Сибирская жуть-2 - Бушков Александр Александрович

Представьте, из вершины горы вода святая выйдет. Вопреки всем правилам человеческим.

Хотели мы закончить теми предсказаниями сказ про святого отченьку. Да, видно, не будет никакого конца народной к нему благодарности и сердечной молитве в нынешних нуждах и напастях.

Ближе к нашему времени, за семь лет до всей этой перестройки, ослабел заступник народный.

Завещал ближним своим монахиням жить в его домике безвыходно. Растить все съестное свое, чтобы даже в магазин сельский не ходить, пребывая в молитвах. Не сообщаться с лукавым миром и ни с кем не говорить. Хранить себя в глубоком смирении и молитве постоянной.

Не знаем мы, внешние да грешные, что еще старец для своих заповедал.

Скончался болящий безболезненно и мирно, перейдя ко Господу, которого от юности возлюбил всею душою и всем помышлением и которому служил через ближних своих меньших людей.

Приняла святого матушка-земля и была ему мягче пуха. А душа отченьки нашего возликовала со ангелами.

Стали тогда люди православные навещать тихое кладбище на холме. Приносить на могилку отченьки помыслы свои и горести, нужды и печали. Открывали простую калиточку, заходили за оградку ко кресту поклониться. Сложили почитатели отченьки и особый чин молитвословия у могилки старца Иова.

Церковному человеку легко все это найти и прочитать по книжечке на месте.

После начальных молитв, всем известных, прочитывают несчастные просители три акафиста. Троице благодарственный или «Слава Богу за все», вторым – Пресвятой Богородице и третий акафист ко Господу Иисусу сладчайшему.

Кто один приехал, сам читает, а коли вас вся семья, так и по очереди легче исполнить.

Ставят на могилку свечи. Освящают разную пищу, хлебы, масло или мед. По вере утешается здесь всякое горе и забываются беды и печали. Чувствуют люди по-разному, но все получают тихую благодать и освобождаются от всякого зла. Запоминают прямо навсегда посещение такое и стремятся поездочку такую повторить во исцеление души и тела. Вернувшись по своим городам, в церквях подают записочки на литургию за упокой монаха Иова.

Едут люди в Большую Камалу, и только Господь пока знает, сколько их бывает там за год.

Не умирает святая любовь Божия. Всегда она с нами. И батюшка наш Господь, когда возносился к небесному Отцу, ласково так говорил: «Се Я с вами до скончания века». Потому что любовь рядом и всегда нашего произволения и пожелания любить ожидает скромно.

Ожидает и отченька святой нашего к нему обращения. Вместилась в широкое сердце его вся огромная наша Сибирь навсегда. Со всех сторон поднимаются в Небесное Село к нему молитвы и всех ему жаль. Вздыхают несчастные грешники на земле красноярской: «Помолись о нас, монах Иов! Отченька».

ОХОТНИЧИЙ КОТ

За горами, за долами, за кедровыми лесами притаилась от смутных времен чудесная деревня Семеновка.

Не похожа она на прочие всякие сибирские поселки ни видом, ни судьбою своей неповторимой. Потому-то и появилось в том местечке такое диво – кот охотничий. Не дикий, не камышовый какой-нибудь, а самый что ни на есть домашний и ручной. Но не как прочие мурыски, а серьезный добытчик с притравкой по рябчику и даже крупному зайцу. Настоящий охотник и хозяину своему сущий кормилец. Ну да все по порядку, издалека надо обсказать, ибо случай сам беспримерный.

Когда по всей нашей Сибири хлебосольной после смутного переворота новая власть крестьян в общие артели загоняла, не было от этой напасти никакого спасения.

Поголовно всех наших богатых поселян принуждали общим делом жить. Не хочешь – не живи, будет у тебя две сажени земли на кладбище или на север отправят замерзать. Не было у людей простых никакого выбора и ответа на вопросы от новых властей.

Есть деревня, значит, есть пашня. Должна земля быть общей и все, что на ней пасется, мычит и телится. Везде земля, везде красная артель. Но вдруг докатилось разорение яблочком до чудесной Семеновки и мимо прошло.

Как же так? А вот потому, что не было в деревне крестьян и скота всякого не было. И даже земли пахотной днем с огнем не сыщешь. Не рвали мудрые семеновцы матушку-землю железными плугами. Тем и спаслись.

