Город призраков - Елена Сазанович

Было видно, что секретарша не удовлетворена ответом. И мы, чтобы не вступать с ней пререкания, поспешили уйти. И уже на пороге ее мягкий и одновременно решительный голос остановил нас.

— Молодые люди, если вы подозреваете Модеста Демьяновича, то я вам скажу — он ни в чем не виноват! Он был прекрасным человеком и прекрасным учителем! Вы ошибаетесь. Для него человеческая жизнь была превыше всего…

И она гордо повернулась к нам спиной. И только по слегка вздрагивающим плечам мы поняли, что она плачет.

Закрывшись в гостиничном номере, мы вывалили на стол обрезки всех фотографий.

— Ты знаешь, — заметил Вано, вспоминая разговор с секретаршей, — в ее словах, пожалуй, есть смысл. Помнишь, как перед смертью Модест отозвался о графе? Он назвал его идею чудовищной и извращенной. И его слова были вполне искренни. И его признание, что он унаследовал эту идею графа, как-то не увязываются с неприятием ее. Понимаешь? Словно он от души ненавидел эту чудовищную философию, а потом тут же сознавался в том, что способствовал ее дальнейшему распространению. Почему? Может быть, по чье-то указке? Он явно говорил чужими словами. И его речь была довольно не продумана и нелогична.

— Ты намекаешь на этого старичка Котова? Если он отравил учителя, а это, похоже, именно так, то в любом случае я не понимаю, как он заставил Модеста взять вину на себя.

— Этому должно быть объяснение. И оно скорее всего — здесь, — Вано постучал по обрезкам фотографий. — Нам придется изрядно потрудиться, чтобы вычислить, какой кроссворд решал Модест.

Я махнул рукой.

— Да ну тебя, Вано. Он явно пытался воссоздать свой портрет. Возможно, он сомневался, что является наследником графа. Потому пытался убедиться, сопоставив отдельные части лица с различных снимков.

— Или хотел убедиться, что наследник кто-то другой.

— А почему нет! — я хлопнул себя по лбу. — Старичок Котов! Вдруг Модест его вычислил. И тот за это прикончил учителя. Только, боюсь, решить эту задачу нам не под силу. Котов, такой заросший, что ни глаза, ни рот, ни нос — не различишь.

— Да, но у этого старикашки есть твердое алиби на моменты убийства адвоката и библиотекарши. Гога все четко проверил. И потом, как ты сам верно заметил, каким бы он ни был актером, но на роль призрака он никак не годился. Ни та фактура.

Нашу беседу перебил резкий телефонный звонок. Вано первым схватил трубку и по его хмурому, взволнованному лицу я понял, что есть новости. Скорее всего — плохие.

Так оно и было. Звонил Ступаков. У него на руках уже были результаты рентгеновских снимков.

— Ступаков — в панике, — пробубнил Вано, положив трубку. — Одна неприятность за другой. Теперь пришла очередь его племянницы Галки. У нее плохие результаты обследования. И еще…

Вано поднял на меня тяжелый взгляд.

— …у Сенечки Горелова.

— О боже! — выдохнул я. — Значит… Значит призрак к нему являлся не зря. Это — предупреждение. Во что бы то ни стало… Мы обязаны, наш долг — отыскать этого призрака. Мы должны спасти хотя бы одного. И ты прав, — я постучал по столу, — ты прав. Возможно разгадка именно здесь. Круг подозреваемых сужается. Мэр, его дочь и жена, чета Кис-Кис, Гога и сам Ступаков. Хотя… Хотя мне не верится, что он убил племянницу. Похоже, он ее искренне любит. И тем не менее.

Это был наш последний вечер в Жемчужном. И Жемчужное было таким же, каким мы увидели его в первый раз. Маленький город у моря. Рано наступивший вечер. Круглая, как надутый до предела желтый шарик, луна. Которая, казалось, вот-вот лопнет. И по городу пронесется эхо этого взрыва… Но взрыва на небе нет. Хотя это не значит, что его нет на земле, в этом маленьком городке с поэтичным названием Жемчужный…

Как и в первый вечер нашего приезда мы собрались в гостинице, которая когда-то давным-давно была усадьбой одного богатого и небесталанного человека — графа Дарелова, основателя города. Множество свечей освещали по-старинному обставленную гостиную. Большой круглый стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью, был уставлен множеством блюд. Приготовленных умелыми ручками хозяйки гостиницы Ли-Ли. Продолжающей суетиться на кухне вместе со своим дорогим, похожим на поросенка, муженьком Ки-Ки.

Власть города — мэр и шеф милиции Гога Савнидзе — как и полагается при их положении, обсуждали дела. Связанные наверняка с благоустройством Жемчужного. Прекрасная половина мэра, его жена Диана и дочь Полина наигрывали какую-то грустную незнакомую мелодию в четыре руки.

