Благословенный Камень - Барбара Вуд

Корнелий вошел в открытый проход и заглянул в сад. Группа из нескольких человек — в основном это были незнакомые люди, но среди них были и его собственные рабы, в том числе и Фило, — стояли, воздев руки, откинув головы и закрыв глаза, и пели. А потом он увидел, что перед ними стоит Амелия и руководит их пением.

Когда они все перекрестились и произнесли «Аминь», Амелия открыла глаза и встретилась с ним взглядом.

Они оба поняли, что это конец.

Так как Нерон конфисковал дом Рахили, все вещи и всех ее рабов, это субботнее собрание должно было проходить в доме Фиби. Но Фиби была старой, ее мучил артрит, ей нужна была помощница. Амелия была на рынке — закупала продукты для предстоящей трапезы. Несмотря на участь, постигшую Рахиль и остальных христиан, христианскую веру принимаю все больше и больше людей, особенно после того, как Нерон прекратил их преследование, так что на это собрание должно было прийти довольно много народа. Амелия выбирала не слишком дорогое вино, а сама думала о распятых в цирке.

По городу ходила нехорошая молва. Говорили, будто Нерон решил задобрить небеса после Великого пожара. Жрецы сверились с Сивиллиными книгами и стали возносить молитвы Вулкану, Церере и Прозерпине. Также попытались ублажить и Юнону. Но ни щедрость императора, ни задабривание богов не смогли заглушить зловещие слухи, что император намеренно поджег Рим. А для того чтобы подавить эти слухи, Нерону понадобились «виноватые». И ими стали евреи.

Никто не знал, почему он решил свалить все именно на них, но у Амелии были свои предположения на этот счет. Люди говорили, что, наверное, это из-за того, что христиане были богатые, а римляне всегда завидовали богатым и относились к ним подозрительно, интересуясь, как они смогли разбогатеть. Говорили, будто они занимаются черной магией и приносят в жертву детей. Странно, но после казни в цирке преследования христиан прекратились. И замысел Нерона привел к прямо противоположному результату, потому что эти мученики, в конечном счете, вызвали сострадание у тех, кто чувствовал, что в жертву приносят невинных людей, и скорее всего, для того, чтобы удовлетворить жестокость одного-единственного человека, а совсем не ради народа. В любом случае, никому не была интересна эта малоизвестная секта, даже Нерон забыл про них — у него было слишком много собственных проблем. Поэтому христиане вновь были в безопасности.

— Вы госпожа Амелия, жена Корнелия Гая Вителлия?

Амелия, подняв глаза, увидела, что над ней возвышается гвардеец, лицо которого наполовину скрывал козырек его каски. С ним было шесть здоровых стражников.

— Да, — сказала она.

— Пожалуйста, пройдемте с нами, госпожа.

Внушительное здание Римской префектуры, в котором размещалась главная римская тюрьма, располагалось неподалеку от Форума. На открытую площадь выходили внушительные ворота из белого мрамора с красивыми колоннами и скульптурными изображениями, а за ними был муравейник темных жутких коридоров и камер.

— Почему вы меня сюда ведете? — требовательно спрашивала Амелия, пока ее вели в подземелье, расположенное под главным зданием. Конвоиры, с мрачными лицами шедшие у нее по бокам, не отвечали, лишь звон и бряцание их оружия нарушало тишину.

Перед массивной деревянной дверью они остановились. Стражник с трудом ее открыл и отступил в сторону, жестом указывая, чтобы Амелия зашла внутрь.

— Вы хотите запереть меня здесь? — спросила она, не веря, что это происходит с ней. При свете факела она разглядела за дверью тесную камеру, темную и зловонную.

— Прошу, госпожа, — сказал он, снова показывая, чтобы она зашла.

Амелии хотелось запротестовать, может быть, даже побежать. Но она понимала, что это бесполезно. В любом случае недоразумение вскоре прояснится. И она вошла в камеру с высоко поднятой головой.

Дверь за ней с грохотом захлопнулась, и она услышала, как в замке поворачивается ключ. Когда стих грохот шагов стражников, унесших с собой факел, Амелия оказалась в темноте, и ее тут же обуяла паника. Подбежав к двери, она вжалась в нее. Прямо у нее над головой было небольшое зарешеченное отверстие, до которого она не дотягивалась. Даже поднявшись на цыпочки, она не смогла заглянуть в него. Но от висевших на стенах в коридоре факелов просачивался слабый свет, и вскоре ее глаза привыкли к темноте.

В темной камере пахло плесенью и мочой, на стенах висели цепи, по углам лежали кучи гнилой соломы. На полу были видны засохшие пятна крови, через стены слабо доносились голоса других узников. Борясь с подступающим страхом, она попыталась рассуждать здраво. Конечно же, это какая-то ошибка! Но… стражники нашли ее на рынке; они узнали ее и назвали по имени. Значит, кто-то им сказал. Но кто? И, что еще более непонятно, зачем?

Внезапно ее объяло ужасное подозрение: а что, если они оставят ее здесь под замком навсегда? Она опустилась на каменный пол. Тьма сгущалась, от мерзкого запаха першило в горле. Она вскрикнула, почувствовав, как рядом что-то пробежало, задев ее ногу. Конечно же, ее родные хватятся ее и потребуют объяснений! Но она слышала, что бывали случаи, когда человек сидел этой тюрьме до конца своих дней, всеми забытый…

Она сцепила ладони и стала молиться.

Корнелий Вителлий прибыл в тюрьму в своей окаймленной пурпуром тоге, одеянии, которое дозволялось носить лишь избранным и которое он надел сейчас специально — не столько для того, чтобы произвести впечатление на стражу префектуры, сколько для того, чтобы напомнить Амелии о своем статусе и влиянии.

— Она там? — спросил он часового.

— Еще с первой смены, господин, — сказал начальник караула, коротко отсалютовав Корнелию: так наемные солдаты приветствовали важных гражданских чинов. — Вот уже десять часов.

— Без пищи и воды?

— Я не дал ей ни капли воды и ни крошки хлеба — в точности, как вы приказали. Правда, мы поставили ей ведро, чтобы она могла облегчиться. Сколько еще вы хотите ее там продержать?

— Я скажу. А пока ничего ей не говорите.

Начальник караула за годы службы научился понимать, что молчание — золото. Известный адвокат — а стражник лично выпил не один кубок подаренного Корнелием Вителлием пива — был не первым, кто сажал докучливого родственника под замок, чтобы как следует проучить его. Он подмигнул ему и снова засел за игру в кости.

Пройдя вслед за тюремщиком по зловонному коридору, Корнелий постоял минуту перед металлической дверью, как бы настраиваясь на нужный лад, как он часто делал перед заседанием суда. Наконец он подал тюремщику знак.

— О, боги, Амелия! — он ворвался в темницу, дверь с грохотом закрылась за ним.