Ледяная принцесса - Камилла Лэкберг

Она кивнула. Патрик продолжал:

— Да, конечно, так ты и сделала. Но я нашел блокнот, в котором Андерс написал письмо. Когда он нажимал карандашом, то отпечатки оставались и на следующей странице. Так нам и удалось это найти.

Вера усмехнулась:

— Конечно, такое мне и в голову прийти не могло. Надо же додуматься до этого.

— Мне кажется, я примерно знаю, что произошло, но мне нужно, чтобы ты рассказала сама, своими собственными словами.

Она задержала ненадолго пальцы на бумаге, проведя ими по строчкам, как слепой, который читает книгу, написанную шрифтом Брайля. Глубокий вздох, и потом Вера выполнила прозвучавшую дружелюбно, но настойчиво просьбу.

— Я пришла домой к Андерсу, принесла ему еду. Как всегда, дверь была не заперта, так что я немного покричала, а потом вошла. Все было спокойно, очень тихо. Тут я увидела его, и в эту секунду мое сердце остановилось, по крайней мере, я так почувствовала, как будто оно перестало биться, и у меня в груди тоже стало тихо. Он слегка покачивался — туда-сюда, словно по комнате гулял ветер, а я знала, что это совершенно невозможно.

— А почему ты не вызвала полицию или «скорую помощь»?

Она пожала плечами:

— Я не знаю. Моей первой мыслью было подбежать к нему и как-нибудь снять, но, зайдя в комнату, я увидела, что уже слишком поздно. Мой мальчик был мертв.

В первый раз за время рассказа голос Веры задрожал, но потом она пересилила себя и продолжала с неестественным спокойствием:

— Я нашла это письмо на кухне. Ты его уже читал и знаешь: в нем написано, что он больше не хочет жить, что жизнь была для него одним долгим мучением и он больше не может бороться. У него не осталось сил продолжать жить. Я сидела там, на кухне, наверное, час, а может быть, два, не знаю. Затем убрала письмо в сумку, взяла стул, на который он вставал, чтобы завязать веревку на крюке, и поставила его на место, на кухню.

— Но почему, Вера? Почему? Для чего ты это сделала?

Вера сидела, устремив перед собой неподвижный взгляд, но Патрик смотрел на ее руки, которые слегка тряслись и говорили о том, что ее внешняя невозмутимость напускная. Патрик не мог себе даже представить, какой это кошмар для матери — увидеть своего сына висящим под потолком с толстым синим языком и вылезшими из орбит глазами. Сам Патрик с содроганием вспоминал лежащего на полу Андерса, а каково его матери? Эта кошмарная картина будет сниться ей по ночам до конца жизни.

— Я хотела оберечь его от унижения. Все время люди смотрели на него с презрением, на него показывали пальцем и смеялись, задирали нос, когда проходили мимо, и считали себя выше его. Что бы сказали люди, услышав, что Андерс повесился? Я хотела избавить его от этого позора и поэтому сделала единственное, что должна была сделать.

— Но я все еще не понимаю, почему, по-твоему, то, что он повесился, хуже, чем если бы его убили?

— Ты слишком молодой, чтобы понять. Презрение к самоубийцам по-прежнему очень глубоко сидит в людях здесь, на побережье. А я не хотела, чтобы люди говорили плохо о моем мальчике, про него и так все время говорили всякое дерьмо.

В голосе Веры слышались стальные нотки. Долгие годы она тратила всю свою энергию на то, чтобы защищать сына и помогать ему. И хотя Патрик по-прежнему не вполне понимал ее мотивы, но все же находил вполне естественным то, что Вера продолжала защищать своего сына даже после его смерти. Она потянулась за альбомом и открыла его так, чтобы Патрик тоже увидел. Судя по одежде, фотографии были семидесятых годов, и Андерс улыбался ему со всех пожелтевших снимков открыто и радостно.

— Он был очень хороший — мой Андерс. — Голос Веры прозвучал мечтательно, и она погладила указательным пальцем фотографии. — Он всегда был такой хороший мальчик, с ним я никогда не знала никаких проблем.

Патрик с интересом посмотрел на снимки. Ему с большим трудом верилось, что это тот же самый человек, которого Патрик иногда встречал и знал как закоренелого алкаша. Слава богу, что этот мальчик на фотографиях не знал, какая судьба его ожидает. Один из снимков вызвал у Патрика особый интерес. Худенькая светловолосая девочка стояла рядом с Андерсом, который сидел на велосипеде с детской спинкой и боковыми опорами. Она едва заметно улыбалась и застенчиво смотрела в камеру из-под челки.

— Это, наверное, Алекс?

— Да, — односложно ответила Вера.

— Они в детстве часто играли вместе?

— Не очень часто, но иногда бывало. Они ведь учились в одном классе.

