Верховная королева (Туманы Авалона - 2) - Мэрион Брэдли

Артур замыслил предать Авалон и клятву, благодаря которой получил меч и был отведен в величайшее из друидических святилищ. А еще - опасность... опасность угрожает Вивиане, стоит ей лишь покинуть Остров... Моргейна вспоминала медленно, складывая в уме разрозненные обрывки в единое целое. Она уехала из Каэрлеона, казалось бы, лишь несколько дней назад, в конце лета. До Авалона она так и не добралась, и, похоже, добраться уже не сможет... молодая женщина скорбно созерцала церковь на вершине Холма. Вот если бы пройти к Авалону с другой стороны... но тропа увела ее лишь в страну фэйри.

Где-то там она потеряла кинжал и коня; и тут Моргейна вспомнила выбеленные ветром кости и содрогнулась. А ведь если приглядеться, так церковь на Холме выглядит совсем иначе; должно быть, священники ее перестроили; за месяц-другой такой громадины не возведешь... "Как угодно, любой ценой должна я выяснить, сколько минуло лун, пока я бродила по лесу с девушками госпожи или развлекалась с красавцем-фэйри, что привел меня туда..." - подумала Моргейна, в страхе сцепив руки.

"Нет же, нет, прошло никак не больше двух, от силы трех ночей", лихорадочно убеждала себя она, еще не зная, что это - лишь начало, что постепенно смятение будет все больше подчинять ее себе, и душевного покоя ей отныне так и не обрести. И теперь, при мысли о тех ночах, она изнывала от стыда и страха, и трепетала, вспоминая о неведомом прежде наслаждении, пережитом в объятиях красавца-фэйри; и однако же теперь стряхнув с себя чары, она воспринимала случившееся как нечто постыдное, как дурной сон. А ласки, которыми она обменивалась с девами-фэйри... такое она и представить бы себе не могла, если бы не заклятия... и еще что-то такое было с самой королевой... теперь молодой женщине казалось, что королева и впрямь очень походила на Вивиану, и Моргейна опять сгорала от стыда... в волшебной стране дело обстоит так, как если бы она всю жизнь мечтала о подобных вещах, однако же во внешнем мире никогда на такое не осмелилась бы, да что там - и помыслить о таком не дерзнула бы!

Невзирая на яркое солнце, Моргейна поежилась от холода. Она понятия не имела, какое сейчас время года, но на краю Озера, в тростниках, белели проплешины нерастаявшего снега. "Во имя Богини, неужто зима уже минула и грядет весна?" А если во внешнем мире прошло достаточно времени, чтобы Артур успел замыслить предательство против Авалона, значит, она пробыла в стране фэйри куда дольше, чем смеет даже предположить.

Конь и кинжал потеряны, и все, что у нее с собою было, - тоже. Башмаки стоптались, еды при ней - ни крошки, она - одна, вдали от тех мест, где в ней узнали бы сестру короля. Ну да ладно, голодать ей не впервой. По лицу ее скользнула тень улыбки. Есть на свете богатые замки и монастыри; надо думать, ей подадут хлеба как нищенке. Она непременно вернется ко двору Артура - возможно, на пути ей встретится деревня, где требуются услуги повитухи, и в обмен на свое искусство она получит хлеба.

В последний раз Моргейна с тоской поглядела на противоположный берег. Посмеет ли она предпринять решающую попытку произнести слово силы, способное вернуть ее на Авалон? Если бы она могла переговорить с Враной, возможно, она бы узнала доподлинно, что за опасность угрожает Владычице... Молодая женщина уже открыла рот, чтобы прокричать заклинание, - и тут же сдержалась. Она и Вране в лицо посмотреть не сможет; Врана соблюдает законы Авалона так ревностно, Врана ничем не опозорила своих жреческих одеяний. Как выдержит она взгляд ясных глаз Враны, памятуя о том, что натворила во внешнем мире и в волшебной стране? Врана с легкостью прочтет ее мысли... и вот на глазах у Моргейны выступили слезы, и берега Озера и шпиль церкви затуманились и расплылись, и, повернувшись к Авалону спиной, Моргейна отправилась к римской дороге, что уводила на юг мимо копей и тянулась до самого Каэрлеона.

Только на третий день пути Моргейне повстречался одинокий всадник. Первую ночь она провела в заброшенной пастушьей хижине, без ужина, довольствуясь лишь защитой от ветра. А на второй день добралась до подворья, но дома случился лишь полоумный мальчишка-гусятник; однако он не прогнал гостью и даже позволил ей согреться у накрытого ветками огня; Моргейна вытащила у него из пятки колючку, а мальчишка в награду отломил ей хлеба. Что ж, доводилось ей идти пешком и не в такую даль, на еду не рассчитывая.

Но, уже на подступах к Каэрлеону, Моргейна с ужасном обнаружила два сожженных дома и догнивающий на полях хлеб... можно подумать, здесь прошли саксы! Она заглянула в один из домов - судя по всему, похозяйничавшие здесь грабители сгребли все подчистую; но в одной из комнат она нашла старый, выгоревший плащ, очевидно, брошенный в спешке убегающими хозяевами: такими лохмотьями даже разбойники побрезговали. Однако же плащ был из теплой шерсти; Моргейна поскорее закуталась в него, еще больше уподобясь нищенке; больше всего она страдала от холода, а не от голода. Ближе к вечеру в заброшенном дворе послышалось кудахтанье; куры живут привычкой и еще не усвоили, что кормежки ждать неоткуда. Моргейна поймала одну из куриц, свернула ей шею, зажгла среди развалин небольшой костерок; если повезет, дыма вообще никто не заметит; а если кто и увидит, так решит, что на пепелище завелись призраки. Она насадила курицу на зеленую ветку и поджарила над огнем. Птица оказалась такой старой и жесткой, что даже крепкие зубы Моргейны с трудом с ней справлялись, однако молодая женщина изголодалась настолько, что ей было все равно; она даже кости высосала, точно у нежнейшей из пулярок. Отыскала она и немного кожи - в одной из надворных построек, где прежде была кузница с горном; грабители унесли весь инструмент и все, что нашлось металлического, но в углу валялись обрывки кожи, и в один из них Моргейна завернула остатки курицы. Она бы и башмаки починила; вот только ножа при ней не было. Ну что ж, может статься, дойдя до какой-нибудь деревни, она попросит одолжить ей нож - на пару минут, не больше. И что за безумие подсказало ей выбросить кинжал?

Со времен полнолуния минуло лишь несколько дней; и, покидая полусгоревший дом, Моргейна обнаружила, что каменные ступени крыльца покрыты инеем, а в небе висит горбатая дневная луна. Выйдя за дверь с завернутой в кожу курятиной в одной руке и увесистой палкой в другой - надо думать, какой-нибудь пастух вырезал себе посох, да тут и оставил, Моргейна услышала торжествующее кудахтанье, отыскала гнездо, съела яйцо сырым - оно еще хранило в себе тепло птичьего тела - и ощутила блаженную сытость.

Дул резкий, холодный ветер. Моргейна ускорила шаг, радуясь плащу, пусть даже прохудившемуся и изорванному. Солнце стояло высоко, и молодая женщина уже подумывала, а не присесть ли на обочине и не доесть ли холодную курицу, когда на дороге послышался цокот копыт. Всадник явно нагонял ее.