Человек - Луч. Фантастический роман с иллюстрациями - Михаил Ляшенко

Вряд ли кому могло прийти в голову, что герои, чьи изображения, увеличенные в десятки раз, висели на улицах первомайской Москвы, сейчас, запросто выскочив из машины, скрылись в подворотне… Уж очень им хотелось разгадать, что придумал Пашка.

Во дворе они не встретили ни души; после шумной улицы здесь было особенно тихо.

— Вот она! — крикнул Пашка, бросаясь вперед.

Обгоняя друг друга, ребята ринулись за ним; сзади, спотыкаясь, бежал папа. А за всей этой компанией осторожно двигались Андрюхин, Юра и Женя.

Пашка первый подскочил к пожарной лестнице и, не оглядываясь, быстро полез вверх. За ним, не раздумывая, поползли Бубырь и Нинка.

— Вы с ума сошли! — вскричал папа, останавливаясь у лестницы. — Свернете шею! Слушай, что я скажу маме?

Но, так как вопли его оставались без ответа, папа, воровато оглянувшись по сторонам, тоже уцепился за лестницу и довольно ловко полез следом за ребятами.

Когда ребята, преодолев все двенадцать этажей, скрылись на крыше, академик Андрюхин, нетерпеливо перебирая ногами, быстро спросил Юру:

— Пояс при тебе?

— Конечно.

— Впрочем, интересно именно по лестнице…

Зачем-то пригибаясь и пряча головы в плечи, они перебежали двор и один за другим поползли вверх.

А ребята, шагнув с лестницы на крышу, убедились, что отсюда действительно далеко видно… Теперь им могли позавидовать не только толпящиеся на улицах зрители, но даже те, кто сидел на балконах. Красная площадь была так близко, что это и радовало и пугало…

— Это Мавзолей, правда? — спросила Нинка негромко.

— И Кремль… Смотри, Спасская башня, часы! — Бубырь словно удивлялся, что все осталось на месте после того, как они залезли в центре Москвы на крышу двенадцатиэтажного дома.

— А вон какая цыпа — церковка! — нежно пропела Нинка, прижимая уже грязные кулаки к великолепному голубому банту.

— Это Василий Блаженный, — хмуро сообщил Пашка.

— А почему на Мавзолее никого нет? — спросила Нинка.

— Еще рано… — Держась за парапет, Пашка взглянул на часы, висящие далеко внизу. — Только четверть десятого. Все правительство, академик Андрюхин и Юра Сергеев выйдут ровно в десять.

— Ты бы хотел там быть?

— Я? — Пашка хмуро пожал плечами. — Зачем?

— А я бы пошла! — Нинка глядела на Пашку снизу вверх и расправляла грязными пальцами свои замечательный бант. Я бы пошла и всем крикнула: «Здравствуйте, люди!»

— Крикни здесь, — посоветовал Пашка.

— А что? — Лицо Нинки вспыхнуло: момент был ответственный. — Думаешь, не крикну? Думаешь, испугаюсь?

Она уцепилась худыми пальцами за парапет, нагнулась над далекими яркими толпами и пронзительно, что было мочи, закричала:

— Здравствуйте-е!.. Люди-и!..

Но улица продолжала катить свои пестрые волны так, как будто ничего не случилось. Ни один человек не поднял голову; Нинкин крик не потревожил даже воробьев, сидевших над балконами пятого этажа.

— Поняла? — чуть улыбнулся Пашка. — И с Мавзолея никто тебя не услышит. И меня не услышат. А вот Юру или академика Андрюхина услышит весь мир! Даже если они заговорят шепотом…

— Подождите! — вскрикнул, морщась, Бубырь. — Мне приходят в голову такие важные мысли… Но я ни одной не могу удержать!

— Боже мой! — задыхаясь, едва выговорил папа, показываясь в этот момент над крышей. — Что бы сказала мама!..

— Надо было взять с собой и Муху! — решил Бубырь.

— Где-то сейчас Юра и академик Андрюхин? — мечтательно протянула Нинка, вглядываясь в Мавзолей.

— А они здесь, — услышали все знакомый голос ученого.

Над крышей одно за другим показались смеющиеся лица академика Андрюхина, Жени и Юры.

Ребята бросились к ним.

— Не знаю, выйдет ли из тебя ученый, — сказал Андрюхин, обнимая Пашку за плечи, — но на местности ты ориентируешься потрясающе! Какую высотку занял, а?

Они уселись прямо на крыше, продев ноги между железными прутьями парапета.

Несколько минут все любовались Москвой, нежно-голубым небом, пронизанным солнцем, прислушивались к праздничному гулу… Потом, глубоко вздохнув, Бубырь сказал:

— А что дальше?.. Опять учиться?

Улыбка на лице академика Андрюхина несколько потускнела; он повернул к себе физиономию Бубыря и внимательно ее изучил.

— М-да, — неопределенно проворчал академик. — Скажи, в четвертом классе вам рассказывали о пище, о ее калорийности, витаминах?

— О пище он и так все знает, — немедленно ввернула Нинка.

— Видишь ли, давно известно, что человеку необходимо ежедневно получать такое количество разнообразной пищи, которая бы давала в среднем три тысячи пятьсот калорий, — словно размышляя, продолжал Андрюхин. — Это известно. Насчет пищи. Три с половиной тысячи калорий. Но до сих пор не подсчитан и никому не известен тот минимум знаний, который человек тоже должен получать ежедневно, чтоб оставаться человеком. Мы не животные. Мы не машины по переработке пищи на удобрения. Мы люди. Пища — это очень важно. Калории! Витамины! Но знать — важнее всего!

Теперь он стоял, расставив ноги, борода его развевалась, лицо как будто вздрагивало от восторга.

— Знать! Знать! Вот голод, который будет вечно терзать человека! Только тот, кто перестал быть человеком, свободен от такого голода, сыт, удовлетворен, равнодушен! А мы не можем успокаиваться! Вчера впервые человек стал лучом, этот пучок света преодолел двадцать километров… Наши сердца были потрясены! Сегодня Человек-луч мгновенно пересек материки и океаны и возродился за десять тысяч километров! Завтра Человек-луч покинет пределы Земли и уйдет в Космос на сотни тысяч, а потом и на миллионы и на миллиарды километров…

— Что? — крикнула Женя. — Что?..

— Сибирским филиалом освоена трасса переброски луча на Луну, — слегка хмурясь, произнес Андрюхин. — Промежуточная станция оборудована на запущенном в прошлом году постоянном спутнике. К сожалению, только Луна оборудована фотонной площадкой и всей весьма сложной аппаратурой, необходимой для удачи эксперимента на космических расстояниях. Луч будет восстановлен на Луне и станет человеком. Предполагается, что после недельного отдыха на Ведущей лунной станции человек снова станет лучом и вернется на Землю…

— Так вот, это сделаю я! — Женя заслонила собой Юру и шагнула к Андрюхину. — Вы слышите, я! А он пусть за меня переживает и узнает, каково это…

Андрюхин досадливо передернул плечами и крякнул:

— Я не хотел бы продолжать здесь, на крыше, накануне праздника, этот разговор. Но вам следует знать, Женя, что немедленно после праздника предстоит чрезвычайно важная операция. Так называемая развертка. Вам необходимо понять, что Юра представляет сейчас совершенно особую ценность…