Остров фарисеев. Фриленды - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Подумать только! – сказал он. – Старик Гладстон проводил свой досуг, рубя деревья! Какое грустное занятие!
Феликс не очень понимал, что надо на это ответить, поэтому он просто взял брата под руку. Тод подвел его к дереву.
– Садись! – сказал он, потом печально поглядел на грушу и пробормотал: – Семьдесят лет росло и в семь минут погибло. Теперь мы ее сожжем. Что ж, с ней надо было расстаться. Она уже три года не цвела.
Говорил он медленно, как человек, привыкший думать вслух. Феликс смотрел на него с удовольствием.
«Можно подумать, что мы живем рядом, – сказал себе Феликс, – по тому, как он отнесся к моему появлению!»
– Я приехал в автомобиле Стенли, – сообщил он брату. – На дороге видел твоих ребят – прекрасная пара!
– А!.. – сказал Тод. И в тоне его прозвучали не просто гордость или отцовская любовь. Потом он поглядел на Феликса. – Зачем ты приехал, старина?
Феликс улыбнулся. Странный вопрос!
– Поговорить.
– А!.. – сказал Тод и свистнул.
На свист его прибежал довольно большой сильный пес с блестящей черной шерстью, белой грудью и черным хвостом с белой кисточкой и встал перед Тодом, слегка наклонив голову набок. Его желтовато-коричневые глаза словно говорили: «Пойми, я должен догадаться, о чем ты сейчас думаешь!»
– Ступай скажи хозяйке, чтобы пришла. Хозяйке!
Пес помотал хвостом, опустил его и убежал.
– Мне его дал один цыган, – сказал Тод. – Самая лучшая на свете собака.
– Эх, старина, так все говорят про своих собак!
– Да, – кивнул Тод. – Но эта и правда самая лучшая.
– Морда у нее умная.
– У нее есть душа, – сказал Тод. – Цыган клялся, что он ее не украл, но это неправда.
– А ты разве всегда знаешь, когда люди говорят неправду?
– Да.
Услышав такое чудовищное заявление от любого другого, Феликс непременно улыбнулся бы, но так как это был Тод, он только спросил:
– Откуда?
– Когда люди говорят неправду, то всегда смотрят тебе в лицо, но взгляд у них неподвижный.
– У некоторых это бывает, когда они говорят правду.
– Да, но когда лгут, ты видишь, как они стараются, чтобы взгляд у них не блуждал. Собака не смотрит тебе в глаза, когда хочет что-то скрыть, а человек смотрит слишком пристально. Послушай!
Феликс прислушался, но ничего не услышал.
– Крапивник! – И, сложив трубочкой губы, Тод издал какой-то звук. – Смотри!
Феликс увидел на ветке яблони крошечную коричневую птичку с острым клювиком и вздернутым хвостиком и подумал: «Тод неисправим!»
– У этого малыша тут рядом, за нашей спиной, гнездо, – тихо сказал Тод и снова издал тот же звук.
Феликс увидел, как птичка с необычайным любопытством повернула голову и дважды подпрыгнула на ветке.
– А вот самочку никак не могу этому научить, – прошептал Тод.
Феликс положил руку брату на плечо – ну и плечи!
– Да-да, – сказал он, – но послушай, старина, мне действительно надо с тобой поговорить.
Тод помотал головой.
– Подожди ее, – сказал он.
Феликс стал ждать. Тод становился совсем чудаком, ведя уже много лет такую странную, отшельническую жизнь наедине со взбалмошной женой: ничего не читает, никого не видит, кроме бродяг, животных и крестьян. Но почему-то, сидя здесь, на поваленном дереве, рядом со своим чудаковатым братом, Феликс испытывал необычное ощущение покоя. Может быть, потому, что день был такой ясный, благоуханный, солнечные зайчики зажигали яблоневый цвет, а кругом росли анемоны и кислица, и в синем небе над полями плыли невообразимой белизны облака. Ухо его ловило малейшие звуки, которые здесь, в саду, были полны особого значения и странной глубины, будто слышишь их впервые. Тод, глядевший на небо, вдруг спросил:
– Есть хочешь?
И Феликс вспомнил, что тут едят не по часам, а, проголодавшись, идут в кухню, где в очаге всегда пылает огонь, и либо подогревают кофе и овсянку – приготовленную раньше – и едят ее вместе с вареными яйцами, печеной картошкой и яблоками, либо закусывают хлебом с сыром, вареньем, медом, сливками, помидорами, маслом, орехами и фруктами – все это всегда стоит на столе, прикрытое кисеей. Он вспомнил также, что все они сами моют после себя миски, тарелки и ложки, а поев, выходят во двор и пьют студеную воду из колодца. Странный образ жизни, дьявольски неудобный – они, почти как китайцы, делают все иначе, чем принято у нас.
– Нет, – сказал он. – Не хочу.
– А я хочу. Вот она.
Феликс почувствовал, как у него забилось сердце, – не одна Клара боялась этой женщины. Она шла по саду с собакой – да, поразительная у нее внешность, просто поразительная! Увидев Феликса, она не удивилась и, сев рядом с Тодом, сказала:
– Я рада вас видеть.
Почему все в этой семье заставляют его чувствовать себя существом низшего порядка? Как она спокойно его разглядывала! А потом сузила глаза и наморщила губы, будто подумала что-то очень ехидное! В ее волосах – как это бывает всегда с иссиня-черными, тонкими и шелковистыми волосами – уже появились серебряные нити; лицо и фигура похудели за то время, что он ее не видел. Но она до сих пор была очень интересной женщиной, глаза у нее просто поразительные! Да и одета – Феликс навидался на своем веку чудачек – совсем не так чудовищно, как тогда показалось Кларе: ему нравилось ее синее платье из домотканого полотна, вышитое вокруг ворота, и он с трудом оторвал взгляд от сапфировой повязки, которой она стянула свои черные с проседью пряди.
Он начал с того, что передал ей записку Клары, которую та написала под его диктовку:
«Дорогая Кэрстин!
Хотя мы так давно не виделись, Вы, надеюсь, простите мне, что я Вам пишу. Нам доставило бы большое удовольствие, если бы Вы с обоими Вашими детьми погостили у нас день-другой, в то время пока у нас гостят Феликс и его молодежь. Боюсь, что Тода звать бесполезно, но, конечно, если он приедет, мы со Стенли будем в восторге.
Искренне Ваша Клара Фриленд».
Она прочла записку, передала ее Тоду, тот тоже прочел и вернул Феликсу. Все молчали. Записка была такая простая и дружеская, что довольный Феликс подумал: «А ведь я ее неплохо сочинил!»
Затем Тод сказал:
– Ну, говори, старина! Ты ведь хочешь поговорить о наших ребятишках, правда?
Господи, откуда он это знает? Но Тод ведь и правда был немного ясновидцем.
– Что ж, – начал Феликс, сделав над собой усилие, – разве вам не кажется, что вы напрасно путаете ваших детей в деревенские кляузы?
