Бог располагает! - Александр Дюма

Безмятежная красота этого юного девственного чела внушала Самуилу угрюмые и страшные мысли, тени которых омрачали его лицо. Гнев и страдание, томившие его, возрастали при виде этой девушки: она была и слишком прелестной, и слишком покорной судьбе.

Самуилу хотелось, чтобы Фредерика была уродливой, потому что сейчас она была прекрасна не для него.

Или, по крайней мере, он бы желал, чтобы она не так спокойно приняла его совет вступить в этот брак. Он был зол на нее за то, что она не боролась, не противилась, что, подчинившись его воле, кажется, не страдала от этого, не поступала наперекор себе, и было не похоже, чтобы она сдерживала слезы.

Значит, Фредерика его совсем не любит! Она обещала принадлежать ему, он вернул ей ее слово, но она не должна была бы принимать его. Он не мог простить ей, что она сделала то, о чем он просил.

Ей следовало отказаться, отвергнуть его предложение стать женой больного, умирающего. В эти минуты Самуил почти всерьез считал, что он был бы счастлив, если бы она не согласилась участвовать в исполнении его замысла. Он потерял бы состояние Юлиуса, но что из того! Зато бы выиграл нечто другое: уверенность в том, что он любим. Сейчас, когда Фредерика ускользала от него, он готов был предпочесть ее миллионам графа фон Эбербаха. Он раскаивался, что побудил ее к этому браку, передав ей предложение Юлиуса. Теперь он говорил себе, что не сделал бы этого, если бы знал, что она примет его.

А она почти и не волнуется, словно не о ее участи речь, будто решается чья-то чужая судьба! Чем более кроткой и спокойной была она, тем более озабоченным и возбужденным становился он. От ее спокойствия в его душе поднималась буря. Эта райская невинность толкала его на адское преступление. Ангел побуждал демона к злодеянию.

Пока камеристки Фредерики вносили последние завершающие штрихи в туалет новобрачной, Самуил, зашедший к ней вместе с Юлиусом, глазами, полными немого бешенства, следил за умиленными взглядами, которыми его спутник провожал каждое движение девушки.

«Ты прав! — думал он. — Тебе надо поспешить… Лови момент, когда еще можешь упиться ее красотой. Собери в эту минуту ту малую толику переживаний, которая нужна, чтобы убить тебя. Здесь есть два чувства, для тебя смертельных: первое — твое, второе — мое. Если ты и спасешься от одного, тебя настигнет второе. Вероятно, природа соразмеряет силу страсти и телесную крепость. Но если твоя отеческая любовь тебя не доконает, это сделает моя ревность влюбленного».

— Вы готовы, Фредерика? — спросил девушку Юлиус.

— Ты слишком торопишься! — заметил Самуил. — Еще не время.

— Да нет, уже пора, — возразил граф. — В полдень мы должны быть в храме, а сейчас уже одиннадцать.

— Я готова, господин граф, — сказала Фредерика.

Юлиус, Самуил и Фредерика вошли в приемный зал. Здесь должен был быть заключен гражданский брак. Однако присутствовали при этом всего четыре свидетеля, в том числе Самуил и австрийский посол, который, согласно правилам дипломатического мира, прибыл на бракосочетание коллеги. Церемония закончилась быстро. Через четверть часа Фредерика перед лицом закона уже стала графиней фон Эбербах.

Потом все уселись в экипаж и направились в сторону той самой церкви Бийетт, где несколько месяцев тому назад Лотарио проводил такие сладостные и мучительные воскресения, глядя на Фредерику, но не смея заговорить с ней.

Должно быть, воспоминание о тех волнующих часах проснулось в сердце девушки, так как при входе в церковь на ее светлые черты набежало облачко печали.

В этом храме она когда-то мечтала о замужестве, но не о таком муже она грезила, а возможно, и томилась желанием. Конечно, она не раскаивалась в том, что согласилась скрасить своей заботой последние часы этого благородного, великодушного больного, к которому с первой минуты испытывала столь жаркую приязнь, словно он был ее родным отцом. При всем том она не ощущала к графу фон Эбербаху ничего, кроме благодарности и преданности. Но преданность и благодарность не составляют всей полноты жизни, как девичеству не дано вместить всех свойств женственности.

Это Лотарио во всем виноват. Он не проявил никакой настойчивости. Даже не пытался бороться. Отступил при первом же слове. Он не вправе ни в чем упрекнуть Фредерику, скорее уж она имеет основания сердиться на него. Что она могла сделать, бедная девушка, сирота, принятая в чужой дом из милости, не имеющая ни возможностей, ни прав? Тогда как он, мужчина, мог бы действовать, попробовать добиться своего, поговорить с г-ном Самуилом, со своим дядей… А он вместо этого взял да и уехал.

Как это, однако, наивно с ее стороны: все еще думать о нем, хотя он несомненно о ней забыл! В этот самый миг, когда она имела слабость отдаться на волю воспоминаний, сразу обступивших ее, он, разумеется, волочился за прекрасными венскими дамами, давно выбросив из головы бедную девушку, с которой затеял было мимолетную интрижку, так, от нечего делать, лишь бы время убить. Выйдет она замуж или нет, ему совершенно безразлично. А вот и доказательство, что это нимало его не занимает: граф фон Эбербах по ее же просьбе написал ему, что женится, а он посчитал это событие даже не стоящим того, чтобы взять на себя труд вернуться.

Итак, Фредерика переложила всю вину на Лотарио. К тому же, надо сказать, она еще находилась в том возрасте наивного неведения, когда страсти не оставляют глубоких следов в сердце женщины. Разрыв нежных уз, в мечтах связавших ее с Лотарио, чьи взгляды в те дни разбередили ее душу, скорее пробудил в ней смутные сожаления, чем причинил настоящую боль. Ко всему прочему ее натура, деликатная и нежная, чуждая бурных порывов и не особенно склонная к личной независимости, находила некое подобие всеутоляющей отрады в мысли о самопожертвовании во имя счастья другого, а поэтому радость графа фон Эбербаха умеряла ее печаль.

Сожаление, которое внушил ей вид храма, где ее взгляд так часто встречался с глазами Лотарио, лишь на мгновение затуманило ее юное нежное личико, так что этого не заметил никто из многочисленных друзей и толпы знаменитостей, сбежавшихся посмотреть на церемонию бракосочетания прусского посла.

Ее только нашли немного слишком серьезной — но когда женщине и быть такой, если не в час замужества? — а Юлиуса бледноватым, однако было известно, что он едва поднялся с одра болезни, и для равнодушных наблюдателей его слабость и разбитость могли сойти за элегантную томность.

Для Юлиуса стоило труда продержаться до конца церемонии. Фредерика, считая, что он еще недостаточно окреп, хотела отложить свадьбу, но Юлиус заклинал ее не огорчать его новой отсрочкой. Именно состояние здоровья и вынуждало его, не уверенного в завтрашнем дне, опасаться любых задержек.