Язычники - Сергей Другаль

— В музее тотемов вы видели утраченное. Здесь то, что осталось, — звери, сохранившиеся в Джанатии.

К зверям были отнесены мыши домашние, проживающие в ящике со стеклянными стенками, две серые крысы в большой клетке и пара мелких собачек помойной породы. Под потолком чирикали не живущие в клетках воробьи, ковырялись в рассыпанном корме неаккуратные сизые голуби, и в том же вольере сидели хмурые вороны. Был еще зверь кот, он лежал на подушке и был удобен для обозрения и робких поглаживаний.

Жрец проследил взгляд Олле:

— Это брошенные дети, сейчас многие бросают детей, мы подбираем: кто-то должен думать о будущем. У нас несколько приютов и даже школы имеются, да и в метро, вы знаете, можно дышать без маски. Сегодня экскурсия в зверинец — так важно знать, что на Земле человек не одинок, что есть кошки, и вороны, и собаки. Сейчас у нас здесь несколько сотен детей от пяти лет и старше.

Дети, узники неустроенного мира, неправедно осужденные на муки за грехи своих родителей, не смотрели на них, они созерцали животных, группками толпясь у ограждения. Красиво одетые дети с бледными лицами…

Олле словно наступили на сердце. Ему стало стыдно своего здоровья, силы и благополучия, того, что вот он может уйти отсюда в любой момент, вернуться в привычный желанный мир ИРП, расстаться с Джанатией, очнуться от нее, как от дурного сна… А дети? Куда им уйти? А ведь были сомнения: не превысил ли полномочия, ввязавшись в драку, нарушив удобный, оправданный высокими соображениями принцип невмешательства, сомнения… видишь ли… были.

— Я знаю, гнев ваш праведен и ищет выхода. — Жрец смотрел в глаза Олле и тонкими движениями касался его груди у сердца. — Не надо слов, слова придут потом. Я хочу удвоить вашу силу и снять тяжесть с души. В Джанатии мало радости, а человек не может без нее. Примите наш подарок. И мы, кто здесь сейчас, порадуемся с вами. Дин, пусть он войдет!

Он не вошел, он ворвался, лишь только Дин чуть приоткрыл малозаметную дверь.

— Святые дриады, — прошептал Олле, упав на колени и протягивая руки. — Гром! Щеночек мой.

Вечером в штабе были включены все экраны. Диктор известил о чрезвычайном сообщении, с которым выступит премьер-министр.

На экранах премьер хорошо смотрелся: государственный деятель, озабоченный государственными делами, для которого безопасность государства и благополучие граждан — единственная забота.

Он откровенно сказал, что устои шатаются, поскольку общество расколото усилиями тех, кто называет себя язычниками. Язычество — безнадежная попытка пробудить в человечестве давно угасшие атавистические верования, возможно, и оправданные на заре цивилизации, но смешные в наш век всеобщего прогресса. Не для того человек, венец божественного творения, вырос до царя природы, чтобы в итоге признать себя недостойным лидирующего в ней положения. Догмы язычества настолько несерьезны, что оспаривать их бессмысленно. Вместе с тем правительство считает, что в свободной демократической стране, каковой является Джанатия, каждый вправе выбирать себе веру по сердцу и уму. Свобода совести — один из краеугольных камней демократии. Никто не может сказать, что правительство виновно в гонениях на язычников, в ущемлении их прав, оно всегда было лояльно к верующим. Но лояльны ли язычники к государству, к обществу, благами которого они пользуются? Этот вопрос правительство вправе поставить перед гражданами Джанатии.

Тут премьер сделал длинную паузу, перебирая на столике листы с текстом выступления.

— В язычестве, — продолжал премьер, — выделилось агрессивное крыло, так называемая армия Авроры. Бандитские формирования этой армии ведут войну против сил порядка. Войну, прямо направленную на подрыв экономики Джанатии. Те выстрелы и взрывы, которые слышат по ночам граждане, — есть отголоски этой войны. И правительство более не вправе скрывать вред, который наносится Экономикс. Разрушены многие жизненно необходимые предприятия. Но правительство, руководствуясь гуманными соображениями, не предпринимало жестких мер против армии Авроры. Мы надеялись, что все образуется само собой и что, поняв бессмысленность диверсионной деятельности, язычество откажется от вооруженной борьбы, переведя ее в плоскость идеологии, чему правительство готово было способствовать, ибо в Джанатии каждый может говорить все, что угодно, соблюдая одно условие — не посягать на устои. К сожалению, эта наша позиция не оправдала себя. С прискорбием должен сообщить, что армия Авроры ударила по самой основе жизни — по гидропонным сооружениям.

На экранах возникли развалины гидропонных теплиц, снятые с вертолетов. Панорама производила жуткое впечатление — сплошной хаос пленки, труб и решетчатых конструкций. Потом крупно были показаны рабочие, убирающие лопатами зеленую слизь — все, что осталось от растений, показаны погрузочные машины и бульдозеры, работающие в развалинах.

— Граждане Джанатии знают, что в стране нет голодных, что необходимые продукты питания щедротами картеля и банков даются бесплатно и каждый из нас не ведает заботы о хлебе насущном. Мне горько, но я вынужден сообщить, что отныне мы вынуждены ограничить в рационах натуральные продукты. Естественно, на жеватин, как продукт синтетический, ограничения не распространяются…

Премьер еще долго говорил, но его плохо слушали.

— Гнусная провокация! — Дин ударил кулаком по столу. — Я не думал, что они решатся на такой ущерб. Мы никогда не трогаем предприятий пищевой промышленности, и все это знают. Нет, каков масштаб провокации!

Офицеры подавленно молчали. Потом Олле спросил:

— Вы сказали: «Не думал, что они решатся». Вы знали.

— Вчера был предупрежден, только не знал, где и как они ударят, а то бы мы их там встретили. Это работа Джольфа Четвертого. Сейчас Баргис бросит на нас своих лоудменов: нанести удар по организованному язычеству — его давняя мечта. Генерал жаждет крови. Потом, когда язычество как движение будет уничтожено, они увеличат раздачу пищи, восстановить гидропонные теплицы — не велика задача. Передача власти пророку, осторожный выборочный террор против интеллигенции, и все вернется на круги своя, легальная оппозиция им не страшна.

— Надо организовать охрану пищевых предприятий, — сказал кто-то из офицеров.

— Это значит — подставить под удар наши боевые группы. Объединенным силам полиции, лоудменов и гангстерского синдиката мы противостоять не сможем.

Олле прислушивался к беседе, положив руку на голову пса. Гром с момента встречи не отходил от хозяина, все стараясь заглянуть Олле в глаза. Язычники-хирурги сотворили чудо, вернув пса к жизни. Раны на собаке зажили, но выделялись на черной шерсти серыми пятнами, следами стрижки и повязок.