Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - Франц фон Папен

Я немедленно поехал к Гинденбургу, чтобы лично перед ним отчитаться. Он полностью одобрил занятую мной позицию и определенно сказал, что не намерен назначать канцлером такого человека, как Гитлер. Президент собирался предпринять попытку воззвать к патриотизму Гитлера, когда тот нанесет ему визит, и попросить его сотрудничать с правительством, не занимая непременно в нем руководящего положения. Шлейхер был еще более бескомпромиссен. Он был уверен, что вопрос о нашем отказе от власти не может даже рассматриваться, и считал, что если Гитлер откажется от сотрудничества с нами, то его движение должно потерять часть своего влияния в стране.

Свидание Гитлера с президентом 13 августа уже часто описывали. Оно прошло в обстановке учтивости и уважения, которые у всех вызывала личность старого фельдмаршала. Его обращение к чувству долга и патриотизму Гитлера произвело сильное впечатление. Но когда стало ясно, что Гинденбург ни в коем случае не согласится с точкой зрения Гитлера и не назначит его канцлером, притом что сам Гитлер даже не пытался пойти навстречу требованиям президента, мы поняли, что наша последняя попытка ослабить напряженность внутриполитического положения провалилась. Когда Гитлер прощался, его настроение стало уже ледяным. Нацисты отныне оказывались в резкой оппозиции правительству.

Официальное коммюнике о его визите к президенту привело Гитлера в неистовство. Он объявил не соответствующим действительности сообщение о том, что он требовал передачи в свои руки всей полноты государственной власти, и утверждал, что просил для себя только безусловного лидерства в правительстве. Говоря об этом, он умело жонглировал словами. Шлейхер и я были очень внимательны при составлении коммюнике и не упускали из виду его требования поставить себя в положение, подобное тому, которого добился Муссолини после своего «похода на Рим»[90].

Гитлер не двинулся маршем на Берлин и, как мы рассчитывали, не собирался предпринимать ничего подобного, пока в правительстве находились Шлейхер и я.

В национал-социалистической печати говорилось, что Гинденбург напомнил Гитлеру о том, что Гитлер давал Шлейхеру обещание обеспечить моему правительству пассивную поддержку нацистов. Теперь они отрицали существование таких обязательств, и мне пришлось просить Шлейхера сделать по этому поводу публичное заявление. В нем он еще раз подтвердил, что нацистская партия гарантировала президентскому кабинету свою пассивную поддержку. Более того, это обещание не оставляло сомнений в том, что такая поддержка будет оказываться на протяжении всего времени существования кабинета. Гитлер ответил на это в форме интервью, данном какому-то американскому агентству новостей, в котором заявил, что эта поддержка должна была зависеть от проведения правительством политики, отвечающей программе национал-социалистов. Если бы я выбрал в Лозанне более твердую линию поведения, даже рискуя провалом конференции, то нацистская партия, по всей вероятности, по-прежнему считала бы возможным меня поддерживать. Мне кажется, что это утверждение не соответствовало обещанию, которое изначально было дано Шлейхеру. В то время его содержание дошло до меня в более подробной версии.

Реакция правой и центристской печати в основном отражала облегчение от того, что Гитлеру не удалось добиться своего назначения на пост канцлера. Они продолжали выражать надежду на возможность какого-то сотрудничества с национал-социалистами, а партия центра была, кажется, захвачена дискуссиями, которые они проводили с нацистами в попытке выработать некую общую политическую линию. Создалось безвыходное положение, хотя я, со своей стороны, надеялся, что новый парламент придет к единственно возможному в сложившихся обстоятельствах выводу и обеспечит моему правительству поддержку большинства при проведении им особых мер.

Предстояло решить вопрос, каким образом можно добиться одобрения парламентом вносимых в конституцию изменений. Сэр Горас Рэмболд доносил тогда британскому правительству: «Герр фон Папен каким-то загадочным образом уверил себя в том, что получил от общества мандат на управление страной и даже на реформу конституции… Он одержим идеей, что политические партии никоим образом не отражают мнение народа Германии и что страна в действительности выступает за авторитарное правление, за ограничение влияния парламента и за реформу институтов власти, установленных в Веймаре». Это действительно очень серьезная критика, но реакция общества на режим, установленный Гитлером после его прихода к власти, доказывает, что я не был так уж далек от истины, когда усмотрел в стремлении народа к авторитарному правлению его желание найти какую-то альтернативу умирающей парламентской демократии.

В сложившейся ситуации для уменьшения безработицы моему правительству в тот момент было совершенно необходимо добиться немедленного улучшения состояния германской экономики. Мы намеревались представить всеобъемлющий план действий и предложить всему германскому народу поддержать наши мероприятия. 26 августа я объявил, что отправляюсь в Нейдек для продолжения консультаций с президентом. В политических кругах это могло быть понято только так: я намерен добиться издания декрета о роспуске рейхстага, если такой шаг будет признан необходимым. Новая палата должна была собраться в начале сентября, когда и предполагалось представить ей на голосование нашу программу реформ. В случае, если бы нам не удалось собрать в ее поддержку большинство голосов, я намеревался применить декрет о роспуске.

Тем временем нам пришлось разбираться в крайне противоречивом инциденте. 22 августа специальный суд в Бутене на основании нашего декрета, предписывавшего применение смертной казни за акты политического насилия, вынес смертный приговор пяти нацистам за убийство в Потемпе рабочего-коммуниста. Гитлер послал приговоренным знаменитую телеграмму с обещанием своей поддержки перед лицом «варварского, кровавого приговора». Он обещал «бороться до конца» с правительством, при котором могут происходить подобные вещи.

28 августа я выступал в Мюнстере перед собранием Вестфальской ассоциации сельских хозяев и сельскохозяйственных рабочих, в работе которой я принимал участие уже много лет подряд. Имея в виду безответственную демагогическую выходку Гитлера, я изложил собственное представление об истинно консервативной политике:

«Работа нашего правительства не ограничивается только решением текущих экономических и политических вопросов. Мы также стремимся заложить краеугольный камень в фундамент восстанавливаемого Германского государства. Никто из присутствующих на этом митинге не является революционером, не принадлежим мы и к сторонникам реакции. Мы преданы своей земле и нашему Отечеству, и нам известно, что в крайних ситуациях проблемы этого мира не могут быть решены простым умствованием. Мы знаем, что посланы сюда, чтобы служить божественному замыслу. Это знание и является основой истинно консервативных убеждений. Наши убеждения требуют, чтобы государство строилось на базе крепкой власти. Правительство должно быть сильным и достаточным независимым, чтобы обеспечить прочную основу для всей нашей общественной жизни.