Метафизика возникновения новизны - Иван Андреянович Филатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот и Бадью, упуская из виду изначальный момент возникновения истины (то есть момент бытия), заявляет о радикальном разграничении между бытием и истиной. Да, действительно, бытие и истина – категории совершенно разные, но они не настолько отделены и независимы друг от друга, чтобы одна из них не была каким-либо образом причастна к возникновению другой. Тем более странным и непонятным является утверждение Бадью о том, что
«…бытие как бытие не основывает в своем бытии никакой истины»14.
Скорее наоборот: бытие основывает истину хотя бы только потому, что без момента бытия никакие, говоря словами Бадью, «клещи Истины» не были бы способны вытащить истину из небытия на свет Божий. Вот здесь мы в очередной раз сталкиваемся с упущением как самого факта принципиального разграничения рефлексии до момента возникновения идеи (рефлексия-1) и рефлексии после ее возникновения (рефлексия-11), так и того обстоятельства, что бытие (как возникновение совершенно нового смысла) в обязательном порядке воспоследует первой рефлексии, но предшествует второй стадии рефлексивного мышления, в результате которого и происходит удивительная по своей сути трансформация бытия в Истину, то есть, трансформация одного рода мышления – иррационального – в другой – рациональный. Мы уже не говорим о еще более таинственном превращении наработок первоначального анализирующего и вполне рационального мышления (этап 1-2) в совсем непонятно откуда взявшуюся иррациональную идею, представляющую своим явлением само бытие. Здесь многое покрыто мраком, и совсем неизвестно, сможем ли мы – да и успеем ли! – когда-либо в этом разобраться.
Мы можем лишь высказать одно несомненное для нас и в какой-то мере даже эвристическое правило: двойная перемена рода мышления – от рефлексии-I к бытию (возникновению идей), а от бытия к рефлексии-II – является свидетельством (печатью), удостоверяющим факт возникновения нового знания: сперва в иррациональной форме с началом в точке 2 (см. Рис. I), а затем в рациональной – с началом в точке 4. Вот если бы мы смогли хотя бы в некоторой степени разобраться в том, что же все-таки происходит в нашем интеллекте на иррациональной стадии формирования и обработки нового знания (этап 2-3, инкубационная фаза), то нам было бы легче понять, как именно осуществляется перекодировка с «языка» бессознательного (этап 3-4) на язык сознания (этап 4-5).
Как это ни странно, но самое светлое и лучезарное событие, на которое способен интеллект человека – а именно, возникновение нового смысла – происходит за дверьми нашего сознания, то есть в «черном ящике» бессознательного.
А теперь, для того чтобы лучше понять взаимоотношения бытия и Истины, а также взаимосвязи последних с обеими рефлексиями, нам необходимо хотя бы представить себе, что такое «клещи Истины» у Бадью. Но сначала дадим небольшое пояснение относительно разграничения категорий философской Истины и истин научных, политических, художественных и т. д. Автор, признавая категорию истины
«…центральной категорией любой возможной философии». (Там же, стр. 149),
в то же время поясняет:
«…философская категория Истины как таковая пуста…». (Там же, стр. 154)
но
«…пустота категории Истины с большой буквы не есть пустота бытия … пустота Истины – просто промежуток, в котором философия управляет внешними ей истинами. Таким образом, эта пустота не онтологическая, а чисто логическая». (Там же, стр. 154).
Имея в виду данное пояснение, снова дадим слово автору:
«Философская операция категории Истины располагает своего рода клещами. Одна их половина предстает отладкой последовательности при помощи доводов. Другая – заявлением в предельном случае. Истина сцепляет и возвышает». (Там же, стр. 155).
«Клещи Истины, которые сцепляют и возвышают, служат для того, чтобы подхватить истины. Отношение Истины (философской) к истинам (научным, политическим, художественным или любовным) есть отношение охватывания. Под «охватыванием» мы понимаем охват, захват, а так же и охватывающее изумление, удивление. Философия есть место мысли, где истины (не философские) схвачены как таковые и охватывают нас». (Там же, стр. 156).
Следуя приведенному тексту, попытаемся понять, что собой представляет каждая из половинок раствора «клещей Истины». Одна из них предстает сцепляющей «отладкой последовательности при помощи доводов», а это не что иное как аналитическая рефлексия на стадии последовательной подготовки объектов к соединению («сцеплению») их в предполагаемую идею-Истину (наша рефлексия-1). Другая половинка предстает «заявлением в предельном случае», а это, как мы понимаем, есть не что иное как раскрывающая рефлексия-11 на стадии оформления вдруг возникшей в готовом виде идеи. Спрашивается, почему столь туманную и предельно краткую характеристику второй ипостаси «клещей Истины» мы все-таки приняли за рефлексию-11, раскрывающую идею в Истину? Да потому что последующий текст дает нам хотя и косвенное, но вполне достаточное основание к этому. Так, например, Бадью связывает вторую ипостась с возникновением возвышающего и охватывающего нас изумления и удивления, и характеризует ее «исключительной напряженностью», возвышающей нас наподобие любви. А это как раз и есть все то, что характеризует душевное наше состояние в момент прихода интуиции, инсайта, озарения, то есть в момент явления идеи и последующего развертывания и оформления ее в Истину. Так что анализ данного текста приводит нас к заключению: «клещи Истины» у Бадью есть все те же рефлексии, одна из которых – рефлексия-1 – подготавливает возникновение идеи (бытия), а другая – рефлексия-11 – трансформирует только что явившуюся идею в Истину. Но первая и основная их задача – расколоть скорлупу ореха бытия с той целью, чтобы – и это уже вторая задача – извлечь из нее самое главное – ядро Истины. Можно сказать, что бытие как возникновение нового смысла – это роды Истины, которые сами по себе преходящи. Но главное, чему они (роды) служат так это возникновению Истин и приумножению много и-разнообразия мира. (К этой аналогии мы еще вернемся в Разделе 7.1.«Размежевание бытия и Истины»).
Итак, анализируя работы Хайдеггера, Марселя и Бадью, мы потому так
