Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды) - Владимир КОРОТКЕВИЧ

– Ты видел? – небрежно спросил хан.

– Как тебя. Он взял у меня аркан. Вместе с одним своим пророком он разогнал этим арканом целую толпу. Кто ещё может такое?

– Б-бог. – Хан щупал аркан. – Нет Бога, кроме Аллаха. Но помни, даже Бату избегал оскорблять шатры чужих богов. Мало ли что? Эт-то может нести ветер опасности. Если столкнёмся – Бога брать первым. Даже если впереди бой… Скачи в Га-ро-ди-ну, сын.

Селим вскинулся на коня. Хан улыбнулся ему:

– Разговор разговором, посольство посольством и ясак ясаком. Но я думаю: нам нечего бояться. Страх – хороший помощник. А согласятся платить дань – подождём тогда.

– Ладно.

И, когда мурза тронул с места, хан хлопнул в ладоши:

– Сбор!

Глухо зарокотали бубны. Стан пришёл в движение.

Глава 29

ПЯТКА СРАМУ НЕ ИМЕТ

И тогда этот паршивый нечестивец созвал к себе – тайно и под покровом тьмы – ещё десятерых, чьи имена да не опоганят вашего слуха.

Всего через два дня этот самый рокот нестерпимо рассыпался над домами и улицами Гродно. Нестерпимо, хотя тут его извергали всего два барабана и с десяток бубнов в руках стражи.

Звук был нестерпимым, потому что великая, мёртвая тишина стояла на полных народом улицах города.

Шли посланцы от крымчаков, а это означало, что и сама орда где-то здесь и уже льётся кровь, лязгают, бряцают мечи, свистят арканы и крики стоят в воздухе.

Со страхом глядели на чужеземцев дети, с безмерной брезгливостью – женщины, с гневом – ибо кто же их когда-либо звал на Белую Русь – мужики и мещане.

Что правда, татар заставили спешиться ещё на Малой Скидельской, но им оставили всё, даже бубны. И вот победные, варварские звуки чужой музыки, той, какую пограничные люди даже ночами слышали во сне, оглушили Росстань, затем Старую улицу, затем Старый рынок. Никто не предупредил о появлении крымчаков – ни совет, ни даже духовный суд, что как раз заседал во дворцовой церкви, в первом восточном нефе замка. Татарин приказал тысячнику Корниле не тянуть часами и днями, если не хочет, чтоб его тысяча встретилась с тьмой, а сразу вести его «к властелинам». Иначе будет хуже. Каждая минута – лишнее сожжённое село.

И Корнила решил вести мурзу на свою ответственность.

Грохотали бубны. И шёл, переваливаясь, впереди своей дикой образом стражи посыльный татарин. Ноги в ботах с загнутыми носами уверенно попирали землю. Одна рука – на эфесе, другая – бубликом на тугих витках аркана. Голова запрокинута, глаза глядят сверху вниз. И нагло, горделиво усмехается рот.

Только однажды выдержка изменила ему. Увидел золотые кисти рук и длиннющие усы Тихона и, пораженный, засмеялся, ухватился за них, словно дитя за игрушку.

– Доб-ры баран. Мой будыш!

Друзья бросились на крымчака. Гиав развернулся было, чтоб ударить. Вестун поднял молот. Но тут замковая стража, сопровождавшая посланцев, выставила копья и гизавры.

– Вы что, хамы? – спросил тысячник. – Посла?!

…А славный гродненский синклит заседал между тем в северном притворе дворцовой церкви и ничего не знал про нежданную «радость», которую готовила ему судьба.

Пред почтенными и благородными рясниками стоял гонец, запылённый до того, что казалось, будто он всю жизнь провёл на мельнице. И вот его вытащили оттуда и, кое-как почистив (не хватило времени), послали с поручением.

– Нужно похвалить вашу службу, – очень тихо сказал Лотр Босяцкому. – И как ваши голуби?

– Прилетели, – мрачно ответил праиезуит.

– Любопытно, – протянул Лотр. – Любопытно было бы знать, почему вы сочли за лучшее ввести нас в приятное заблуждение, оставив при себе вести о событиях в Новогрудке, о попытке повредить святой службе, о том, что исчез генеральный комиссарий и что в исчезновении этом, возможно, также виновны они? Наконец, о последних событиях… Это была ваша идея с голубями?.. Вы что-нибудь употребили?

– Употребил, – мрачно буркнул монах-капеллан.

– Любопытно было бы знать что?

– Я употребил этих голубей. Жаренных в масле. Помните? Вы ещё помогли мне их употреблять. Было вкусно. Могу также напомнить, что была среда.

Кардинал поперхнулся.

– Пожалуйста, – почти беззвучно проговорил он. – Молчите.

– Зачем мне молчать, если не молчите вы?

– Но ведь…

Лицо капеллана обтянулось кожей. Безжалостно и жёстко он произнес:

– Голуби вернулись без записок.

– Может…

– Все три голубя вернулись без записок, – повторил монах.

– Магдалина? – поднял Лотр непонимающие глаза.

– А вот это уже была ваша идея, – свалил вину на кардинала доминиканец. – Я только высказал предположение «а может». И тут вы ухватились за него, как клирик за бутылку, как папа Александр Шестой за собственную дочь, как пьяный за плетень…

– Хватит, – оборвал Лотр. – Давайте действовать.

Флориан Босяцкий кашлянул и ласково обратился к гонцу:

– Так что ж это ты нам такое сказал? Как это торговцев разогнал?! Как позволили?

И тут вставил свои три гроша Григорий Гродненский, в миру Гиляр Болванович:

– Сами говорили: плут, безопасен.

– Был безопасен, – поморщился монах. – Был.

– Говоришь чёрт знает что, – вмешался епископ Комар. – Это что же будет, если каждый вот так, в храм?! Рассчитывать надо.

«Мерзость перед Богом – человек расчётливый», – как всегда, ни к селу ни к городу подал голос войт.

Гонец мучительно боялся принесённых плохих вестей.

– Отцы, – промямлил он. – И это ещё не всё. Ещё говорят, будто заметили татар. Татары идут.

– Замолчи! – вспылил Лотр. – «Бу-удто», «бууудто». Татары пришли и уйдут. А тот, кто замахивается на народные святыни, это тебе не татары?

Шевельнулся в тёмном углу бургомистр Устин. Раскрыл глаза. Хотел было сказать, но только злобно подумал: «Ясно, почему вы так. Вас даже в рабы не возьмут из-за полной никчёмности, бездельники. Вам-то что?!». И снова под скобкой волос погасли угольки его глаз.

– Ты понимаешь, на какие основы он замахнулся?! – покраснел Лотр.

Неизвестно, чем бы это кончилось для гонца, если бы не зазвучали на переходах шаги, какие-то приглушённые удары и бряцание. Все насторожились. Послышалось что-то вроде перебранки. Голос Корнилы уговаривал кого-то малость подождать. Затем тысячник вошёл, но не успели спросить у него, что случилось, как с грохотом распахнулись двери. Хлынула в церковь дикая какофония звуков. Бубны аж захлёбывались в бряцании и гулких ударах.

Мурза Селим вошёл на полусогнутых ногах, беззвучно, как кот, и одновременно нагло. Дёрнул тысячника за нос в знак того, что всё же поставил на своём.