Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андрэ Моруа

Гюго в палате представителей сделал генералу запрос: "Позвольте мне, мыслителю, сказать вам, представителю власти..." Палата зашумела. Все они претендовали на роль мыслителей. Члены Собрания - люди обидчивые. Что-либо разъяснить им, не вызвав их раздражения, - искусство трудное, а Гюго этим не владел.

Он, конечно, сознавал слабость своей позиции, ибо в июле 1848 года пожелал воспользоваться другим способом воздействия на общественное мнение, основав газету "Эвенман". Он хотел превратить эту газету также в "орган мысли". В передовой статье первого номера подчеркивалось решающее значение социальных идей, но вместе с тем умалялась роль реальных фактов. Это означало забвение того, что факты и для мыслителей - упрямая вещь. В каждом номере эпиграфом служили слова: "Страстная ненависть к анархии, нежная и глубокая любовь к народу". Новому органу печати большую практическую помощь оказал Жирарден, не питавший никакой вражды к своему новому собрату. Банкир Шарль Малер и в особенности ювелир Фроман Мерис предоставили основателям деньги. Виктор Гюго в особом письме пожелал газете успеха. Но отказывался писать статьи для нее, даже оказывать влияние на то, что в газете писалось. Но никто этому не верил. В редакцию входили члены его семьи и его друзья: сыновья Гюго - Шарль и Франсуа-Виктор; Шарль - тучный, "натура необычайно мягкая", Франсуа-Виктор - денди, любивший покутить; ученики поэта - Поль Мерис и Огюст Вакери. Вакери только что поставил в театре "Одеон" драму в стихах "Трагальдабас", "ужасную пьесу в юмористической манере Гюго", - говорил Бальзак. Пьеса была освистана. Бальзак писал госпоже Ганской: "Я не видел ничего более смешного в жизни, нежели обращение Фредерика Леметра к публике после шумного представления. "Милостивые государыни и милостивые государи (самым изысканным образом), пьеса, которую мы имели честь представить вам, написана гражданином Огюстом Вакери". Столь же смешным было возмущение Гюго - он гневался на приятелей автора, которые нападали на свистунов и называли их ослами..." Бальзак напомнил ему о битве за "Эрнани".

В "Эвенман" были опубликованы воспоминания госпожи Гюго, две сказки ее дочери. Сент-Бев под статьей о Шарле Нодье, которую написала "его Адель", статьей, впрочем, довольно мило написанной, сохранившейся в его архиве, сделал мелким почерком помету: "Отчеркнутые мною места написаны не ею". И действительно, эти отрывки написаны в манере Гюго. Отделы мод и светской хроники были поручены Леони д'Онэ, которая подписывалась: Тереза де Бларю; в ее "Светских письмах" сообщалось о том, как нужно обставлять квартиру, как выращивать цветы, как одевать детей; порою и здесь некоторые фразы были отмечены когтем льва. Читатели, пожалуй, не удивились бы, если бы отзывы о пьесах писала Жюльетта Друэ. Но все же театральный отдел был поручен Огюсту Вакери, и тот вел его не без блеска. Сотрудничать в газете был приглашен Бальзак.

Бальзак - Ганской, 11 июля 1848 года:

"По поручению Гюго ко мне обратились два благородных молодых человека, которые основали газету. Ну, теперь у нас везде будет Гюго: курс в политике - Гюго, партия - Гюго и т.д. Я должен буду написать четыре листа рассказов, продолжающих цикл "Человеческой комедии", за 400 франков вместо 2800. Вся февральская революция в этом..."

Суждение поспешное.

Читатели "Эвенман" были убеждены, что передовые статьи пишет сам Виктор Гюго, хотя он и отрицал свое участие в них. В самом деле, стиль похож, но это еще ничего не доказывает. Его манера письма была заразительна, а так как Вакери и Шарль Гюго работали близ учителя целый день, они невольно подражали ему. Но несомненно, что "ориентация журнала" была определена Гюго; в тот момент - враждебная позиция по отношению к Кавеньяку; в основном же программа была проникнута стремлением примирить порядок и справедливость, интересы имущих и жалость к неимущим, кошелек и сердце.

2. ИЛЛЮЗИИ И РАЗРЫВ

Принадлежать к этому большинству?

Пренебречь совестью и подчиниться

приказу? Нет! Ни за что!

