Странник (Любовь и доблесть) - Петр Катериничев

– При чем здесь...

– Кто из нас гонит?! Хочешь слушать по порядку – так слушай! Иначе не выйдет-у тебя, Данила-мастер, каменный цветок!

Сашка откинулся на стуле и засмеялся. Смеялся он долго, весело и совершенно беззаботно и прекратил так же неожиданно, как начал. Закашлялся, хлебнул воды со льдом, отдышался:

– Ты прав, Данилов, косяк понтовый оказался. Слишком. Прет, как сутулую лошадь.

– Ты раньше вроде не употреблял?

– Траву? Пустое. Иногда, в особых случаях... Ну ты знаешь.

– Знаю.

– Еще коньячку? – Зубров плеснул в бокал Данилова. Тот отхлебнул, выдохнул:

– Излагай далее, отрок. И прекращай терзать мою истомленную память избыточной информацией. Самую тютельку, а?

– Вот. Чего я и желал! А то ты сидел, как в гудрон опущенный! Гонору не было в голосе, куражу. А без куражу нам нельзя – схарчат. Места здесь глухие.

– Как везде.

– Ты прав. Как везде.

Глава 64

Зубров пригубил коньяк, сделал глоток, пожевал губами, смакуя послевкусие.

– Ну так вот. Наш Джеймс подумал-подумал и решил – задаром что ли Гарвард превзошел: нечего этим живопырам из «Де Бирса» алмазы по цене стекла гнать, надо завести спеца. И – завел. Некий Герберт фон Вернер, прелюбопытнейшая сволочь, я тебе доложу, не удивлюсь, если еще в абвере хитровал старикан по молодости, и годков ему – аж восемьдесят два но бодр: баловник, чистый Гете!

Миссия у него не проста: камешки отбирать, сортировать и сплавлять втихую в Амстердам и Израиль, да не прямо пихать, а хитрыми такими путями, легендировать камешки, чтобы историей обрастали, как раковины – мхом, чтобы репутацию приобретали, а с ней – цену, хорошую цену, громадную! Ну а огранка – уже дело техники.

Сам понимаешь, продвижение алмазов на рынок – мероприятие нескорое, даже по налаженным каналам. Ну да доктор Вернер не лыком шит и не циркулем кроен: на стенке фото, где он с Гарри Оппенгеймером, с т е м Оппенгеймером, ты понял, в младые годы! Так что старичок не зря ни маслице икорочку мажет, отрабатывает.

Обычным порядком «Де Бирс» такой камушек штук за пятьдесят бы взял, ну в сотку максимум, а по дедушкиной схемке – он тысяч в девятьсот выходит, старикан ведь отборные шлет, такие, что у монополиста нашего слюна капает на манишку... Даже если со всеми по цепочке делиться – тысяч триста, а то и поллимона прибыли на каждом камушке делает. Голова!

– Я тут каким боком? К нему – приемным внуком?

– Почти в десяточку. Сам понимаешь, у «Де Бирса» в наших палестинах глаз да ушей – как конопушек у рыжего, и хотя сам герр Вернер – кремень и бульник, есть у него слабое звено: дочурка девятнадцати годков, с больши-и-им прицепом девушка!

– Дитя неразумное?

– В точку. – Зубров задумался вдруг, погрустнел:

– А может, она-то как раз разумная, это мы – дебилы и недоросли по этой жизни. Живет как бабочка: ходит где вздумается, в чем хочет, говорит что на ум взбредет. В России про таких кажут: бесхитростная: как сердце ляжет, так ноги и пляшут. И – красивая, это не отнять. Такая, что... Ну да я не о том. Папаша Вернер, сам понимаешь, души в девчонке не чает, поздний ребенок и все такое... И еще – затосковала девка. Я к ней, конечно, пару местных горилл приставил, когда в город выезжала или еще куда, но девчонка скучает отчаянно, ей и поговорить здесь не с кем... Да и...

Решили: охрана должна быть скрытой и постоянной. Ну и придумали тебя. Дескать, едет мадемуазель жених из России, молодой удачливый коммерсант весь из себя красавец писаный...

– Чья идея?

– Совместная. Доктор Вернер и твой покорный слуга удумали.

– А главный папа?

– Президент?

– Да.

– Зачем ему вникать в такие... мелочи?

– Незачем?

– Нет.

Пауза длилась с минуту, потом Зубров произнес:

– А думаешь ты по-прежнему быстро, Олег.

– Ты сомневался? Может, пойдем пройдемся по свежему воздуху?

– Ни к чему. «Мир не прост, совсем не прост...» Помнишь, пелось? Ну и мы – не лапти пошехонские. Приборчик у меня стоит тут матерый, «белый шум» прозывается, отечественная разработка, между прочим. Мне ребятишки из Княжинска его втихую притарабанили, своему патрону про это чудо техники я решил не докладывать. Зачем ему? – Помолчал, добавил:

– Исключает любую прослушку.

– Уверен?

– Да. Проверял.

– А девочки твои?

