Врешь. Чтобы господин мой Гарпогар бабу под свое начало принял… Да и не одного вы племени: и рожей ты не по-евоному светла, и пальцев-то на руке поболее.

— Глазастая ты, Махида, — усмехнулась принцесса. — Ну, гляди тогда: у кого ты еще такой меч видала?

Трудно сказать, что произвело большее впечатление: точно угаданное имя или сверкнувшее голубой сталью драгоценное оружие, но только в следующий миг Махида уже лежала у ног растерянной джасперянки, торопливо срывая с себя бесчисленные ожерелья, запястья и наушные цепочки.

— Возьми… Все возьми… И еще добавлю — помоги только!

— Помогу. Но не сегодня. Жди через два дня на этом же месте.

— Помоги сейчас! Поздно будет! Знал бы господин наш, что отказываешь — ввек не простил бы!

Принцесса с трудом удержалась, чтобы не скрипнуть зубами.

— Ладно. Говори, в чем беда, только быстро, — проговорила она, убирая меч в ножны.

Махида вскочила, пинком отправила свои узелки вместе со сброшенными на пол побрякушками под лестницу — там уже виднелась порядочная куча такого добра; бесцеремонно надвинула моне Сэниа капюшон на лоб и потащила ее прочь из дома, не забыв крутым боком поддать дверь, чтобы та надежно захлопнулась.

— А далеко ли…

— Молчи! Рядом туточки. Да пригнись пониже, уж больно ты ликом непутева, еще примут за м'сэймову лазутчицу…

Вот уж что ей совсем было ни к чему, так это чтобы ее еще за кого-нибудь приняли. Она и так согласилась выполнить Махидину просьбу только потому, что чувствовала: дольше будет объясняться; дело-то явно немудреное, всего несколько секунд и займет. А потом — к маггирам!

Под ногами мелькали камешки, какая-то зеленоватая крошка; мона Сэниа старалась не поднимать головы. Перед нею возникла стена с окошком, ну конечно, Махида притащила ее обратно к рокотанщикову дому. Стук, скрежет, распахнулась дверка — и навстречу хлынул запах, тошнотворная вонь людского стойла. Черные небеса, как только Харр выдерживал такое!

— Ну, говори, в чем дело? — процедила она, задерживая дыхание.

— Побожись сперва, что ни един человек не узнает того, что ты сейчас увидишь! — свистящим шепотом потребовала Махида.

— Раньше надо было предупреждать… Ну ладно, клянусь.

— Именем господина нашего Гарпогара поклянись!

— Мы его как-то привыкли величать рыцарем Харром по-Харрадой. Это я к слову. Клянусь именем.

— Слушай тогда: чтобы рокотаны сладкозвучными получались, пожелал Иофф, пердун душной, красотой несказанной себя окружить… Вот и присоседили к нему Мадиньку нашу да еще одного скопчика сладкомордого — он-то ее и выдал, на наследство дедово позарился. Только не впрок ему то пошло: сказывают, перед тем как господина нашего в прорву скинули, кто-то из амантовой челяди навострил ему стрелу прям в глаз, тут он, гад, и окочурился. А Иофф тут такой вой поднял, что с горбанями холощеными родимчики приключились: мол, ни в жисть не притронется к рокотанам, коли последней красы его возлюбленной лишат. А рокотаны — это ж прибыль какая всем амантам зелогривским!..