Виктор Гюго

На дополнительных выборах в июне 1848 года одновременно с Виктором Гюго депутатом Учредительного собрания стал принц Луи-Наполеон Бонапарт. В жилах этого сына Гортензии Богарнэ и (быть может) одного голландского адмирала не было ни одной капли крови Бонапарта, но у него было магическое имя, и толпы на бульварах распевали: "По-ле-он! По-ле-он! У нас будет он!" Эту странную кандидатуру на пост президента новой республики выставила небольшая группа преданных ему людей. В Собрании над ним сперва смеялись. В тех редких случаях, когда он появлялся на трибуне, его заспанный вид, немецкий акцент, бессвязная речь расхолаживали аудиторию. "Кретин", пискливым голосом отзывался о нем маленький Тьер. Но Тьер полагал, что "кретина" легко будет повести за собой, и из ненависти к республиканцу Кавеньяку представители правой отдали предпочтение этому фальшивому Бонапарту с тупым взглядом.

Госпожа Гамлен, альковная бонапартистка, восторгалась им. "Все объединятся вокруг него", - говорила она. Заручившись поддержкой Леони д'Онэ, она стремилась вовлечь в свой лагерь Виктора Гюго и убедила Луи-Наполеона нанести поэту визит. Принц появился на улице Тур-д'Овернь с почтительной пронырливостью. "Я хотел бы объясниться с вами, - сказал он. - На меня клевещут. Разве я произвожу на вас впечатление бестолкового человека? Говорят, что я хочу пойти по стопам Наполеона! Есть два человека, которых при большом честолюбии можно взять себе за образец, Наполеон и Вашингтон. Один гениален, другой добродетелен... Наполеон более велик, но Вашингтон лучше его. Если нужно выбирать между преступным героем и честным гражданином, то я выбираю честного гражданина. Таково мое честолюбие" [Виктор Гюго, "История одного преступления"].

Гюго нашел, что принц - человек унылый и довольно безобразный, да еще какой-то растерянный, вроде лунатика, но что он деликатен, серьезен, хорошо воспитан и осторожен. Королева Гортензия не зря советовала сыну никогда не раскрывать прежде времени своих замыслов. Он с важным видом твердил: "Я свободолюбец и демократ", а слова эти производили на Гюго магическое действие. Поэт, мысливший понятиями "белое" и "черное", заблудился в сером тумане хитросплетений этого "мечтательного, но алчного авантюриста". Ему было известно, что когда-то принц обвинялся в принадлежности к карбонариям, что он написал брошюру "Об исчезновении пауперизма". Это Гюго импонировало. На мгновение ему представился четвертый акт "Эрнани", роль романтического героя, которую он, мыслитель, должен исполнить в качестве советчика либерального императора; это была давняя мечта поэта. К тому же другой Наполеон - Наполеон I - был вдохновителем его лучших стихов. И за своим длинноносым гостем со стеклянным взглядом он видел Триумфальную арку, купол Дома Инвалидов, строфы будущих стихов.

Через несколько дней вслед за "Ла Пресс" в колесницу Наполеона впряглась газета "Эвенман". До октябрьской встречи семейная газета Гюго относилась к Луи-Наполеону сдержанно, признавала лишь престиж имени, который принадлежал дяде, а не племяннику. 28 октября позиция внезапно изменяется: в большой статье "Эвенман" вручает принцу судьбы Франции и приписывает ему былую славу императора. В палате депутатов поэт развивает энергичную деятельность, чтобы преодолеть барьер, мешающий принцу стать президентом. Он голосовал за то, чтобы президент избирался на всеобщих выборах. То было заблуждение, к которому присоединился и Ламартин, полагая, что таким образом он прокладывает путь самому себе. Он голосовал против требования присяги президента и, наконец, голосовал против проекта конституции, так как был враждебен принципу однопалатной системы.

Правая, монархическая часть палаты благосклонно отнеслась к Луи-Наполеону, так как полагала, что она быстро с ним разделается. Ведь было принято решение, что президент не может переизбираться на второй срок. Они думали, что это будет нечто вроде короткой интермедии. "Мы предоставим ему женщин, - презрительно говорил Тьер, - и будем держать его в руках". Что же касается Франции, то она была подготовлена к этой авантюре. Крестьяне и буржуа, напуганные июньскими восстаниями, увидели в "двойнике" Наполеона своего спасителя. Рабочие, после закрытия Национальных мастерских, сердились на либералов, да и в сердцах у многих из них жива была бонапартистская закваска. "Эвенман" оказала принцу усердную поддержку: "О Кавеньяке мы писали, что его боятся, о Ламартине что им восхищаются, о Бонапарте - что его ждут". Накануне выборов "Эвенман" вышла с приложением в целую страницу, где пестрело сто раз повторенное имя Луи-Наполеона Бонапарта. Была проявлена сверхгорячая преданность. Когда подвели итоги голосования, то выяснилось, что принц получил пять миллионов пятьсот тысяч голосов; Кавеньяк - миллион пятьсот тысяч; Ледрю-Роллен - триста семьдесят тысяч и Ламартин - семнадцать тысяч девятьсот сорок. При оглашении последней цифры монархисты разразились хохотом.