Жили в таежной деревне одни охотники. Стоял вокруг тихого поселочка вековечный лес и все-то в нем водилось да размножалось. Не трогали природу мудрые следопыты. Трудились беречь кормилицу свою добрые люди. Вышла семеновцам за такую премудрость от Господа Бога высшая благодарность.

Когда разорили все села в смутные времена, спаслась Семеновка от колхозного дышла и красного ярма избежала. Не смогли поставить там даже сельской управы. Поверить трудно в такое.

Прошли через общую кабалу все крестьяне. А семеновцы в чудесной Семеновке тихонько жили-поживали себе охотой и Бога прославляли.

Шли годы, совсем жизнь в Сибири изменилась. Хоть и хорошо было в лесной деревеньке, да человеку всегда большего хочется. Разъехались понемногу из поселка охотники.

Осталось от сорока богатых дворов в деревне семь. Живут в них добрые старые семеновцы и ехать никуда от природы-матушки не хотят.

Превзошел всех земляков опытом и множеством лет жизни дедушка одинокий. Дожил наш дедушка даже до ста лет. Сохранил здоровье. А ведь на раздобытки давно не ходил. И доход по старости у него назначен был от властей самый кошачий. Вот кошки его и спасли.

Имеет он к столу своему и жирного рябчика, и крупного зайца. Причем постоянно. Кормит дедушку настоящий охотничий кот.

Началась кошачья охота давно. Был тогда семеновский охотничий кот еще маленьким котеночком. А мама его – хитрая кошка – мучилась одним заветным желанием. Самым простым, извечным желаньем худой молоденькой кошечки. Хотела она очень покушать.

Пытались, конечно, мурку накормить. Наливали ей, любезной и пушистой, холодненького молочка в смиренную мисочку. Подбрасывали летом серебристых окуней. Да все молодушке пышнохвостой мало было и мало. Словно пекло, родимую, изнутри. Животик розовый так и урчал. Грызла и косточки утиные, и корки хлеба. Но все напрасно. Бывает, наестся досыту всякой домашней требухи, откинется на коврике спать, как на сносях. Брюшком набок. Глядишь, а поутру прибежит со двора снова голодная. Успевай корми. Еда – как с гуся вода. И голосила, и бегала целыми днями за хозяином, но не понять людям звериного сердца. Так и не наелась ни разу по-настоящему, по-кошачьему.

Ходила даже худая и тонкая по селу. Жалели ее соседи и чем могли помогали такой вечной нужде. Ловила с горя наглых крыс полевых да мышей лесных по деревне, но есть их не могла – брезговала. Мечтала она о большой, настоящей добыче.

И вдруг потянуло страдалицу нашу со страшной силой в окрестный лес. А там-то, там-то живности всякой видимо-невидимо. Раскинулся вокруг Семеновки вековечный и первозданный, нерубленный кедровый бор. Лежит между кедрами пышный зеленый мох вместо травы. Покрывает он чудесным ковром все вокруг. Продавливается глубоко под сапогами и лапами.

И всюду жизнь. Выйдет, бывало, кошечка за околицу, поведет носиком и почует, что полно в тайге семеновской и быстрых ушастых зайцев, и жирных невидимок-рябчиков. Даже селятся те звери рядом с тихой слободою. Дивятся на людей. Лазят в огороды с проверками, полакомиться сладкой морковкой.

Прикинула все это наша кошечка, сверкнула хищными глазенками. Наточила-надрала по весне об дедушкину завалинку острющие свои коготки и на охоту вышла.

Есть, видно, очень хотелось с утра, а дедушка старый еще спит.

Неслышно закралась голодная кошечка в тайгу. Сделалась совсем уже на тигра похожа. Ушки на макушке. Вдруг заметила киса впереди сонную куропатку под кустом и замерла. Приноровилась, подкралась осторожно. Да как прыгнет со всего маху на жирную невидимку! Как схватит! Ой! Только перья пестрые и полетели. Мигом прокусила хищница рябую шейку птичке и со страху еще свалилась набок и все когти-крючья в тушку запустила.

Боялась, что улетит пернатая восвояси. Потому, не теряя времени, взялась хвостатая охотница за обед. Съела дикую курицу наша кисонька единым духом. И хотела в деревню идти, да от тяжести в животе подкосились у нее лапки. Упала она, родимая, в мягкую травку и заснула без памяти на солнышке. Заснула потому, что впервые в жизни наелась киска по-настоящему, по-кошачьему.