– Ты заметил, что после того, как я коньячок по «капелькам» разлил, исчезли, как испарились?

– Ну.

– Приучены так. Сидят в светелке, аки горлицы. Дивись!

Сашка открыл створку шкапчика, за ней оказалось несколько экранов, транслирующих изображение с двенадцати камер слежения: весь периметр здания и основные комнаты внутри. Девчонки действительно сидели в одной из комнат и, затаив дыхание, смотрели американский боевик.

– Как сказал поэт: «что за прелесть эти сказки»! А девчонки? Чудо как хороши! И целомудренны.

– Да неужели?

– В поэтическом смысле этого слова.

– А-а-а.

– Вернемся к прозе?

– Пожалуй.

– А все же любопытно, о чем ты еще догадался, пока я нес ЭТУ бессвязную сумятицу?

– Президент Джеймс Мугакар Хургада тебе слишком доверяет?

– "Ничто не слишком"! Ты помнишь этот девиз?

– Да.

– Вот и для нашего гарвардского мальчика он – руководство к действию. Ах, посмотрел бы ты на его манеры, на ту бездну обаяния, что излучает этот по-своему магнетический и очень сильный человек! Никакой косности, никакой рисовки, все, все! – даже полночные камлания в кругу приближенных шаманов! – все естественно у этого повесы! Как он общается со мною? Да просто – друзья не разлей вода! Сиамский близнец и тот был бы более холоден к братцу, чем разлюбезный, внимательный, предупредительный Джеймс Мугакар Хургада! А прибавить, что он еще и феодальный властитель и сиятельный принц здешних мест?

Если и бывает рай на земле, то он мне его создал. Почти.

Но мир не изменился. И добрые дела – наказуемы. Помнишь, кажется, из Макиавелли? Друг должен быть ближе всего к тебе, но – еще ближе должен быть враг! И я задумался: а с чего это я стал таким доверенным, поверенным и ближним? Владетельный герцог затосковал по Человеку и бросился искать его по африканскому бушу с масляным фонарем в дрожащей длани? Или – наш принц Просперо обнаружил в полуистлевших томах колониальной библиотеки мысль другого лукавого афориста: «Цезарей обычно убивают друзья. Потому что они – враги»? И – решил почтить меня монаршим товариществом?

Одно он решил за меня точно: я не должен уехать с Черного континента.

Никогда. Доверительность государей не предполагает расставаний. Никаких, кроме смерти.

Зубров замолчал, вытянул из пачки сигарету, закурил.

– Ты надумал сбежать? – спросил Олег.

– "Давно, лукавый раб, замыслил я побег..." На... Ты поймешь. Когда тебе сорок пять и монет в твоем кармане ровно столько, чтобы жить сносно, но не более, чувствуешь себя старым. Лишенным возможности в,ы б и р а т ь. Вот это самое скверное.

Всю жизнь я что-то делал, куда-то летел, напрягался... Сначала был идейным: родина меня вырастила, выпестовала и воспитала, и я, как верный сын...

Звучит бредово, словно агитка, но... по большому счету, я и сейчас так считаю.

Вся беда в том, что за гербовой вывеской умостилось бесчисленное множество чернявеньких Чичиковых, которые плетут волосатыми пальчиками деньги, деньги, деньги... И чужая кровь для них – просто товар, который нужно выгодно пристроить. Когда тебя продают – противно.

Одним движением Зубров затушил сигарету.

Лицо Сашки было мятым, словно он не спал уже много ночей.

– Ты понял, Олег, чего я хочу?

– В общих чертах.

– Извини. Что-то меня растащило на патетику. Видно близится старость. Как говаривал один сомнительный герой: «Хороший дом, хорошая жена, что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?..» Много чего нужно. Но по существу он прав. – Зубров замолчал, устремив взгляд внутрь себя. – Полжизни я жру молочный кисель. Устал.

– Вы решили уходить с Вернером?

– Да. И с чемоданом алмазов. Отборных алмазов. Миллионов на двести, если сбыть умно. На жизнь хватит.

– На смерть – тем более.

– Ты фаталист?

– Ничуть. Гондвана – богатая страна. И у Джеймса Хурга по счетам разбросано где-нибудь около миллиарда, нет?

– Да. И – что?

– У него хватит средств, чтобы тебя разыскать.

– Ты знаешь, Олег, найти человечка не всегда просто, если умеет залечь на дно. Но дело даже не в этом. Вещует мне сердце, вождя ожидают проблемы. Большие проблемы. И будет ему не до алмазов.

– Заговор?

– Африка – это всегда один большой заговор! Впрочем, Азия, ни Европа – не лучше.

– Кем ты у президента?

– Я же сказал: негром.

– А точнее?

– Готовлю его личную гвардию. Все гвардейцы здесь – нгоро, как и сам президент. А нгоро – ветвь могущественных некогда зулусов. Эти ребята захватили бы в прошлом веке всю Африку и создали бы империю похлеще Римской, кабы не европейцы. Солдаты, бродяги, авантюристы потянулись в Африку как пчелы на мед.