Половина желтого солнца - Чимаманда Адичи

— С этой Элис надо держать ухо востро, — в который раз предупредила тетушка Оджи.

— Да оставьте вы Элис в покое. Никакая она не диверсантка.

— Она из тех, кто уводит чужих мужей. Каждый раз, когда вы уезжаете в Орлу, она сидит на крылечке с вашим мужем. Даже если она не диверсантка, все равно женщина непорядочная. Поосторожнее с ней.

Оланна растерялась. Оденигбо не говорил, что в ее отсутствие проводит время с Элис. При Оланне он вообще ни разу и словом не обменялся с соседкой.

— Ладно, буду осторожнее. — Оланна заставила себя улыбнуться.

Тетушка Оджи будто хотела прибавить что-то еще, но передумала и напустилась на сына:

— Ступай отсюда вон! Совсем сдурел? Ewu awusa![94] Знаешь ведь, что сейчас начнешь кашлять!

Чуть позже Оланна, взяв кусок мыла, постучалась к Элис условным стуком: три коротких, быстрых удара. Глаза у Элис были заспанные с темными кругами.

— Вернулась? — сказала она. — Как там сестра?

— Отлично.

— Видела тех несчастных женщин, над которыми издеваются и зовут диверсантками? — Не дожидаясь ответа, Элис продолжала: — Вчера так же издевались над беженцем из Огоджи. А за что? Нельзя бить людей за то лишь, что Нигерия бьет нас. Взять, к примеру, меня: я уже два года не ела как следует. И сахара в рот не брала. И воды холодной не пила. Откуда у меня силы помогать врагу?

Элис всплеснула тоненькими ручками, и то, что Оланна всегда считала хрупкостью и утонченностью, вдруг показалось надменным самолюбованием, эгоизмом высшей пробы. Послушать Элис, так война коснулась лишь ее одной.

Оланна протянула мыло:

— Мне прислали несколько кусочков.

— Ах! Значит, и я буду среди тех, кто в Биафре моется мылом «Люкс». Спасибо.

Улыбка преобразила лицо Элис, глаза засияли, и Оланна задумалась, находит ли Оденигбо ее хорошенькой. Она смотрела на миниатюрную женщину с золотистой кожей и тонким станом — все, что прежде ее восхищало, теперь таило угрозу.

— Ну, пойду готовить Малышке обед. — Оланна попрощалась.

В тот вечер она пошла и к миссис Муокелу с кусочком мыла.

— Кого я вижу! Вы ли это? Давно не виделись! — воскликнула миссис Муокелу. На рукаве ее блузы, прямо на лице Его Превосходительства, зияла прореха. Миссис Муокелу осунулась, и худоба была ей не к лицу, она вся поникла, словно не могла больше нести себя прямо. Даже волоски на руках и те поникли.

— Прекрасно выглядите, — соврала Оланна.

— А вы, как всегда, цветете. — Миссис Муокелу обняла Оланну.

Зная, что миссис Муокелу не притронется ни к чему нигерийскому, Оланна сказала, протягивая мыло:

— Мама прислала из Англии.

— Храни вас Господь. Ваш муж и Малышка, как у них дела?

— Все хорошо.

— А Угву?

— Его забрали в армию.

— Все-таки забрали?! Но все будет хорошо. Он вернется. Кто-то ведь должен воевать за правое дело.

Миссис Муокелу молча теребила половинку желтого солнца на шее.

— Кто-то пустил слух, что Умуахия в опасности. — Миссис Муокелу заглянула Оланне в глаза.

— Да, я тоже слышала.

— Но Умуахия выстоит. Нечего срываться с места.

Оланна пожала плечами, гадая, почему миссис Муокелу так упорно смотрит на нее.

— Говорят, те, у кого есть машины, запасаются бензином. — Миссис Муокелу по-прежнему сверлила ее взглядом. — Им приходится быть очень осторожными, очень, а то спросят: если вы не диверсанты — откуда знали, что Умуахия падет?

Оланна поняла, что миссис Муокелу предупреждает ее, велит готовиться.

— Да, надо быть осторожными, — кивнула она.

Оланна знала, Биафра победит, иначе и быть не может, но то, что даже миссис Муокелу считает падение столицы неизбежным, удручало ее. Оланна обняла миссис Муокелу на прощанье с гнетущим чувством, что видит ее в последний раз. По дороге домой она впервые всерьез задумалась о том, что Умуахия может пасть. Значит, победы ждать дольше, Биафре придется тяжелее, зато они переедут в Орлу к Кайнене и будут жить там до конца войны.

Оланна остановилась у автозаправки возле больницы и ничуть не удивилась, увидев таблички с надписью мелом: «Бензина нет». Биафрийский бензин перестали продавать с тех пор, как поползли слухи о падении Умуахии, чтобы никто не пустился в бегство. Вечером Оланна сказала Оденигбо:

— Надо запастись бензином на черном рынке. Случись что — нашего бензина не хватит.

Что-то буркнув о Чудо-Джулиусе, Оденигбо вяло кивнул. Он только что вернулся из бара и лежал на кровати, слушая радио. За занавеской спала на матрасе Малышка.

— Что ты сказал? — переспросила Оланна.

— У нас нет сейчас денег на бензин. Он стоит фунт за галлон.