Белка в окружении своих папочек восседала на диване. И не слушая их, украдкой бросала на меня жгучие взгляды. Впрочем, я преувеличивал. Огня в ее глазах было уже гораздо меньше. Скорее она смотрела на меня по привычке, помня, что я — ее первая любовь. А я не без грусти подумал, что так никогда и не стану ее первой любовью.

Доктор Ступаков был особенно мрачен. Его племянница, полнощекая румяная Галка что-то без умолку тараторила и хохотала во весь голос. И он отвечал ей с кислой улыбкой. Он смотрел на нее, как смотрят в последний раз. Зная, что человек смертельно болен.

Мы стояли втроем. Я, Вано и наш приятель Сенечка. Который тоже еще не догадывался о своей болезни. И, наверное, поэтому отпускал шуточки в сторону «добродетельных» жемчужан. А я смотрел на этих людей, и мне казалось, что я знаю их тысячу лет. Но знаком не с ними. А с их отвлеченными образами. Они казались мне марионетками кукольного театра. Которые репетировали свой спектакль тысячный раз. Уже не помня изначальный смысл пьесы. И не желая даже вникать в его. Чтобы не разрушать созданный годами и ставший вполне профессиональным свой театр.

Я смотрел на них, и как когда-то пытался прочесть по лицам их сокровенные мысли. Но это было бессмысленно. На кукольных лицах не читаются мысли. Куклы могут только двигать губами, шевелить руками м ногами, да и то — не самостоятельно. И не более того.

Ничто не нарушало спокойствия этого вечера. И тихая мелодия старинного рояля только подчеркивало это. Как бы утверждая, что главное достоинство этого городка — мир. Мир, в которому нет места грехам. Разве что расплате за них. Но это уже было за кулисами…

Грубый низкий голос Вано прозвучал как-то не кстати. И все одновременно вздрогнули.

— Вы чудесно играете, Диана! Ваша мелодия — само совершенство, впрочем как и ваша красота, — комплементы из уст моего большого, лысого друга выглядели довольно нелепыми. — Наверное, трудно с такой совершенной красотой оставаться до конца целомудренной?

Диана даже не повернула головы. Она и ее дочь прекратили играть, но их руки по-прежнему касались клавиш. Словно вот-вот вновь польется музыка. Стоит только немного потерпеть, пока Вано закончит свою бестактную речь. Но Вано не собирался заканчивать свою бестактную речь. Он продолжал.

— Кстати, похвально что вы закончили с красным дипломом исторический факультет университета. Я и не подозревал, что вы, всегда такая сдержанная, молчаливая, обладаете красноречием Цицерона. Смею предполагать, что вы были достойной ученицей древних ораторов. Ваша речь на похоронах людей, умерших от справедливого наказанья Божьего всегда звучала убедительно. За все нужно платить. И самая высокая цена — это жизнь. И целомудрие — единственное спасение от Божьего наказания… Одно дело, если бы это говорила несчастная, некрасивая женщина. Никто бы особенно не внял ее речи. А вы!.. Само совершенство! Эталон красоты! Такой труднее всего не поддаваться соблазнам. И вместе с тем вы — ярчайший пример, что все это — возможно. Кстати, похвально, что ваша дочь учится на психологии. Соединение истории, ораторского искусства и досконального знания души — залог верного успеха!

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — только и сказала Диана. Но играть перестала. Мне даже стало жаль, что я так и не прослушал эту мелодию до конца. И так никогда и не узнаю, кто ее автор.

— Может быть, вы понимаете, Глеб? — обратился Вано к ее мужу, мэру города. — Вы удачно женились. Редкое сочетание — красота и невинность. Вы же безумно любите свою жену, не так ли? И кому, как не вам, всячески способствовать тому, чтобы город был закрыт для всех этих надоедливых безнравственных приезжих! Которые, не дай Бог, откроют вашей жене иной мир! Ведь один уже пытался, не правда ли?! Кажется, это был поэт, пытавшийся развратить вашу жену своими безнравственными стишатами! К счастью, Лариса Андреевна очень тщательно подбирала книги для своей библиотеки. Идея высокой нравственности с неминуемой расплатой за грехи вполне пришлась вам по вкусу, не так ли?

— А вам не по вкусу такая идея? — мэр кисло усмехнулся.

— Это прекрасная идея, — очень серьезно ответил Вано. — Но только искусственное ее насаждение. С одновременной неминуемой и жестокой расплатой с неугодными людьми якобы за совершенное ими — это уже совсем другое. Особенно когда это сопровождает страх. Не совесть, а именно страх. Впрочем, мне ли вам объяснять. Вы, наверное, тоже стали жертвой этой идеи. И жертвой этого страха. Красавец, с внешностью древнегреческого героя, постоянно дрожащий от страха. Немыслимое сочетание.