Не выпускайте чудовищ из шкафа - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Крест? – Бекшеев все же решился прикоснуться к мертвецу.
Рубаха в клеточку, заношенная до прозрачности на локтях. Ткань мягкая, а пуговицы мелкие, но расстегнуть получается.
Крест и вправду был.
Тяжелый, серебряный. С виду дорогой.
– Отцу… справили. Подарок. Незадолго до… Купец. Один. Так-то простой был. А тут вот… и он мне передал. – Тихоня поморщился и горло потрогал. – Ник-Ник увидел. Спросил. Я сказал. Одно. Другое. Разговорились.
– И ты подарил ему серебряный крест, – хмыкнул Сапожник. – Странно, что он его еще…
– Он действительно верил. А вещь должна исполнять. Что предназначено. – Тихоня поглядел на сослуживца с жалостью. – Я не могу. Веры нет. Искал. Все одно нет.
– В храм он не больно-то заглядывал.
– Да. Стеснялся. Сейчас ведь как-то… не особо.
Странно.
Ник-Ник совершенно… хотя что о нем Бекшеев знает, чтобы судить? Неуживчивый? Ворчливый? Жалующийся на все? Его недолюбливали.
А он верил.
И… что это меняет?
– Его жена. – Тихоня подошел к зеркалу.
Снимки на нем были старые и слегка пожелтели. Вот тот, самый крайний, измят. И следы пролегли по бумаге, словно морщины. Его аккуратно расправили, но разве разгладишь такие?
Женщина молодая и красивая.
А вот на этом снимке, где она в белом платье и с цветами, вовсе выглядит девочкой.
– Убили? – поинтересовался Сапожник.
– Нет. Ей. Письмо. Что умер. Ошибка там. Она и вышла замуж. Ник-Ник вернулся, а там уже и ребенок.
Погано, наверное.
Такое и представлять не хочется.
– М-да… – только и сказал Сапожник.
– Брак. Признали недействительным. По обоюдному заявлению. А второй ее действительным. Он думал, что тоже женится.
Только забыть не смог. В этом дело? Фотографии напоминанием.
– А в церкви отказали развенчать. Для него важно. Он долго пытался.
– Можно ведь и без венчания.
– Гражданским, – кивнул Тихоня, – он хотел. – Но не решился. – Сказал тогда, что сам грешен, но если вдруг, то и женщину в грех ввергнет. И детей, если будут. Не хотел так.
Странно это.
Непонятно.
Не увязывается.
– Не в этом дело, – Сапожник вернулся на место, – любил он ее. Вот и придумал себе отговорку… может, даже сам толком не понимал, что делает. И почему так. Это ж удобно, сказать, что запретили. А потом с тоски и в петлю.
– Нет. Не сам. – Тихоня тоже смотрел на зеркало.
На снимки.
На женщину, которая улыбалась и выглядела такой счастливой, что просто тошно от этого счастья становилось.
– Думаешь?
– Он и вправду верил. А самоубийство – грех.
И…
Не Тихоня?
Кто еще знал, что Ник-Ник оказался таким вот верующим. Крест? Их многие носят, что по привычке, потому как принято с крестом. А вот верить по-настоящему… И про жену бывшую.
Про остальное.
Тихоня, если бы это был он, промолчал бы. Разумно же. Наоборот, ему бы придумать слезливую историю про то, как Ник-Ник бывшую любил и без нее маялся. Вот и домаялся до петли.
А ведь укладывается.
Женщины пропавшие… их выманивал, чтобы отомстить неверной. И убивал. Мишка, который случайно под руку подвернулся. Барский… Барский наверняка любил Никонова ничуть не меньше, чем тот Барского. Такие чувства, как правило, глубоко взаимны.
Вот и легко притянуть. Сложить.
Легко и удобно.
Слишком легко. Слишком удобно.
– Тело надо будет перевезти ко мне. – Бекшеев поморщился. И вправду дом в мертвецкую превращается. Надо что-то с этим делать. – Дом опечатать…
Процедура давным-давно установлена.
– С соседями поговорить бы.
– Буря была. – Сапожник поднялся. – Его убили давно, стало быть, или в бурю, или сразу после. – И огляделся.
И Бекшеев тоже огляделся.
Буря.
Ветер. Дождь со снегом. Грязь. Кто бы ни пришел, он должен был бы оставить следы. А он…
– Убрался, сволочь этакая. – Сапожник пришел к такому же выводу. – Разулся… в сенях и разулся. Думаю, пришел незадолго до бури. Поэтому Ник-Ник и впустил. Здесь не принято оставлять людей на улице, когда буря идет.
– В сенях. – Тихоня вышел. – Разулся. Тапки… Ник-Ник не любил, когда кто-то босиком. Тапки были.
Тапок не было.
Тихоня нервно повел головой.
Не он?
Кто знал про эти вот тапки, которые вдруг исчезли.
Или… тапок не было?
– Ты часто у него бывал?
– Случалось. Иногда… ему хотелось. Поговорить. Спросить. Я тоже. Молчать тяжело. Нельзя в себе. Мозгоправ…
– Еще на учете?
– Нет. Два года. Сказали, сам справлюсь. Сказали, я ответственный. И лекарства принимаю.
– Успокоительные? Да ладно, мне вон тоже… три вида. И снотворное. Чтобы отрубаться без снов. – Сапожник осторожно убрал листы в планшетку. – А ведь вариантов немного, да? Ты. Или я… хотя из меня убийца – как из коровы балерина. Чай будете?
– Это место преступления, – счел нужным заметить Бекшеев.
– Да ладно… отпечатки пальцев? Снимем. Только будут они Ник-Ника. И его вон, если захаживал. Или остальных… но что с того? Может, сюда не один Тихоня и захаживал. Верно?
Тот дернул плечом.
И чайник сам наполнил. Вода текла тонкой струйкой и звенела, ударяясь о дно.
– Кто у нас еще? Молчун, который уехал и не вернулся… Лютик тоже. Если, конечно, они уехали… Ты их провожал?
– Нет. Медведь…
– Медведь, который не пришел, хотя двоих уже убрали. Кстати, тоже кандидатура…
…И вполне реальная.
Если так-то.
Да, тело он вниз не снес бы. Но если тело шло само? С ментальным подавителем и ребенок бы справился. Или женщина. Кто подумает на женщину?
Правда, Мишка выбивается. Ему сломали шею без всяких подавителей. Почему, к слову? Или… с собой в тот раз не было? Игрушка-то редкая.
И потерять можно.
И вдруг да кто увидит. Даже если не поймет, что видел, может вопросы начать задавать. А там… да, тогда подавителя не было. Убийство спонтанное. А вот сюда он шел намеренно.
Постучал.
Разулся.
Повесил плащ, или куртку, или что там…
– Медведь не стал бы. Зачем ему? – возразил Сапожник, снимая с полки кружки.
Две. И один стакан. Посуды мало. Жил Ник-Ник один. Но в гости кто-то да захаживал.
– Мало ли… у Барского имелись деньжата, все это знали. Да и он особо не скрывал. Вон, каждую неделю, считай, прогуливался в Лезинск, – голос Тихони зазвучал громче и уверенней, – а в отпуск и подальше куда. Не в столицу, но ездил.
– Мишка-то тут при чем?
– Мишка клад нашел.
– Кто сказал?
– Все говорят. Он тратить стал много. – Чай Тихоня насыпал из пачки. И чай дешевый, как и все-то в доме, включая клеенчатую скатерть с затертыми ягодами клубники. – Недавно. Откуда деньги?
Чайник закипал медленно.
И Бекшеев не мог отделаться
