Тропа Исполинов - Феликс Петрович Эльдемуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тэрри, который бывал в Урсе неоднократно, с раннего утра потащил своего нового друга на прогулку. Начали они со знаменитой урсской гавани, в которой ныне стоял, укрываясь от шторма, тагркосский флот. Там залечивали раны корабли, среди которых выделялся славный "Баф". На крестовинах рей сновало множество матросов, занятых переброской такелажа и ремонтом пробитых в сражении, обожженных парусов. Крепкий ветер с грохотом трепал голубые флаги с изображеньем нереиды-меченосицы.
Они осмотрели седые горбатые улочки, что состояли из теснившихся впритык старинных домов с контрфорсами и горельефами рыцарей, прекрасных дам и драконов; помнивших времена, когда Урс ещё не был отвоеван у бэрландцев, времена более древние — когда город находился в правлении у келлангийцев, а также самые древние времена — когда город основали пришедшие с моря племена тагров…
На главной из площадей Урса закончился военный парад. Чёрные, отсверкивающие мрачным огнем в пластинах лат, по главной улице следовали драгуны. Они шли плотным строем, открыв забрала шлемов, упирая в стремена древки пик.
За ними проходили, сверкая начищенными до блеска панцырями, кирасиры Еминежа под знаменем креста из четырех ромбов. Их гривастые каски были обмотаны чёрной материей. Далее степенно вышагивали мощные чаттарские кони и одетые в синее седоки были вооружены саблями, карабинами и традиционными связками дротиков в узорчатых колчанах. Шли артиллеристы Теверса со своими и трофейными орудиями, пехотинцы Крабата, снова тагрские кавалеристы, на этот раз в коричневом, под командованием Вьерда, и — новые знамёна, пехотинцы, артиллеристы, всадники…
Горожане, ошеломленные подобным зрелищем не менее, чем вчерашними событиями на улицах города, молчаливо теснились к стенам домов, взволнованно перешёптывались, покуривали трубки. Площадка вблизи бывшего дворца генерала Ноубла, ныне — штаба сухопутной армии Тагр-Косса, пестрела народом. На фонарном столбе, очень высоко — чтобы труднее было достать, прикрученная веревкой, белела бумага. Люди вставали на цыпочки, пытаясь разобрать текст. Лист появился этой ночью и по краям был изукрашен знаками Новой Церкви.
"Братья и Сёстры! — гласило написанное, -
Узурпатор и палач Даурадес отныне царит и в нашем городе! Нечестивое войско, состоящее из инородцев и предателей, овладело свободным Урсом. Отныне Вы можете навсегда распрощаться со Своими, веками заслуженными Свободами и Вольностями. Пришельцы осквернят Наши Храмы и лишат последнего куска Хлеба изголодавшиеся семьи. Резня Маллен-Гроска повторится, едва кто-нибудь из нас только посмеет бросить Смелое Слово в лицо истязателям наших Свобод! Держите язык за зубами, о Братья и Сестры! И готовьтесь к решающему дню, ибо силы предателей слабеют, и с каждым днем крепнет сопротивление предательскому режиму. С Вами Новая Церковь, о Братья и Сёстры, и Святой Отец Салаим и Великий Олим, Борец за Правду генерал Ремас да пребудут с Вами и да благословят Вас!!!"
— Это как же? — спрашивали в толпе. — Мы — молчи, они — кричи? За кого, за нас? Неужто мы сами не сможем сказать за себя слово?
— Келлангийцы угнали в Бэрланд оба моих бота, — угрюмо повествовал какой-то бедолага. — Скоро путина, на чём мы пойдем к берегам Анзуресса? Кто мне их вернёт, эта самая Новая Церковь?
— А всё-таки, что-то в этом такое есть, — сомневался другой. — Не будут люди просто так вывешивать бумаги на столбах…
— Поберегись! — раздался зычный голос. Из боковой улицы, в цокоте подков появился вначале отряд драгун в парадной форме, в сверкающих шлемах с "волчьими хвостами", все на гнедых с чёрными гривами, до блеска вычищенных, свежих конях.
Следом появился сам Даурадес. Иронично усмехаясь, оглядел толпу, которая под одним его взглядом дрогнула и начала понемногу рассеиваться. Повернув коня, в сопровождении Донанта и Гриоса, подъехал к столбу.
Пробежал глазами написанное.
— Ещё неизвестно, кто из нас предатель, — скривился Донант. — Содрать?
— Да, пожалуй, — задумчиво произнес генерал. — Я попрошу… вас, Гриос, снять эту бумагу и… пожалуй, перевесить ее пониже. Будьте добры… Людям не видно, что в ней написано!
Гриос осторожно отделил трепыхавшийся под ветром клочок бумаги от столба и, спустившись на землю, аккуратно подвязал его так, чтобы каждый, независимо от роста, сумел без труда разобрать каждую букву.
— Теперь — читайте! — приказал Даурадес. — Читайте! вслух!! Читайте же!
Сразу несколько торопливых голосов, перебивая друг друга, вновь огласили содержание бумаги.
— Прочли? Замеча-ательно! — констатировал он. — Смотрите же! смотрите во все глаза! до какой мерзости способны доходить враги! Не в силах разбить наше войско в честном бою, они жалят исподтишка, рассчитывая, что и среди вас найдётся десяток-другой дураков, согласных пролить свою и чужую кровь якобы за высокие идеалы, а на деле — за бездарных генералов и бездарных политиков, что спят и видят, как бы вновь усесться на шею собственному народу… О чем они толкуют?! — рявкнул он.
Собравшиеся молчали…
— Я что, покусился на ваши вольности и свободы?! Кто из вас скажет, на что именно я покусился?!
— Впрочем… — в полнейшей тишине продолжал Даурадес. — Да, пожалуй, "покусился"!
— Но только на одну, противную самому естеству человека свободу — безнаказанно унижать, грабить, насиловать и убивать другого человека! Ибо это — свобода зверя, а не разумного существа. Подлинная Свобода в мире людей может быть лишь одна! Да, мы её лишены — пока!.. Потому что не может быть свободен народ, который лишает свободы иные народы. Не может, не кривя при этом сердцем, говорить о какой бы то ни было свободе человек, если он строит свое счастье, богатство и власть на смертях детей и плаче вдов и сирот, к какому бы народу и к какой бы вере они ни принадлежали!
— Что, они наперебой толкуют о конце света? — продолжал он, чувствуя, как собравшиеся ловят каждое слово. — А-ах, как им хочется, чтобы он поскорее настал! Ах, как этим стервятникам хотелось бы устроить его самим — так, как они себе его воображают, чтобы вдоволь наклеваться нашей падали!..
— Да, да, будет конец, но не свету, а тьме! — прибавил он после паузы. — Они кричат, они вопят, они ревут, они захлебываются от собственного воя, предчувствуя, что скоро, очень скоро пред ними предстанет тот, кто принесет не меч, но мир! Они призывают к миру, но надевают латы. Они опоясываются мечами, но плохие солдаты получатся из них — ибо… на самом деле нет солдата, что не мечтал бы о мире! И потому, когда придут на них солдаты настоящие — не будет пощады тем, кто вопия о мире, таил меч под одеждами своими! И не будет пощады тем, кто, вопия о Храме, предавал Храм в душе своей. Ибо каждый