Очень осторожно Патрик наступил на больное место. При этом ему самому казалось, что он идет босыми ногами по терновнику.

— Насколько я знаю, какое-то время у них преподавал Нильс Лоренс?

Вера испытующе посмотрела на него:

— Да, возможно, но это было очень давно.

— О Нильсе Лоренсе ходило много разговоров, как я понимаю, а потом, когда он пропал, слухов стало ничуть не меньше.

— Здесь, во Фьельбаке, люди болтают обо всем, и ясное дело, что они говорили о Нильсе Лоренсе тоже.

Было совершенно ясно, что Патрик сейчас ткнул в незажившую рану, но он был обязан надавить на нее еще сильнее.

— Я разговаривал с родителями Александры, и они сделали мне совершенно определенное заявление о Нильсе Лоренсе. То, что они рассказали, также касается и Андерса.

— В самом деле?

Патрик подумал, что Вера явно не собирается облегчить ему задачу.

— Они утверждают, что Нильс Лоренс изнасиловал Александру, и, как они сказали, он также совершил насилие и в отношении Андерса.

Вера продолжала сидеть словно каменная, с совершенно прямой спиной и ничего не ответила на слова Патрика — фразу, которую он построил как вопрос. Патрик решил дождаться реакции Веры, и через несколько мгновений внутренней борьбы она медленно закрыла альбом с фотографиями и поднялась из-за стола.

— Я не собираюсь говорить об этом, но хочу, чтобы ты ушел. Если вы сочтете нужным предъявить мне обвинение за то, что я сделала, когда нашла Андерса, то знаете, где меня найти. Но я не собираюсь помогать вам выкапывать то, чему бы лучше лежать похороненным.

— Только еще один вопрос. Ты когда-нибудь говорила об этом с Александрой? Насколько я понял, она решила рассказать о том, что произошло, и было бы вполне естественным, если бы она захотела поговорить с тобой.

— Ну да, она так и сделала. Я сидела там, у нее дома, наверное, за неделю до ее смерти и слушала ее наивные идеи насчет того, что надо избавиться от прошлого, вытащить на свет все старые скелеты и так далее и так далее. Все это — новомодные штучки, по моему мнению. Сейчас все норовят перетряхивать свое грязное белье на людях и считают, что очень полезно выставлять напоказ свои грехи и секреты, но некоторые вещи должны быть только личными. И я ей тоже так и сказала. Не знаю, слушала она меня или нет, но надеюсь, что слушала, а иначе получается, что я зря сидела и наживала цистит в ее холодном доме.

После этих слов Вера отчетливо дала понять, что разговор окончен, и пошла к двери. Она демонстративно открыла ее для Патрика и очень холодно с ним попрощалась.

Когда Патрик вышел на улицу, он надвинул поглубже на уши шапку и надел варежки — он буквально не знал, с какой ноги пойти от холода. Попрыгав, чтобы чуточку согреться, он помчался к машине.

Как понял Патрик за время их разговора, Вера была очень сложным человеком. Она принадлежала к совсем другому поколению, но не разделяла многие его ценности и правила. Ради сына она всю жизнь нарушала их. Даже когда он стал взрослым и жил отдельно, она продолжала опекать его. Рано оставшись без мужа, она жила сама по себе, изолированно, не связывая себя правилами своего поколения, принятыми для мужчин и женщин. Патрик не мог не чувствовать против своей воли определенного восхищения этой сильной женщиной, которой пришлось выдержать в жизни намного больше, чем другим людям.

Патрик не знал, какие последствия вызовет попытка Веры представить самоубийство Андерса как убийство. Он должен передать эту информацию Мелльбергу, но о том, что за этим потом последует, не имел ни малейшего понятия. Если бы решал Патрик, он бы посмотрел на это сквозь пальцы, но он не мог обещать, что так и будет. Строго говоря, с точки зрения закона Веру можно было обвинить по крайней мере в препятствовании расследованию, но Патрик искренне надеялся, что этого не произойдет. Она была fighter,[28] а их не так много.

Когда он сел в машину и включил мобильный телефон, то увидел, что ему пришло голосовое сообщение. Звонила Эрика. Она сообщала, что три дамы и один крохотный господин очень надеются, что он поужинает с ними вечером. Патрик посмотрел на часы: уже пять. И без особых колебаний решил, что ехать в участок слишком поздно. А если он поедет домой, то что ему там делать? Перед тем как завести двигатель, он позвонил в участок Аннике и коротко рассказал ей о том, что узнал, но детали оставил на потом, потому что сам хотел доложить обо всем подробно Мелльбергу с глазу на глаз. Любой ценой Патрик хотел избежать неверно понятой ситуации. В противном случае Мелльберг мог затеять какую-нибудь мощную операцию и вызвать всю королевскую рать исключительно ради собственного удовольствия.