Слепая зона - Кэнди Стайнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шон изогнул бровь, а я, сделав последний глоток кофе и глубоко вздохнув, рассказала ему о сделке, которую заключила с Клэем в этой самой кофейне, и о том, какую роль в наших отношениях играл Шон. Я опустила подробности, коими поделилась с Райли и отчасти с папой, и вместо этого сосредоточилась на извинениях за то, что разыграла для него спектакль, об участии в котором он даже не подозревал.
Рассказывать об этом Шону было больнее всего, тем более когда увидела, как его охватило решительное спокойствие, стоило ему понять, что все между нами было обстоятельно продумано. Закончив, я поднесла чашку ко рту и стала ждать, пока Шон переварит услышанное.
Он вздохнул и провел рукой по волосам.
– Что ж, – наконец заговорил Шон, – я не стану врать и говорить, будто не жалею, что не заметил тебя до того, как Клэй стал встречаться с тобой понарошку, неоднократно мороча голову.
Я улыбнулась.
– Но, – продолжил он, – теперь рад, что познакомился с тобой.
Когда Шон произнес эти слова, его глаза заблестели в тусклой кофейне, и я почувствовала облегчение.
– Правда?
– Правда, – сказал он. – Вдруг мы можем начать сначала.
Меня захлестнула паника, а к лицу прилила кровь. Я и не подумала, что Шон, возможно, еще хочет со мной встречаться. Вообще-то я даже предполагала, что он разозлится. Проклянет меня, обзовет психопаткой и уйдет, хлопнув дверью.
– Э-э-э…
– Как друзья, – ухмыльнувшись, уточнил он и наклонился вперед.
Когда из моей груди вырвался вздох облегчения, он улыбнулся еще шире, а потом встал и раскинул руки, предлагая обняться.
Я тоже встала и крепко его стиснула, когда он заключил меня в объятия.
– Друзья, – согласилась я.
Наши взгляды встретились, когда он отодвинулся, и Шон покачал головой, приподняв бровь.
– Поверить не могу, что ты так меня надула.
– Поверить не могу, что ты пытался закадрить девушку, у которой был парень.
– Эй, в свою защиту отмечу, что благодаря тебе он казался довольно хреновым парнем.
– Справедливо, – согласилась я, Шон медленно отпустил меня, и мы снова сели.
– Кстати об этом… мне жаль. Я про то, что вы расстались.
Внезапно стало больно дышать.
– Спасибо. Мне тоже.
Теперь, когда между нами не осталось лжи, я почувствовала, как мое разбитое сердце окутало легкое спокойствие. Папа был прав. Это не происходит в одночасье. Я еще очень-очень долго не не перестану страдать или скучать по Клэю.
Но я еще здесь. Еще дышу, еще живу.
И, двигаясь вперед, не хочу сторониться этой боли.
Она напоминала мне обо всем, что произошло, о тех сильных чувствах, которые я испытывала к Клэю, когда наши жизни были связаны. Мне не хотелось забывать об этих хлестких болезненных ударах, хоронить воспоминания об ощущениях, когда он обнимал меня, прикасался и целовал.
Когда любил меня.
Может, я и не заполучила его навсегда.
Но до конца жизни буду держаться за каждое воспоминание, которое он мне подарил.
И после – тоже.
Клэй
Я чертовски устал от бостонской зимы.
А ведь формально она еще даже не наступила. Мы застряли точно посреди осени, но дождь со снегом, впивающийся в кожу крошечными клеймящими иголками, вовсе не казался мне осенним.
Осень в Калифорнии – это прохладные вечера и теплые дни. Это солнце и чистое голубое небо. По ночам температура у нас редко опускалась ниже десяти градусов, а днем чаще всего бывало около двадцати.
Вот идеальная погода для футбола.
Но выросшие в Новой Англии мазохисты обожали играть при таком дерьме. Это было видно по их лицам во время тренировок: после мощного удара Зик с торжествующей улыбкой высунул язык, Райли, забив филд-гол с тридцати трех ярдов, исполнила легкий танец. А я? Мечтая о горячем душе, безостановочно бурчал, пока мы бежали в раздевалку.
Я замедлил шаг, заметив Джиану.
Она была так увлечена работой, созывая игроков для прямого эфира в «Инстаграме», что не заметила меня, и я воспользовался моментом, любуясь, как подпрыгивают у нее кудри, словно в замедленной съемке, когда она показывала пальцем, направляла и руководила всеми, кто стоял с ней рядом. Кожа ее казалась бледной, глаза еще были уставшими, но уже не красными, как раньше. Джиана держала голову прямо, сосредоточившись на работе, будто все остальное ее нисколько не волновало.
Она выглядела лучше, чем в последние несколько недель.
И причиной тому был Шон.
В груди стало нестерпимо жарко, когда я вспомнил картину, въевшуюся в мозг на всю оставшуюся жизнь. В прошлое воскресенье я готовился к тесту по анатомии и с трудом вообще мог открыть глаза – спасибо бессонным ночам, которые теперь вошли в мой привычный режим. Потому в отчаянной попытке собраться с мыслями я побежал в «Ром и вертел».
Но внутрь так и не зашел.
Через окно, запотевшее от того, что внутри было тепло, а на улице – жутко холодно, я увидел ее.
В объятиях Шона.
У меня сердце оборвалось, когда я увидел, что Джиана крепко обняла Шона, а потом посмотрела на него с улыбкой, какую всегда дарила только мне одному. Он что-то сказал, и в ответ она рассмеялась, а я, больше не в силах это наблюдать, оторвал от них взгляд и пробежал мимо.
Она оставила прошлое позади.
Боже, как бы я хотел этому порадоваться. Хотел бы почувствовать облегчение, что не разбил ей сердце полностью, что Шон собрал оставленные мной осколки. Я хотел обрести утешение, зная, что у нее все будет хорошо, что он о ней позаботится.
Но мне стало дурно от ревности, а ярость вскружила голову.
От такого предательства я почувствовал резкую боль в животе и, спотыкаясь, отошел от кофейни, а потом быстро опустошил желудок в мусорный бак, стоявший на тротуаре.
Я заслуживал такое поражение и не имел права расстраиваться или удивляться.
Но меня это, черт возьми, убивало.
– Привет, – сказала Малия, вырвав меня из воспоминаний и переключив внимание с Джианы на себя. Она обхватила меня руками за пояс и, привстав на цыпочки, чмокнула в губы прежде, чем я успел отстраниться. – Классная тренировка. Пойдем внутрь, я замерзла.
Я сглотнул и, кивнув, обхватил ее рукой, чувствуя, как на меня накатывает уже знакомая тошнота.
По пути я встретился с Джианой взглядом и не сводил его, пока она смотрела то на меня, то на Малию. Даже на расстоянии в несколько ярдов эти голубые глаза прожигали во мне дыру, и мне захотелось увековечить их в памяти, смотреть так долго, чтобы до конца своих
