Паладин - Симона Вилар

— Она выживет? — глухо спросил Мартин.

Во время учебы у ассасинов он тоже изучал врачевание, но не сильно преуспел в этом и, как бы ему сейчас ни хотелось помочь любимой, ничего не мог для нее сделать.

Иосиф задумчиво поглаживал кончик длинного изогнутого носа.

— Как я понимаю, задето легкое — отсюда этот кашель с кровью, пена на губах, пузырьки газа на порезе, когда я ее перевязывал. Я старательно обработал рану горячим вином, наложил пропитанный кровоостанавливающими травами тампон и туго перевязал. Еще я влил ей в рот немного опиума, чтобы она оставалась в неподвижности, не ворочалась и не металась в бреду. Покой — это то, что ей сейчас особенно нужно. Остальное же… Леди Джоанна потеряла много крови, и теперь все зависит от того, насколько она сильна, чтобы организм справился с причиненной кинжалом раной. Я же буду рядом и прослежу за ее состоянием.

Мартин поднял на друга покрасневшие глаза — вторые сутки без сна, пережитый шок, страх и волнение за любимую истощили его силы. Он хрипло произнес:

— Она просила позвать священника.

Иосиф глубоко вздохнул. Где они сейчас могут разыскать тут католического священника? Но в Иерусалиме — возможно. Иосиф сказал, что, если ему удалось остановить кровотечение и кровь не будет проступать через повязку при дыхании раненой, они смогут тронуться в путь. Ведь до Иерусалима отсюда меньше трех миль. А там есть врачи куда опытнее Иосифа. Вот они и поедут, устроив леди Джоанну на носилках…

— Нет, мы останемся тут, — покачал головой Мартин. — Ведь некогда я так же вез ее раненого брата, и это убило Уильяма. Мир его праху…

— Маршала де Шампера убила не дорога, а грязь, попавшая глубоко в рану во время схватки. Для Джоанны же я сделал все, что мог. И если она спокойно отлежится несколько часов, ее внутренние жизненные силы помогут ей. Но в любом случае нам лучше уехать, Мартин. Оставаться здесь небезопасно, особенно после того, что сообщил этот ассасин.

Ничего не ответив, Мартин вышел из комнаты на галерею караван-сарая. Отсюда, сверху, была видна установленная у ворот деревянная клетка, куда стражи поместили пойманного Далиля. Но едва после ареста Далиль смог говорить, он сразу указал на Мартина и стал выкрикивать, что и этот голубоглазый из Масиафа. При этом еще добавил, что Мартин везет похищенную из гарема знатного эмира женщину-христианку.

Сперва возбужденная толпа не обращала внимания на эти сообщения, но позже Иосиф заметил, что на его друга стали поглядывать с подозрением. К тому же раненная ассасином женщина и впрямь не походила на мусульманку. А когда ближе к полудню к этим чужакам прибыл еще один спутник, огромный, рыжий и веснушчатый, тоже явно не арабских кровей, то многие стали говорить о том, что было бы неплохо разобраться, кто эти подозрительные путники. Один из постояльцев даже сказал, что следует позвать кади, чтобы тот допросил их. Однако оказалось, что кади как раз отбыл из Вифлеема по делам, поэтому чужаков пока не беспокоили. Жителей Вифлеема сейчас куда больше интересовал пойманный ассасин. Было решено казнить его завтра поутру, а сейчас люди просто сходились, чтобы посмотреть на опасного убийцу фидаи, тыкали в него пальцами, плевались, сыпали бранью, забрасывали камнями и нечистотами. Но как долго внимание будет приковано только к Далилю? Поэтому Иосиф прав: чем скорее они покинут Вифлеем, тем быстрее окажутся в безопасности.

Но как же быть с раненой Джоанной?

Мартин опустился на доски пола галереи у двери, где сейчас спал Эйрик, и похлопал того по плечу. Рыжий не проснулся. Он был так утомлен, что заснул прямо у стены, уронив голову в тюрбане на сложенные на коленях руки. Эйрик прибыл в Вифлеем пешком ближе к полудню, весь в царапинах и синяках, в изорванной одежде. Увидев его, Мартин почувствовал облегчение, но оно было каким-то блеклым по сравнению с тем ужасом, в каком он находился, страшась за жизнь Джоанны. Мартин даже не спросил приятеля, что его так задержало, а тот, узнав, что случилось за время его отсутствия, не стал донимать Мартина своими новостями. Рыжий просто опустился под дверью комнаты, где лежала раненая Джоанна, и заснул.

Сейчас Мартин сидел подле него и думал, как сможет жить, если его любимая не поправится. Джоанна спасла его и приняла на себя предназначенный ему кинжал. И она так просила позвать священника… Для христиан последнее утешение и исповедь важнее всего. Но сумеет ли Мартин выполнить ее просьбу? Возможно, последнюю…

Он не знал, сколько просидел без движения. Несмотря на усталость, он был слишком напряжен, чтобы уснуть. Просто пребывал в некоем горестном оцепенении, ничего не решая, не строя никаких планов. Его жизнь будто остановилась, его ничего не волновало, кроме того, дышит ли Джоанна, хватит ли у нее сил остановить выталкиваемую при дыхании кровь?

Во дворе караван-сарая стало тише: ночевавшие тут постояльцы уже покинули его, начали расходиться и пришедшие поглумиться над пойманным ассасином местные жители. Наступило время намаза Аль-Аср, когда солнце уже клонится к закату и правоверные мусульмане отправляются в мечеть. В какой-то момент Мартин поднялся и пошел туда, где стояла клетка с Далилем.

Трое охранявших ассасина стражей, похоже, были из тех, кто не сильно поверил в наветы Далиля на голубоглазого мавали, поэтому они даже сочувственно спросили, как обстоят дела у его раненой спутницы. Но было время молитвы, и они, отойдя немного в сторону, опустились на колени на молитвенные коврики, повернувшись лицом к Мекке.

Мартин приблизился к клетке. Пленник, устав от издевательств толпы, сидел, уронив голову на закованные в цепь руки, но, словно почувствовав взгляд Мартина, медленно поднял голову. Как же изменился Далиль! Неудивительно, что Мартин не узнал в этом сутулом, изможденном дервише приближенного великого имама Синана. И хотя ассасины умели менять внешность, все же Далилю, похоже, несладко пришлось в последнее время, в нем не осталось ни достоинства, ни гордой осанки прежнего наставника фидаи. Его некогда чуть покрытая налетом седины борода теперь совсем побелела, росла клочьями и кишела вшами, а тонкий с горбинкой нос был сильно сломан, по сути расплющен, переносицы словно и не существовало. Щеки и лоб исчерчены линиями татуировки, веки так выкрашены чернотой, что глаза казались совсем запавшими.

— Это ради меня ты так изменился, Далиль? — спросил Мартин, пока охранники самозабвенно молились в стороне.

— Ты все же пришел, Тень, — усмехнулся разбитыми губами ассасин, называя бывшего ученика его прежним прозвищем. — Я знал, что тебе захочется узнать, как я тебя нашел.