Перси Джексон и похититель молний - Рик Риордан

— Она дома. Аид отослал ее, когда ты вернул его шлем. Даже повелитель мертвых платит долги.

Сердце мое гулко заколотилось в груди. Я просто не мог поверить.

— А вы… может быть?..

Я хотел спросить, не пойдет ли Посейдон со мной, чтобы повидаться с нею, но потом понял, что это было бы нелепо. Достаточно было представить, как я усаживаю бога морей в такси и везу его в Верхний Ист-Сайд. Если бы все эти годы он хотел взглянуть на маму, он бы это сделал. К тому же надо было подумать о Вонючке Гейбе.

Во взгляде Посейдона появилась легкая грусть.

— Когда вернешься домой, Перси, ты должен сделать важный выбор. В комнате у тебя лежит сверток.

— Сверток?

— Сам поймешь, когда увидишь. Никто не может выбрать за тебя твой путь, Перси. Ты должен решить сам.

Я кивнул, хотя не понимал, что он имеет в виду.

— Среди прочих женщин твоя мать — королева, — мечтательно произнес Посейдон. — За тысячи лет я впервые встретил такую смертную женщину. И все же… мне жаль, что ты появился на свет. Я навлек на тебя судьбу героя, а герой никогда не бывает счастлив. Его жизнь всегда заканчивается трагически.

Я постарался не показать, что задет его словами. Передо мной стоял мой собственный отец, который говорил, что жалеет о моем рождении.

— Не стоит беспокоиться, отец.

— Возможно, пока еще нет. Пока нет, — произнес он. — Но это была непростительная ошибка с моей стороны.

— Стало быть, я ухожу. — Я неуклюже поклонился. — Я… я не буду вас больше беспокоить.

Я успел спуститься на пять ступеней, когда Посейдон окликнул меня.

— Персей!

Я обернулся. Теперь глаза его горели иным светом — чем-то вроде пылкой гордости.

— Ты поступил хорошо и справился со всем как должно, Персей. Пойми меня правильно. Что бы ты ни делал в дальнейшем, знай, что ты — мой. Ты истинный сын бога морей!

Когда я шел обратно через город богов, разговоры прекратились. Музы приостановили концерт. Люди, сатиры и наяды, все как один, повернулись ко мне, лица их выражали уважение и благодарность, и, когда я проходил мимо, они преклоняли колени, словно я и вправду был какой-нибудь герой.

Через четверть часа, все еще пребывая в трансе, я вновь оказался на улицах Манхэттена.

Я поймал такси, которое довезло меня до дома матери, позвонил в дверь, и она открыла мне — моя прекрасная мама, пахнущая перечной мятой и лакрицей. Усталость и тревога исчезли с ее лица, как только она увидела меня.

— Перси! Боже! Мой мальчик!

Она тормошила меня, не давая перевести дух. Мы стояли в коридоре, мама плакала и, не переставая, ерошила мне волосы.

Признаюсь, мой взгляд тоже слегка затуманился. Я весь дрожал, испытывая невероятное облегчение при виде нее.

Мама рассказала, как утром появилась в квартире, до полусмерти перепугав Гейба. Она ничего не помнила с той минуты, когда Минотавр схватил ее, и не могла поверить, когда Гейб стал рассказывать, что меня разыскивают как преступника, разъезжающего по стране и взрывающего объекты национального достояния. Весь день она была вне себя от волнения, потому что не слышала новостей. Гейб вынудил маму пойти на работу, сказав, что ей надо возместить месячное жалованье и лучше, если она начнет прямо сейчас.

Подавив гнев, я рассказал ей свою историю. Я постарался, чтобы она звучала не такой пугающей, какой была на самом деле, но это далось мне непросто. Я как раз начал рассказывать о схватке с Аресом, когда в гостиной раздался голос Гейба.

— Эй, Салли! Ну, как там, мясная запеканка готова?

Мама зажмурила глаза.

— Он вряд ли обрадуется тебе, Перси. В магазин сегодня миллион раз звонили из Лос-Анджелеса… что-то насчет бесплатных поставок электроники.

— Ах да. Это…

— Только не зли его еще больше, ладно? — Мама заставила себя слабо улыбнуться. — Ну, ступай.

За месяц моего отсутствия квартира полностью превратилась в среду обитания Вонючки Гейба. Слой мусора на ковре доходил мне до лодыжек. Диван был завален пивными банками. С абажура свисали грязные носки и нижнее белье.

Гейб и трое его дружков-головорезов, сидя за столом, играли в покер.

Когда Гейб увидел меня, сигара выпала у него изо рта. Лицо его стало краснее помидора.

— Так ты еще осмелился сюда заявиться, шпаненок! Я думал, что полиция…

— В конце концов выяснилось, что он никакой не беглец, — вмешалась мама. — Разве это не замечательно, Гейб?

Гейб переводил взгляд с матери на меня. Мое возвращение явно не казалось ему замечательным.

— Мало того, что мне пришлось вернуть твою страховку, Салли, — прорычал он. — Дай-ка мне телефон. Я позвоню копам.

— Нет, Гейб!

— Что ты сказала? Нет? — Он поднял брови. — Думаешь, я пущу эту шпану обратно? Я еще подам на него в суд за то, что он разбил мой «камаро».

— Но…

Гейб занес руку, мать вздрогнула и отступила.

Впервые я кое-что понял. Гейб избивал мою мать. Не знаю, когда и как. Но теперь я был в этом уверен. Может, это длилось годами, когда меня не было поблизости.

В груди у меня закипел гнев. Я подошел к Гейбу, инстинктивно достав из кармана ручку.

Он только рассмеялся.

— Что, хочешь расписаться на мне, дрянь уличная? Только дотронься, и уже не вылезешь из тюрьмы, понял?

— Эй, Гейб, — вмешался его дружок Эдди. — Это всего лишь пацан.

Гейб возмущенно посмотрел на него и передразнил фальцетом:

— Всего лишь пацан.

Его дружки расхохотались, как придурки.

— Давай по-хорошему, гаденыш. — Гейб оскалил свои прокуренные зубы. — Даю тебе пять минут собрать свое барахло — и выметайся. Потом я позвоню в полицию.

— Гейб! — взмолилась мама.

— Он сбежал, — ответил Гейб. — Пусть и остается в бегах.

У меня руки чесались снять колпачок с Анаклузмоса, но, даже сделай я это, лезвие не причинило бы ущерб человеку. Даже такой подонок, как Гейб, все же считался человеком.

— Пожалуйста, Перси. — Мать взяла меня за руку. — Пошли. Пошли к тебе в комнату.

Я позволил ей увести себя, руки мои все еще дрожали от ярости.

Моя комната была забита отбросами, которые натащил сюда Гейб. Тут валялись использованные автомобильные аккумуляторы, какие-то провода, железки и увядший букет цветов с карточкой, который в знак сочувствия прислал ему кто-то из видевших его интервью с Барбарой Уолтерс.

— Гейб просто расстроен, милый, — сказала мне мама. — Я поговорю с ним позже. Уверена, что все уладится.

— Мам, уладить ничего не удастся. По крайней мере, пока Гейб здесь.

Она нервно заломила руки.

— Я могу… Я буду брать тебя с собой на работу до конца лета. Осенью, может быть, удастся устроиться еще в какую-нибудь школу-интернат…