Философия Гарри Поттера: Если бы Аристотель учился в Хогвартсе - Дэвид Бэггет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, слишком поспешно «православные психологи» сказали, будто «смерть вообще старательно девальвируется в „Гарри Поттере“»[208]. Смерть любого человека переживается в «Гарри Поттере» как трагедия. И как определенный катарсис: человек, видевший смерть, после этого начинает видеть и нечто иное, ранее незримое (в пятом томе эта тема очень ярко прописана в связи в «невидимыми лошадями» — фестралами). Ничья человеческая смерть в этой сказке не может вызвать согласия и удовлетворения читателя (для Гарри невыносима мысль даже о смерти Волана-де-Морта). В отличие от подростковой телепродукции в «Гарри Поттере» смерть не девальвирована.
Но в то же время смерть не есть точка. За гробом есть продолжение: «Они просто прячутся от взглядов. Вот и все» (слова из заключительной главы пятого тома). «Смерти нет, это всем известно. Повторять это стало пресно. А что есть — пусть расскажут мне…» (Анна Ахматова). Сказка Ролинг целомудренно уклоняется от искушения перерасти в «английскую книгу мертвых». Даже привидения, обитающие в Хогвартсе, ничего не знают о посмертии людей:
«— Хм… Ну ладно, — покорно сказал Ник. — Не буду притворяться. Я ожидал, что ты будешь меня искать, — сказал Ник, проскользнув к окну и глядя на уличную темень. — Такое происходит иногда… Когда кто-то кого-то теряет…
— Ты… — сказал Гарри, чувствуя себя более неудобно, чем он мог ожидать. — Ты… мертв. Но ты находишься тут, так?
Ник вздохнул, продолжая смотреть на улицу.
— То есть ты вернулся оттуда, так? — настойчиво продолжил Гарри. — Люди могут возвращаться, верно? Они не уходят навсегда. Так? — добавил он, когда Ник снова промолчал… Ник отвернулся от окна и печально посмотрел на Гарри:
— Он не вернется.
— Кто?
— Сириус Блэк, — сказал Ник.
— Но ты-то вернулся! — воскликнул Гарри. — Ты вернулся. Ты умер, но не исчез.
— Он не вернется, — повторил Ник. — Ему придется уйти.
— Что значит „уйти“? — быстро спросил Гарри. — Уйти куда? Слушай… что вообще происходит, когда человек умирает? Куда он уходит? Почему не все возвращаются? Почему это место не заполнено призраками? Почему?..
— Я не могу ответить, — сказал Ник.
— Ты же мертв! — раздраженно воскликнул Гарри. — Кто же может знать лучше, чем ты?
— Я испугался смерти, — мягко сказал Ник. — Я захотел остаться. Иногда я задаюсь вопросом, не должен ли я был… должен ли я был попасть ТУДА или СЮДА… Ну на самом деле я ни ТАМ, ни ТУТ, — он грустно улыбнулся. — Я не знаю ничего о смерти, Гарри, я выбрал эту слабую имитацию жизни здесь».
Так что и о посмертии, и о воскресении ролинговская сказка говорит (и молчит) вполне здраво. Воскресить тело под силу только Богу, но не дано магии и заклятиям.
Увы, ругатели книги Ролинг читают ее с позиции заведомой презумпции виновности писательницы…
Ну ладно, ну решил ты, что книга вредная и с ней нужно вступить в полемику, — но врать в этой полемике все равно не стоит.
Не надо врать, будто «мальчик-колдун Гарри Поттер борется со злом (священниками) с помощью магии и духов»[209]. Ну нет в этих книгах никаких христианских священников, тем более таких, с которыми борется Гарри.
Не надо врать, будто в этих сказках «Иисус представлен жалким слабаком, заслуживающим презрения»[210]. Иисус вообще не упоминается в этой сказке (разве что читатель сам может вспомнить о Том, Чье Рождество и Пасха все же празднуются в волшебной школе).
Не надо врать, будто «Алекс Кроули, мировой вождь сатанистов, высочайше оценил это цикл повестей»[211]. Александр Кроули (Александр — христианское имя; в сатанизме он взял себе имя Алистер) действительно мировой вождь сатанистов. Но он умер в 1947 году — за 50 с лишним лет до появления этих книг.
Не надо врать, будто бессовестный Гарри радуется неудаче, произошедшей с учителем, который «ранее спас Гарри жизнь»[212].
Конечно, легко давать советы: «Вообще в искусстве для детей должно быть как можно меньше ужасов, особенно снабженных физиологическими подробностями. Вспомните мнимую смерть Белоснежки или Спящей Красавицы, вспомните отрубленную голову богатыря, которую приставляли к туловищу и орошали живой водой. Где описание выпученных глаз и вывалившегося языка? Никакой патологоанатомии»[213].
Но этих советов не слышал Джек Лондон. И те поколения подростков, что, не послушав благочестивых женских советов, успели получить уроки мужества при чтении его рассказов…
Ну любят дети «страшное». Должны ли мы сами страшиться этой детской тяги или, напротив, считать, что эта странная детская симпатия к страшилкам про «черную-черную комнату» есть один из способов их взросления и борьбы со страхами?
Разве плохой девочкой выросла Таня Ларина? А ведь детство ее было «трудным»:
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.
И были детские проказы
Ей чужды: страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Как видим, и в пушкинскую пору «страшные рассказы» находили место в детской жизни.
Когда же мы говорим о «Гарри Поттере», то стоит помнить, что сама писательница для каждого тома вполне четко определяет возраст своего читателя: в отличие от обычных «всевозрастных» сказок в этом сериале с каждым томом взрослеют и персонажи, и читатели книжки. Так, самый мрачный (из прочитанных православными критиками) — четвертый — том рассчитан уже не на 11-летних детей, а на 14-летних подростков. Эти уж сами кого угодно запугать могут…
Так что Ролинг не виновата ни в какой «жестокости». И дети не виноваты в том, что любят «страшное». Критикессы же повинны в том грехе, который честно исповедует Дамблдор перед Гарри (в концовке пятого тома): «Гарри, я задолжал тебе объяснение. Объяснение ошибок старика. Поскольку я теперь вижу, что все то, что и я сделал
