Рось квадратная, изначальная - Сергей Зайцев

– Молодец, торгаш, – одобрительно кивнул дед, пряча дубинку обратно в сидор.

Поймав сияющий восхищением взгляд Минуты, слав, сам того не ожидая, покраснел как варёный рак.

– Да ладно, чего там, – смущённо пробормотал он, – видел же, как деется… А с бандюками, можно сказать, теперь покончено – или я не Благуша, оторви и выбрось!

И поспешно зажал лицо рукавом, чтобы не вывернуло наизнанку от вони, как Boxy. Бард, лёгок на помине, с обессиленным видом только сейчас выбрался из клоацинника и с горестным стоном рухнул на лежак лицом вниз, обхватив голову руками.

– Эвон беднягу как прохватило, – посочувствовал дед. – Тонка кишка у стихоплёта оказалась. Я б ему городской дерьмовоз не доверил, тонкая работа, ответственная… Олдь Великий и Двуликий, ну что за смрад! Мне токмо кажется, скатертью дорога, или он ещё сильнее стал?

В ответ Воха лишь слабо дрыгнул ногами, а Минута сдавленно хмыкнула под платком. Благуша же, не обращая внимания на дедов трёп, молча и сосредоточенно считал веховых олдей, мелькавших в оконце махинерии. На десятом он решительно подошёл к приборной доске и начал жать окошки скорости в обратной последовательности с небольшими интервалами, чтобы избежать рывков при торможении. Понятное дело, никто его этому не учил, но об этой стороне дела он решил подумать как-нибудь после, крепко подумать.

Наконец Махина остановилась, и Благуша со спокойным сердцем отдраил боковую дверцу. Первым, чуть не сбив слава с ног, задыхаясь и кашляя, наружу выскочил Воха Василиск, а за ним уже и остальные спешно покинули провонявшее помещение. Причём торгаш галантно пропустил вперёд себя Минуту, за что был заслуженно вознаграждён благодарным взглядом, после чего разошёлся в своём благородстве и пропустил деда, на что тот не обратил ни малейшего внимания.

Вскоре весь народ валялся на мягкой траве-мураве, под ясным полуденным светом Небесного Зерцала, с наслаждением вдыхая свежий, настоянный на лесных травах воздух. Да кто бы мог подумать, что обычный воздух может быть так приятен и сладок на вкус! Развалившись на спине и подложив руки под голову, Благуша, прищурившись, глазел на редкие белесые облачка в небе да мял в крепких зубах сорванную травинку. Хорошо было так валяться, ни о чём не думая, но кому-то надо было наконец выяснить, что за дрянь была прицеплена бандюками к Махине и главное – где, и этим кем-то, ясное дело, придётся быть ему. Ну вот такой уродился он, ответственный с головы до ног и обязательный с ног до головы, что уж тут поделаешь.

Взгляд Благуши в соответствии с мыслями лениво сместился к объекту предстоящей работы, предположительно определяя места состоявшейся диверсии, придирчиво, уже настраиваясь на серьёзный лад, прошёлся по массивному передку Махины с зубастым профилем охранной решётки и вылупленным глазом фары, по могучему боку, в коем чернел проём распахнутой дверцы, переместился к крыше…

Сперва он просто не поверил своим глазам.

Потом волосы у него на голове зашевелились.

А потом на Благушу от нервного потрясения напал истерический хохот. Схватившись руками за живот, слав опрокинулся набок и согнулся пополам.

– Что с тобой, Благушенька? – Лежавшая рядом Минута приподнялась на локте, встревоженно всматриваясь в его лицо.

– Кишка, значит, у меня тонка? – криво усмехаясь, припомнил Воха слова деда. – Дерьмовоз мне не доверите, обертон вам по ушам? А вы на торгаша своего гляньте, явно человек не в себе.

– Ну-ну, ты нашего слава не замай, – сердито прикрикнул на Boxy дед. – Ежели бы не он, по сию пору вонищу смердящую лопали бы в Махине! И ты в первую очередь, стихоплёт! Он нас всех выручил, скатертью дорога, да вже в который раз!

– Да уж, чем больше в жизни мест для подвигов, тем меньше для нормальной жизни, – покладисто кивнул Воха, похоже натрескавшийся этих апофегм уже не меньше Благуши.

Благуша, продолжая хохотать, с трудом отнял одну руку от живота и ткнул пальцем в сторону Махины. Взгляды спутников послушно переместились…

А затем полезли на лоб.

Картинка вышла весьма колоритной.