— Тебе на прошлой неделе дали зарплату. Надо, чтобы машина была на ходу.

— Я попросил Чудо-Джулиуса обменять чек. Он пока не принес деньги.

Оланна сразу поняла, что он лжет. Чудо-Джулиус постоянно менял им чеки и всегда приносил Оденигбо Деньги в тот же день или через день.

Половина желтого солнца.

— Как же мы купим бензин?

Оденигбо не ответил.

Оланна, не глянув на него, вышла на улицу. Луна скрылась за тучей, и даже здесь, в темном дворе, Оланна чуяла тяжелый запах дешевого местного джина, который шлейфом тянулся за Оденигбо. В Нсукке спиртное — золотистый, изысканный бренди — обостряло его ум, очищало мысли, придавало уверенности, так что он, сидя в гостиной, говорил без умолку, и все не отрываясь слушали. Здесь же пьянство погружало его в безмолвие, заставляло уходить в себя и смотреть на мир воспаленными глазами, а Оланну приводило в ярость.

Оланна обменяла остатки британских фунтов и купила бензин у спекулянта, который завел ее в сырой покосившийся сарай, где на засыпанном опилками полу кишели жирные опарыши, и осторожно отлил бензин из своей металлической канистры в канистру Оланны. Оланна отнесла ее домой в мешке из-под кукурузной муки и едва успела сунуть в багажник «опеля», как подъехал армейский джип. Из машины вышла Кайнене, за ней солдат в шлеме, и сердце Оланны упало: что-то случилось с Угву. Что-то случилось с Угву. Солнце припекало, кружилась голова, Оланна искала глазами Малышку, но не нашла. Приблизившись, Кайнене взяла ее за плечи и сказала: «Ejiima т, крепись. Угву погиб». Оланна не нуждалась в словах, она все поняла по той силе, с которой худые пальцы Кайнене стиснули ей плечи.

— Нет. — Она мотнула головой. Все вокруг казалось ненастоящим, как перед пробуждением.

— Маду прислал вестового с письмом. Угву служил в батальоне саперов. На прошлой неделе во время операции они понесли большие потери. Вернулись немногие, и Угву среди них не было. Тело не нашли, но точно так же не нашли и тела других. — Кайнене вздохнула. — Всех разорвало на куски.

Оланна все мотала головой и ждала пробуждения.

— Поехали со мной, Оланна. Бери Чиамаку и едем к нам в Орлу.

Кайнене обнимала ее, Малышка что-то говорила, и все вокруг было подернуто дымкой, пока Оланна, подняв глаза, не увидела небо. Синее, чистое. Значит, это не сон — небо ей никогда не снится. Оланна повернулась и зашагала по дороге. Отдернула грязную занавеску у входа в «Танзанию» и смахнула со стола Оденигбо стакан; светлая жидкость разлилась по цементному полу.

— Выпил достаточно? — спросила Оланна тихо. — Ugwu anwugo. Слышал? Угву погиб.

Оденигбо поднялся и уставился на нее из-под набрякших век.

— Можешь продолжать. Давай, пей дальше, не останавливайся! Угву погиб.

Подошла хозяйка бара, воскликнула: «Ах, соболезную, ндо» — и попыталась обнять, но Оланна оттолкнула ее. «Оставьте меня! — выкрикнула она. — Оставьте!» Ошарашенная хозяйка пятилась назад, Оланна кричала, не сразу заметив, что Кайнене молча удерживает ее за плечи.

Дни потянулись мрачные, пустые. Оденигбо не ходил в бар. Он рано возвращался с работы, купал Малышку, готовил гарри. Однажды он обнял, поцеловал Оланну, но от его прикосновения у нее по коже побежали мурашки, она отстранилась и ушла спать на веранду, на циновку Угву. Слез не было. Оланна заплакала только один раз, когда пошла к Эберечи сказать о смерти Угву и девушка накричала на нее, назвала лгуньей. Оденигбо известил родных Угву о его гибели через трех женщин, ездивших торговать за линию фронта. Он же устроил во дворе отпевание. Соседи вынесли во двор пианино Элис и поставили под бананами. «Вы пойте, а я вам подыграю», — сказала Элис, но едва кто-нибудь запевал, тетушка Оджи начинала хлопать в такт, громко и настойчиво, а следом за ней и все соседи, так что Элис не могла играть. Она безучастно сидела за пианино с Малышкой на коленях.

Начали с быстрых песен, а потом раздался голос Аданны-старшей, печальный, с хрипотцой:

Naba na ndokwa,Ugwu, naba na ndokwa,О ga-adili gi mma,Naba na ndokwa.

Они еще пели, когда Оденигбо, спотыкаясь, выскочил за ворота, окинув всех подозрительным взглядом, словно не верил словам: «Покойся с миром, Угву, покойся с миром, да пребудет с тобой благодать». Оланна проводила его глазами. Непонятная злоба душила ее. Не в его силах было уберечь Угву от гибели, но пьянство, беспробудное пьянство делало его невольным соучастником. Оланне было противно с ним разговаривать, спать с ним рядом. Она спала на циновке на веранде, и даже укусы вездесущих москитов служили ей утешением. С Оденигбо она говорила лишь о самом насущном: чем кормить Малышку, что делать, если падет Умуахия.