Траектория чуда - Аркадий Гендер

В общем, вся статья походила на правду не больше, чем бред тяжелобольного — на реальность, и только в самом конце были приведены реальные, похоже, факты. По заключению патологоанатома, несмотря на огнестрельную рану в голову, непосредственной причиной смерти Степанова стало переохлаждение, то есть в холодильник его засунули еще живым. Я представил Лорика, еще в сознании замерзающего в ледяной темноте, и меня передернуло. Потом я представил Люсю, запихивавшую в ледяную могилу еще живого отца своего ребенка, и меня затошнило. Я закрыл газету, благо с кухни спешила тетка Эльмира, неся большую чашку ароматно дымящегося кофе. Совсем избежать обсуждения статейки не удалось, однако вскоре разговор сам собой перешел на другие темы. Среди всех прочих обсудили мы и тетушкино состояние здоровья, которое, слава Богу, было вроде как ничего. После инфаркта тяжело еще ей было только самой ходить в магазин, что раньше для нее делала ее молодая подруга, так некстати неожиданно куда-то исчезнувшая пару месяцев назад. Сердце у меня снова екнуло, и я невольно скосил глаза на газету, лежащую на столе статьей вверх. Но, конечно же, узнать в обезображенном трупе на снимке свою подругу, так любезно и совершенно бескорыстно почти год помогавшей ей, тетушка никак не могла, и я облегченно вздохнул. Я посидел в гостях у тетки еще немного, и откланялся, надеясь, что теперь эта тема исчерпана.

Но Роман, позвонив, тоже первым делом спросил, читал ли я статью? Я вздохнул и ответил утвердительно. "Представляешь, в каком шоке Жанна?" — воскликнул Роман. Я услышал в этой невинной с виду фразе столько скрытого смысла, что, промычав в ответ что-то вроде: "Да, уж…", перевел разговор на работу. Работал Роман по моей наводке теперь с Гохой, и Феоктистыч был сотрудничеством вполне доволен. Хотя, по его словам, Роман сам теперь казался другим человеком: неудачи ли затяжного "одиночного плавания в море бизнеса" опустили его на грешную землю, падение ли с крыши, но он от его наглой заносчивости и стремления везде видеть только свою собственную выгоду не осталось и следа. Он честно и упорно "пахал", а специалистом в нашем деле он был отменным. Может быть, Роман и правда стал другим человеком? Не знаю, осталось посмотреть… "Так что приглашаем тебя с Галиной и Юлей к нам домой", — огорошил меня в конце разговора Роман. Я был в замешательстве. Последний раз мы были подобным образом званы к ним в гости много лет назад, и несмотря на теперешнее "потепление" моих личных отношений с Романом, начинать снова, как когда-то, "дружить семьями" я не собирался. Уж слишком двусмысленным было бы при подобной встрече мое положение между женой и пусть бывшей, но любовницей, да и Галина нежных чувств к Жанне отнюдь не питала. В разговоре повисла пауза и, чувствуя мой немой вопрос, Роман продолжил: "Во-первых, у нас что-то вроде новоселья, но, главное, ведь нас теперь трое". Я опешил. Не может же быть, что те два с небольшим месяца назад, что я последний раз видел Жанну, она была как минимум на пятом месяце беременности? Невозможно! Уж я бы знал. "Мы удочерили Аллочку, Люсину дочку, — пояснил Роман. — Ведь она осталась круглой сиротой". Я был настолько ошарашен, что больше не раздумывая, принял приглашение. Думая, что уговорить жену составить мне компанию будет нелегко, я начал разговор с ней издалека, но к моему удивлению, Галина не только не стала возражать, но и явно обрадовалась приглашению. Известие же об удочерении она вообще прокомментировала так: "Все-таки Жанка, если разобраться, неплохая баба, просто Люся имела не нее странное влияние". Помолчала, и добавила: "И очень нечастная. Я-то знаю". Я тоже знал, но разумеется, ничего не сказал.

О Таше, как ни старался я вычеркнуть ее из своей памяти, я то и дело вспоминал. Под Новый год я не выдержал, и набрал-таки номер ее мобильного.

— Наконец-то ты позвонил, — тихо сказала она с незнакомым мне раньше сильным акцентом. — Я решила, что сохраню этот номер до Рождества, потом — до Нового года. Еще несколько дней, и ты не услышал бы меня.

— Как ты? — спросил я.

— О, я сильно изменилась, ты не узнал бы меня! — засмеялась она, и я тоже улыбнулся ее хулиганской шутке.

— Ты еще долго пробудешь в Швейцарии? — неизвестно зачем поинтересовался я.

— Боюсь, что всю оставшуюся жизнь, — ответила Таша. — Я выхожу за Алена. Мы уже помолвлены, и скоро свадьба. И еще — меня взяли без экзаменов в здешнюю консерваторию.

Против воли сердце у меня заныло, — не по поводу консерватории, конечно. С трудом мне хватило сил не подать вида.

— Я рад за тебя, — весело сказал я. — Передай Алену привет!

— Можно, я не буду? — поддержала мой тон Таша. — Он такой ревнивец!

Мы рассмеялись.

— Судя по всему, ты разобрался с делами? — после паузы спросила она.

— Откуда у тебя такая информация? — сыграл удивление я.

— Ален по распоряжению мсье Сержа наводил справки, — ответила Таша. — Нам даже прислали по факсу ту статью в вашей газете.

— Так ты знаешь про…? — начал было я.

— Знаю, — перебила меня Таша. — Она не очень хорошо выглядела на своей последней фотографии.

Повисло молчание.

— Я хочу, чтобы ты знал, Глеб, — наконец, нарушила его Таша, — мне очень жаль, что я принимала участие во всем этом. Она была мне как мать, я любила ее и не смогла отказать. Если можешь, прости меня.

В ее голосе послышались слезы. Я тяжело вздохнул.

— Я не держу на тебя зла, — ответил я. — Будь счастлива.

— Спасибо, — еле слышно произнесла Таша, и мы распрощались — думаю, навсегда.

Тетка Эльмира тихо умерла на Рождество. Она совсем немного не дожила до оглашения результатов рассмотрения Дворянским собранием нашего вопроса, которым я все-таки начал заниматься — исключительно по ее настоянию. Второй инфаркт поразил ее во сне, и утром она просто не проснулась. Говорят, по большим церковным праздникам Господь забирает себе лучших. Наверное, на Его день рождения приходит черед самых лучших. Мы хоронили ее в страшную стужу, но от этой мысли мне становилось теплее. Я плакал, не стесняясь слез, думал о том, что на ее могиле я поставлю памятник с надписью: "Здесь лежит Эльмира Александровна Чайковская, в девичестве Неказуева, урожденная княгиня Нарышкина", и замерзшими пальцами комкал в кармане клочок тонкой бумаги. Я нашел его в теткиной записной книжке, которую почему-то забрал с собой с квартиры в Зюзине, когда тетушку увезла скорая. Невзрачная бумажонка привлекла мое внимание, потому что лежала на странице, на которой был записан хоть и безымянный, но такой знакомый мне номер мобильного телефона Люси. Кусок коричневатой папиросной бумаги был квитанцией об оплате на сумму в тысячу рублей, датированную весной прошлого года. Квитанция была на имя Нарышкиной Э.А. Из татуажного салона.

Конец