Дорога надежды - Серж Голон

Единственное, что мне ясно, – что скоро в Голдсборо родится их ребенок. И моя мечта сбывается. Я уже говорил вам о своем горе: мой маленький хозяин Иеремия уезжает. Домашний очаг без детей не приносит радости. Бедная Сара не выдержит, я ее знаю.

Он всегда говорил снисходительно, покровительственным тоном о Саре Маниголь. Мать семейства, женщина властная, она часто впадала в ярость, выведенная из себя соседями, и только он один мог ее успокоить; когда же она погружалась в меланхолию, вспоминая о своем прекрасном доме в Ла-Рошели, он один мог ее утешить. В то печальное утро ей пришлось в спешке покинуть домашний очаг, бросить свой фарфор и фаянс, расписанный самим Бернаром Палисси, когда они бежали через ланды, посуда разбилась и была растоптана копытами коней королевских драгун, посланных за ними в погоню.

Все заботы о семье, взятые им на себя, все больше убеждали его в том, что предложение его будет встречено положительно.

– Мне кажется, – объяснял он, – что ничто не препятствует тому, чтобы с вашими белыми ребятишками и индейскими ребятами с золотистой кожей по берегу океана бегали бы еще и дети цвета ночи, то есть мои дети.

Объяснив наконец, о чем он давно мечтает, Сирнки умолк.

Помолчав, он попросил Колена Патюреля поговорить от его имени с «благородной дамой из Сахеля», конечно, если ей будет предоставлена возможность самой свободно выбирать свое будущее. Ему неизвестно, с какими целями господин де Пейрак приобрел ее. И негр с надеждой уставился на Анжелику. Однако она тоже этого не знала. Все, что Северина говорила относительно Куасси-Ба, были всего лишь предположения, а Колен Патюрель если и знал больше, то пока молчал.

Сирики, зная, что друзья не оставят его просьбу без внимания, удалился вполне удовлетворенный…

Когда он вышел. Колен заверил Анжелику, что ничего не знает об этих рабах.

У той же по разным причинам не было времени расспросить мужа об этой покупке.

Анжелика вызвалась доставить записку Габриелю Берну к нему домой. Это даст ей возможность посидеть у друзей и успокоиться.

Сети с уловами, достойными благословенных берегов, были вытащены, и рыба рассортирована прямо на берегу; бойкие рыбаки и торговцы весело выкрикивали свой товар. Заботливые хозяйки стремились заготовить на зиму как можно больше рыбы, чтобы разнообразить зимний стол, ибо когда начинались шторма и близ берега появлялась льдины, выходить в море становилось опасно.

Абигаль с помощью Северины делала заготовки в больших глиняных кувшинах.

Они наполняли их водой и уксусом, добавляли много пряностей, которых в Голдсборо в отличие от иных французских поселений, к счастью, было в достатке, а затем клали туда филе трески и скумбрии. Поварив рыбу несколько минут на слабом огне, они давали ей стечь, добавляли немного соли, и почти сырой закладывали в кувшины и ставили в вырытые в земле погреба, где зимой хранили морковь, репу, картофель. В таких погребах стены не белили известью.

Поговорив о валлонах, вальденсах и о работе для Натаниэля де Рамбура, отчего лицо Северины сразу же приняло мечтательное выражение, Анжелика распрощалась, ибо время шло, а ей еще надо было сделать несколько визитов.

– Пойду предупрежу Марциала, что ему найден преемник вести канцелярию господина Патюреля, – сказала Абигаль, провожая Анжелику до порога.

Она быстро проговорила свою последнюю фразу, словно в светлом проеме двери увидела что-то или кого-то и это неизвестное или неизвестный сразу же привлек все ее внимание.

Бросив взгляд в том же направлении, Анжелика увидела две черные фигуры: к дому Берна в сопровождении Агари направлялись Рут и Номи. Она удивилась, почему они вновь надели свои немецкие плащи.

Анжелика остановилась на пороге. Ей было неприятно, вернее, она была удивлена, что при их появлении Абигаль сразу умолкла.

Порой ей казалось, что Абигаль и квакерши-целительницы из Салема родные сестры: все трое обладали удивительным достоинством и стыдливой сдержанностью, передвигались легкой, неслышной походкой, не делая лишних движений, высоко держа голову, скромно, но не без изящества, так, как предписывает женщинам религия кальвинистов. Эти качества еще более оттеняли их неброскую, девственную красоту, присущую блондинкам.

Абигаль, француженка из Ла-Рошели, и Рут и Номи, англичанки из Массачусетса, обычно улыбались сдержанной полуулыбкой, исполненной скромности и приветливости.

Многим они внушали опасение, однако Анжелика была не из их числа. Глядя, как они идут к ней навстречу, она размышляла, в чем причина той подозрительности, с которой относились к ним отнюдь не худшие люди. Она понимала, что причина не в них, бедных невинных сердцах, но скорее в мрачном бессознательном чувстве разочарования, присущем человеку, который не видит в красоте и озарении души, в ясности и благодати светлого воспоминания об утерянном рае, а, напротив, отрицает самое существование такового, и тем больше, чем больше он туда стремится.

Тот же, кто начисто лишен способности самостоятельно мыслить, боится быть изгнанным из стада и, прикрываясь законом, направляет ненависть свою на тех, кто словами или поведением отличается от общепринятых представлений.

Чего можно вменить в вину этим женщинам, чьи руки были чисты, а просветленный взор источал только доброту?

Позади себя она услышала шаги Северины; та собиралась уходить из дома через заднюю дверь. Она также не любила квакерш-англичанок.

Но добродетельная Абигаль осталась рядом с ней и, как всегда, сердечно, по-английски приветствовала гостей. Она пригласила их сесть, поставила на стол кувшины с различными напитками, но молодые женщины от угощения отказались. Анжелика, как и Абигаль, осталась стоять.

Агарь стала на коленки у порога, опершись о дверной косяк, и попеременно смотрела то вдаль, за горизонт, то внутрь дома. Похоже, что она очень хотела встретиться взглядом с кошкой, которая с сокрушенным видом сидела на углу стола, где мыли посуду, и, казалось, подмигивала маленькой цыганке.

Не говоря ни слова. Рут Саммер протянула Анжелике сложенный вчетверо пергамент; восковая печать на нем была сломана.

Английский язык посланий показался Анжелике невероятно заумным, и ей все время приходилось обращаться за разъяснениями. Речь шла о письме Салемского суда, где туманным языком, с большим количеством юридических терминов, был изложен официальный вызов в суд города Салема. Анжелику удивило, что судьи, призванные решить судьбу простых людей, зачастую не только не умеющих читать, но и изъясняться правильным языком, позволяют себе столь запутанно составлять простые, в сущности, документы. Впрочем, эти рассуждения не относились к Рут и Номи, обладавшим глубокими знаниями. Они прекрасно понимали все эти выспренние слова, которые означали, что, если через неделю они не предстанут перед городским судом столицы штата Массачусетс, их «дома и имущество» будут сожжены и десяток сограждан, выбранных среди их друзей квакеров или иных людей, предстанут перед судом, и вместо них будут приговорены к изгнанию или… повешенью.