На крыше Махины, с самого края вдоль низких служебных перилец, нахохлившись и поджав ноги к задницам, точно куры на насесте, тесным рядком сидела ватага Рыжих в своём полном нынешнем составе. От перенесённого в дороге леденящего холода бандюки слаженно, словно после долгой совместной тренировки, выбивали зубами чечётку, зябко скрестив руки на груди и спрятав кисти рук в подмышках. А их рожи, выглядывающие из-за поднятых воротников армяков, своим обветренным, примороженным до красноты видом напоминали только что вынутые из ледника усатые пельмени, сдобренные дли вкуса красным соусом. Лишь Скалец выглядел пельменем не только усатым, но и кудрявым, а потому и вовсе странным. К тому же, бросая на своих подельщиков быстрые опасливые взгляды, говорившие о том, что он явно не желает быть замеченным за сим занятием, он жадно и торопливо грыз какой-то белый кусок, зажатый в руке.

– Вот тебе и выручил нас торгаш, дедуля, – охнул Воха, бледнея, как облака над головой, после чего все, кроме хохочущего Благуши, повскакивали на ноги. Проповедник не нашёлся что ответить барду и за неимением лучшего просто недобро глянул на ватагу из-под кустистых бровей. Но что бандюкам такие взгляды? Как об стенку горох.

В этот момент Хитрун, сидевший на крыше посерёдке своей ватаги и, как выяснилось, как раз над распахнутой дверцей Махины, шевельнулся, приходя в себя, повёл широченными плечам. И окинул путешественников всё ещё стылым, но уже пронзительным взором маленьких, глубоко посаженных глаз, в глубине которых медленно, красными угольками разгоралась тяжёлая злоба.

– Ну что, надышались, щучьи дети? – сипло проскрипел Хитрун. – А теперь мы вас свяжем для порядку и допросим по совести. Особенно тебя, торгаш… Смейся, смейся, но на этот раз, кровь из носу, наша взяла.

Нечеловеческим усилием воли Благуша оборвал свой дудацкий смех и поднялся на ноги, встав плечом к плечу с кряжистым Проповедником и как бы ненароком оттеснив за спину Минуту. Рвануть к Махине и заскочить внутрь, мелькнула у слава лихорадочная мысль, пока бандюки полностью в себя не пришли, не отогрелись под Зерцалом.

Ватаман, перехватив его взгляд, с лязгом вытянул из ножен свою здоровенную саблю и свесил через перильца вниз, наискось перекрыв проход острым как бритва лезвием.

– Но-но, не балуй, торгаш, кровь из носу. А вы чего расселись, огурцы недосоленные?! – рыкнул он уже на своих. – А ну живо вниз! – Скалец попытался проглотить то, что не дожевал, поперхнулся и выпучил глаза. Номер, видимо, не прошёл. Жила, что сидел рядом с ним, не глядя, хрястнул того ладонью по спине – видимо подкрепляя слова ватамана действием для особо нерадивого. Строптивый кусок вылетел из горла и, пролетев аж полтора десятка шагов, шмякнулся на траву возле самых ног Благуши. Сало, механически определил тот. Бандюки, занятые трудным спуском с крыши, для чего приспособили привязанный к перильцам аркан Жилы, ничего не заметили, и Скалец, ещё немного посидев с омертвелым видом, тоже последовал за ними.

– Бежим! – нервно шепнул Воха Василиск, дёрнув слава за рукав. – Бежим, пока время есть!

– Поздно уж, не дёргайся, – сквозь зубы ответил Благуша, глядя, как бандюки, перекинувшись через перильца и повиснув на руках, приноравливаются, как бы половчее сверзнуться с такой высоты. И, накручивая в себе решимость к действию, добавил: – Да и некуда нам бежать, негде искать помощи. Забыл, где находимся? Раз не удалось перехитрить бандюков, значит, будем биться!

– Эхма, а дубинка-то моя верная там осталась, – скорбно вздохнул Проповедник.

– А я книжицу там оставил, – вспомнил Воха и виновато глянул на торгаша, словно от книжицы сейчас что-нибудь зависело.

– Да все наши котомки там остались, все вещи, так что придётся голыми руками отбиваться, – подытожила Минута с таким спокойным видом, словно ей приходилось проделывать подобное ежедневно и с неизменным успехом.

«Какая же она молодчина, – подумал слав про себя. – Да за такую девицу жизни не жалко, оторви и выбрось!» И он не пожалеет! Только чрез его хладное тело они смогут её коснуться своими погаными лапами! И только так!

Первым оказался на земле Ухмыл. Сразу выхватив саблю, он загородил собой проход в махинерию, тем самым развязав руки ватаману. Не сдержав любопытства, бандюк заглянул в махинерию и присвистнул:

– Да-а, красиво жить не запретишь… а вот помешать можно.

Один за другим, охая и матюгаясь, бандюки съезжали с помощью аркана вниз, разминали застывшие на ветру члены и, заметно косолапя, подходили к Ухмылу. Последним, с перекошенной от мучений рожей, на землю ступил Хитрун, отвесив звонкий подзатыльник замешкавшемуся Скальцу, вовремя не убравшемуся с дороги.