Оглянись на бегу - Ребекка Форстер

Блейк поднес тяжелую камеру к глазам Дейни – и она послушно смотрела туда, куда он сказал, и видела все, что ей было указано. Никогда еще ей не была так нужна его поддержка, его любовь и внимание. Но Блейк не замечал, как ей плохо. Впервые за все время их любви он забыл о Дейни ради другой женщины. Дейни опустила камеру и долго смотрела на Сирину, разметавшуюся на песке, словно русалка. Сейчас, среди друзей, рядом с любимым, Дейни была одинока, как никогда.

Сирина широко улыбнулась – наконец-то ей начала нравиться эта работа! Дейни ответила слабой улыбкой, скользнула взглядом на Руди – тот не потрудился даже отвести глаза – и наконец обернулась к Блейку. В этот миг, когда у ног ее разбивались волны, а в двери стучалось поражение, Дейни осознала, как сильно им дорожит. Как ничтожны все ее заботы в сравнении с Блейком и его любовью.

Неужели слишком поздно? И теперь она для него – не одна-единственная, а лишь одна из многих? Дейни хотелось плакать, но вместо этого она ласково улыбнулась Блейку и снова устремила взгляд в объектив. Мечты Блейка исполнились, и на этот раз Дейни ему не завидовала. Наконец она избавилась от зависти к мужу. А может быть, просто устала – устала от забытых клятв и нарушенных обещаний.

– Блейк, это будет потрясающе.

– Да, – задумчиво ответил Блейк.

Неужели он не слышит, как дрожит ее голос? Или не хочет слышать? Что за странная штука жизнь! Дейни сама принесла ему на блюдечке контракт с «Эшли», надеясь этим удержать его рядом с собой – и в результате его потеряла. Дейни покачала головой. Блейк все не отводил глаз от Сирины: черные глаза его загадочно мерцали, смуглое тело блестело на солнце.

– Это будет один из лучших рекламных снимков за всю историю фотографии. Но я хочу большего. Я хочу сделать то, чего никто и никогда еще не делал.

– Что же? – рассеянно спросила Дейни, протягивая руку Сирине. Та со смехом поднялась на ноги.

– Не знаю. Когда придумаю – скажу. – Блейк протянул руку и погладил Сирину по длинным-длинным волосам, с которых стекала вода. Затем, словно забыв о своих спутниках, отошел на несколько шагов, прислонился к скале и устремил взор в бескрайнее море. Он ждал вдохновения.

Вдохновение посетило Блейка в три часа ночи. В пять он выехал из отеля и устремился на пляж. В семь – продумал все до мельчайших подробностей. В половине восьмого он разбудил своих товарищей. Настало время делать историю.

– Боже, я никогда не видел столько крови. Господи, Эрик, ты когда-нибудь видел так много крови? Ей снесло полголовы, и она упала прямо на кровать. Прямо между нами!

Александер сидел у камина в резном кресле своей матери – одном из немногих, которых не коснулся нож обойщика. Камин ярко пылал, но и сейчас, спустя день после смерти жены, Александер никак не мог согреться. Эрик, напротив, изнывал от жары. И от разговоров о пролившейся крови и разлетевшихся мозгах.

– Нет, Александер, – вздохнул он, – я никогда в жизни не видел столько крови. А теперь, может быть, поговорим о чем-нибудь другом? Нам есть о чем беспокоиться.

Александер сцепил пальцы, чтобы сдержать нервную дрожь. Волосы его были растрепаны, лицо – мертвенно-бледно. На подбородке появилась щетина. Корал могла бы его успокоить и привести в чувство, но Корал здесь не было.

– Знаю. Знаю. – Голос предал Александера, как и тело. Тело подрагивало, а голос звучал жалко и еле слышно. – Ты позвонил Дейни и Руди? – жалобно спросил он. – Надо же узнать, что нам говорить репортерам. Эти стервятники уже день не отходят от дверей. Дейни обязательно что-нибудь придумает… – Александер поднял на Эрика испуганные глаза, но Эрик отвернулся. Ему было противно.

– Я звонил. Их нет в городе, секретарша обещала, что попытается с ними связаться. Успокойся, Александер. – Незаметно для себя Эрик вновь перешел с шефом на «ты» – и Александер не возражал. – Рекламщики тебе здесь не помогут. Речь идет не об имидже, а о спасении репутации.

– Ты прав, Эрик, совершенно прав. Только скажи, что нужно делать, и я все сделаю, – немедленно отозвался Александер.

Эрик широко ухмыльнулся. Пришло его времечко.

– Отлично, слушай. Ты потрясен поступком Полли – и не тем, сколько было крови, а тем, что она покинула тебя, хотя ты так ее любил. На похоронах ты должен рыдать. Настоящими слезами. Я говорил с твоей дочерью. Она сказала, что не хочет иметь с тобой ничего общего. На похороны Моника не приедет – не собирается участвовать в представлении. Отлично, значит, репортеры до нее не доберутся. Скажешь что-нибудь типа того, что она очень расстроена и ни с кем не может разговаривать – и дело с концом. Корал тоже хочет остаться одна. И еще хочет получить двадцать тысяч на оплату услуг психотерапевта.

– Это же шантаж! – вскинулся Александер, но тут же бессильно рухнул в кресло.

– Разумеется. Я заплатил ей из фондов кампании. Кроме того, подослал к ней одного парня – из тех, кто нравится женщинам. Думаю, Корал никому ничего не скажет. Впрочем, не исключено, что она захочет с тобой повидаться.

Александер затряс головой.

– Никогда!

– Никогда не говори «никогда»! – предостерег его Эрик. Впрочем, сам он в эту присказку не верил. Если бы верил – не задержался бы в большой политике.

– А полиция?

– Ну, тут беспокоиться не о чем. Мы сказали им правду. Если этого окажется мало, если поползут слухи, что Полли не страдала депрессиями или что она застала тебя с другой женщиной – мы просто промолчим. Не будем никак комментировать это сообщение, и сплетня заглохнет сама собой. Следующие полгода ты будешь изображать убитого горем вдовца и обеспечишь себе всеобщее сочувствие и симпатию. Главное – ты должен верить в то, что говоришь. Верить, что любил ее больше всего на свете. И, обещаю, ты пройдешь в сенат.

– Отлично. Эрик, ты всегда прав. Я тебе верю. Только тебе. Я сделаю все, что ты говоришь. Ты знаешь, как делаются такие дела…

Александер еще что-то бормотал, когда раздался звонок в дверь, и Эрик пошел открывать. Снова репортеры. Возгласы притворного сочувствия, горящие от любопытства глаза… Сейчас Эрик был почти счастлив. Бедняжка Полли. Хотела погубить карьеру мужа – а вместо этого обеспечила ему всеобщее внимание. Эрик одернул пиджак, изобразил на лице приличествующую случаю скорбь и открыл дверь, уже готовясь произнести первую фразу: «К сожалению, сенатор Грант сейчас ни с кем не может разговаривать, но я готов ответить на все вопросы…» Но улыбка сползла с его лица, ибо в руках у двоих на пороге были не микрофоны, а блестящие значки. Эти двое хотели видеть Александера – и Эрик безропотно пропустил их внутрь. С ФБР не спорят.

– Я не совсем понимаю, какое отношение имеет ФБР к смерти миссис Грант, – проговорил он. – Вы, может быть, не знаете, но ее смерть не имеет никакого отношения к политике. Это самоубийство.