Исцеление в Елабуге - Отто Рюле

– Ты прав, – поддержал я его. – Так что вопрос о том, что сделал Фридрих Второй для нации, решен. Четвертую часть своего правления он вел захватнические войны, стремясь укрепить прусское юнкерское государство. Милитаризм лег на плечи народа тяжелым бременем. Лессинг назвал Пруссию самым рабским государством Европы.

– А вспомните раздел Польши в 1772 году… Фридрих Второй был тогда особенно активен, – заметил Руди. – Именно тогда пруссаки и увеличили свои владения, захватив восточные земли.

Суп, каша и хлеб были уже съедены, а мы все еще дискутировали. Поневоле пришлось кончать спор, так как итальянцы начали уборку в столовой, которая после обеда находилась в распоряжении итальянского сектора.

Выйдя во двор вместе с Паулем и Максом, мы немного погуляли на воздухе.

– Знаете, я только сейчас, после этих лекций, начал кое-что понимать. А ведь до этого и для меня Фридрих Второй был гениальным полководцем, одержавшим немало крупных побед, – признался Пауль.

– Нечто подобное случилось и со мной, – согласился я. – Я тоже раньше считал его героем. Когда я думаю о том, что в августе 1756 года Фридрих Второй без объявления войны напал на Австрию, ввергнув тем самым Европу в долгую кровопролитную войну, мне становится не по себе. Ведь Гитлер последовал его примеру и стал нападать на европейские страны без объявления войны.

– Я думаю, что Фридриха Второго и Гитлера роднит не только это, – добавил Макс. – Я хорошо помню, как шла милитаризация всего хозяйства, всей экономики и как росли захватнические аппетиты фашистов. Гитлер, Гинденбург и большинство депутатов рейхстага зарекомендовали себя приверженцами реакционного пруссачества, еще когда они 28 марта 1933 года собрались в гарнизонной церкви у могилы Фридриха Второго.

Мы понимали, что нам необходимо уяснить для себя сущность прусского милитаризма и проследить его влияние на историю нашего народа. Но, говоря об антинациональных тенденциях прусского милитаризма, мы не должны впадать в другую ошибку, то есть не должны недооценивать национальных демократических традиций немецкого народа в прошлом. Об этих вопросах мы часто спорили.

Мы прогуливались втроем по двору школы.

– Во всех лекциях слишком много говорится о национальных традициях, – сказал Роман. – До сих пор мы только и слышали, что Пруссия была антигерманским, антинациональным государством. Вы не находите, что в этом есть какое-то противоречие?

– Не следует отождествлять население Пруссии с прусским государством, – возразил я. – Прусские рабочие, крестьяне, ремесленники, студенты и бюргеры и даже кое-кто из привилегированного сословия доказали, что они, вопреки факту существования антидемократического государства, способны мыслить и действовать в интересах всей нации.

– Вы имеете в виду 1812 и 1813 годы? Народные массы вынудили тогда прусскую монархию действовать в интересах нации.

– Но лишь на время, – возразил Роман. – Господство реакционных сил в Пруссии не было сломлено. После изгнания Наполеона они так же крепко засели на своих местах, как и раньше.

– Вот в этом-то и трагедия немецкой нации, – сказал я, – что реакция, несмотря на все усилия многих мужественных и самоотверженных борцов из народа, в решительные моменты торжествовала победу. Так было в 1813, 1848, 1918 и, наконец, в 1933 годах.

– Сравним задачи, которые ставили Шарнгорст, Гнейзенау и другие, с целями Фридриха Второго, – заметил Макс. – Шарнгорст и Гнейзенау выступали за создание национальной армии, за отмену телесных наказаний в армии и требовали при назначении на офицерские должности руководствоваться исключительно знаниями и мужеством…

– Шарнгорст предлагал прогрессивную систему комплектования армии и выступал за введение всеобщей воинской повинности, – добавил я. – Вот видишь…

– Это я и без тебя знаю, – согласился Роман.

– К сожалению, в истории Пруссии побеждает не прогрессивная, а реакционная линия, – высказался Макс. – Возьмем хотя бы 1813 год. Национальная армия воевала не только ради национальных, но и ради династических интересов. А все ключевые позиции находились в руках династии и привилегированных классов.

– А как дело обстоит сейчас? – спросил я. – Ведь германский фашизм выражает отнюдь не демократические и не национальные интересы немецкого народа, а интересы самой черной реакции. Прогрессивным традициям нашего народа следует лишь Национальный комитет «Свободная Германия».

На этом наш спор закончился, но подобные дискуссии возникали у нас при малейшей возможности по самым различным вопросам.

На первом этапе нашей учебы в антифашистской школе главным было вывести нас из-под влияния нацистской идеологии. Кроме истории мы основательно анализировали теорию о жизненном пространстве и расовую теорию гитлеризма. Мы научились понимать, что благосостояние народа зависит отнюдь не от количества квадратных километров территории, которой он располагает, а в значительной степени от общественного строя, степени развития производительных сил и политики.

Учеба в антифашистской школе помогла мне понять, что будущее немецкого народа зависит не от «нового порядка» в Европе и не от колониальных владений. Гитлеровский лозунг о завоевании «жизненного пространства», как и требование Вильгельма Второго о «месте под солнцем» ввергли Германию в катастрофу. И теперь перед германским народом стояла задача – навести порядок в собственной стране.

Постепенно я понял, что теория арийской расы есть не что иное, как гнусная ложь. Эта ложь оправдывала господство монополистического капитала и идеологически готовила захватническую войну, стремясь поработить целые народы. Прикрываясь этой расовой теорией, гитлеровская Германия развязала вторую мировую войну и совершила многочисленные преступления против человечества. Самым варварским проявлением такой политики стала политика крайнего антисемитизма.

Немецкий народ был отравлен ядом расовой теории. Профашистские школы и школы, носящие имена таких крупных гуманистов, как Гете, Шиллер или Гердер, а также институты и университеты – все отравляли молодежь ядом расизма.

В антифашистской школе с наших глаз спала пелена. Разобравшись в этой теории, мы прямо-таки ужаснулись.

Материалы, опубликованные в советской прессе, рассказывали о зверствах гитлеровцев над мирным населением во временно оккупированных районах. Находясь в Елабуге, мы уже слышали о таких преступлениях. После каждого нового отступления войск вермахта «Правда» и «Известия» помещали на своих страницах материалы Чрезвычайной государственной комиссии Советского Союза. Только в районе Смоленска было умерщвлено 135 тысяч человек, под Ленинградом – 172 тысячи, 200 тысяч в районе Одессы, 195 тысяч в Харькове. И Бабий Яр в Киеве! А сейчас стало известно о зверствах фашистов в Краснодаре.